Я хожу по пустому дому и в каждом углу натыкаюсь на следы исчезнувших прототипов-протагонистов. Вот пробковая доска с пришпиленными к ней «укоризнами» в духе китайских дацзыбао. Эту моду здесь одно время ввела Вавка. «Классик опять ни черта не писал, поехал на своем баскетболе! Укоризна 1-й степени!» «Мирка, ты слишком умная! Я вчера не спала, все думала о твоих провокациях за ужином. Укоризна 2-й степени!» «Галка, где мои тренировочные штаны? Укоризна 3-й степени!» «Сестры, вы совсем зарапортовались, холодильник пуст! 3-я укоризна 1-й степени! Следующая – расстрел!»
Вдруг вижу – на стене висит Славкина рапира. Во время своего бегства он посещал Вирджинскую академию фехтовального искусства, где президентом и хозяином был мой студент Тед Рыжик, чемпион Белоруссии и вторая рапира Европы.
От прежних дней «российского нашествия» осталось множество фотографий и плакатов периода перестройки. «Шестую поправку – на пятую помойку!» и т. д.
И никого нет, ни души, ни единой мухи! И телефон не звонит, и не мигает автоответчик. Я перехожу на лесную сторону и смотрю в окно. Даже роббины и финчи почему-то перестали посещать мой сад. Не догадываешься почему? Ты еще ни разу не подсыпал им корму. Хотя бы «Пушкин в возрасте Державина» еще здесь? Перехожу к другому окну и вижу, что «ПввД» еще стоит в прежней позе со всеми своими причиндалами. Флигель закрыт, в саду запустение, но злополучная скульптура не убавила ни в весе, ни в скандальности. А у ног этого акта демифологизации, как ему и полагается, сидит мой кот Онегин. Боже! Он жив! Сидит как ни в чем не бывало! Сынуля мой, ты вернулся! Левый глаз кота, когда-то задетый когтем соперника, слегка косит, но правый смотрит на меня с обычным умом и юмором. Он отощал немного за время скитаний, но я его сейчас откормлю, он быстро войдет в норму! Немедленно едем вместе в деликатесную за вырезкой!
Я качусь вниз и выбегаю в сад, забыв свои артриты. Кот выгибает спину, хвост трубой. «Где ты был столько дней, прохвост!» – кричу я и подвешиваю его над собой за шиворот. Он свисает, жмурит глаза, заводит свою песню о наслаждении подвешенного кота. Потом я сажаю его себе на плечи, и он на них с комфортом устраивается. Я хожу по дому веселый – может быть, все еще вернется, хотя бы на некоторое время? – заглядываю в зеркала. Онегин с надменной мордой демонстрирует свое умение ездить на папе.
К вечеру я мою его в ванне, в пузырях шампуня, журю за слишком долгое шлянье, сушу феном. Кот становится пушистым, благостным, располагается с комфортом на нашей кровати. Пока я читаю New York Review of Books, он лежит под лампой, жмурится на меня, поет «песню очага». Потом, когда свет гаснет, он перебирается мне в ноги, вытягивается там, кладет подбородок мне на правое колено – знает, где болит. Хвост еще некоторое время колышется над ложем, словно султан конногвардейца, потом опадает. Все заснули: хвосты-усы, руки-ноги, башки-желудки.
Около шести часов утра я, как обычно, открываю глаза и вижу, что Онегин сидит на углу кровати и смотрит в щелку шторы. Интересно, что сквозь него просвечивает стоящий на полке оксфордский словарь. Тогда я понимаю, что это не кот. Это мой Прозрачный, чтобы утешить меня, принял форму и суть кота. Что его побудило к этому? Неужели такая человеческая слабина, как сочувствие? Или он просто привык ко мне, привыкшему к своему коту?
Ах, Артур Шопенгауэр!
пьеса в двух актах
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ ГОРЕЛИК, 100 лет.
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА ГОРЕЛИК (урожденная Светлякова), т.и.к. «Какаша», 93 года.
ВТОРОЙ.
ВТОРАЯ.
ДОМ.
В пьесе также участвуют бессловесные фантомы Петуха и Попугая.
Действие происходит во второй половине XXI века в излюбленном месте пенсионеров Европы, на острове Кипр, в окрестностях города Лимасол.
На сцене обширная веранда приморской виллы. Стеклянная стена, выходящая к морю, раздвинута, что позволяет бризу вздувать легкие ткани и шелестеть ветвями комнатных растений. За порогом – терраса с зонтами, за ними обычный курортный пейзаж: пальмы и море с парусами. Море, очевидно, подступает близко к дому: слышен шум прибоя. В левом верхнем углу ослепительно голубого задника неподвижно висит некое овальное небесное тело, которое можно было бы назвать Неопознанным Летающим Объектом, если бы к тому времени НЛО не были уже опознаны.
Присмотревшись к сцене, мы понимаем, что перед нами нечто вроде гимнастического зала вместе с домашней амбулаторией. Непонятные нашему глазу приборы расположены вдоль стен или спускаются на гибких шнурах с потолка. В интерьер, впрочем, вписаны вполне привычный бар, кресла, диваны, книжные полки, большой стол – все в традиционном конструктивистском стиле.
Раннее утро. Побережье еще находится в тени холма Аматус, но в небе уже распространяется свечение еще одного безоблачного дня.
Слышится дружеский, с юморком, мужской голос: «Слава, вставай!» Поет: «Старый барабанщик, старый барабанщик, старый барабанщик крепко спал. Он проснулся, первернулся, всем фашистам в морду дал!» Это, собственно говоря, сам Дом таким макаром устраивает побудку хозяину.
Из спальни, шаркая шлепанцами, выходит старик. Завязывая пояс халата, бредет к открытой стене веранды. Видно, что каждое движение причиняет ему боль.
ДОМ. Доброе утро, Слава, сегодня 14 июля 2065 года. Франция празднует День Бастилии. Температура на побережье Кипра, в районе Лимасол, 20 градусов. Днем будет 29. Воздух очищен на 89 процентов. Запах цветов 65 по индексу ЕМС. Движение судов на орбите, в атмосфере и на поверхности проходит по расписанию. Турецкие войска отброшены к болгарской границе. Потерь нет.
К 7 часам утра ты прожил 100 лет и 11 дней. Краткая сводка твоих показателей на данный момент: кью, шло, ели, мло, флик (подчеркиваю: флик), клистрадик (подчеркиваю: клистрадик), фэс, уайси, цеммо, тер, роно, оппрос. В целом: одуд. Жить тебе осталось…
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Молчать!
ДОМ. Но почему?
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Чертов Дом! Каждый раз удивляется – почему? Как будто даже обижается! Кто в конечном счете программирует эти дома, хотел бы я знать. (Кашляет, свистит горлом.) Жаждет сообщить дату твоей смерти, да еще таким добродушным тоном, как будто это просто конец беременности. То есть роды, что ли. (Подходит к стене, проводит перед ней ладонью; из стены появляется бутылка шампанского; хлопок, пробка вылетает; вьется легкий дымок.) По мне, хоть пять лет осталось, хоть пять минут, – я не хочу этого знать! Не хо-чу! Такова природа человека, даже такого дряхлого, как я. Человека, а не биоробота – тебе ясно? Кто платит деньги?
ДОМ. Деньги – это святое! А вот шампанское до процедур – это зря, Слава.
Мстислав Игоревич отмахивается, выпивает один за другим три бокала. Вихрем налетает какой-то музыкальный пассаж. М.И. ахает, заходится в кашле, падает в кресло, будто пришел его последний час.
ДОМ. Ну, вот видишь! Сначала надо было подключиться к Фьюзу, а потом уж за шампанское.
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Что же ты Какашу не будишь? Меня он будит, а жену нет, как вам это нравится?
ДОМ. Наталья Ардальоновна давно уже не спит. Повернись к бару – и увидишь.
Только теперь вместе с М.И. мы замечаем, что одно из кресел занято нашей героиней, дряхлой старухой, мадам Горелик. Рядом с креслом на полу стоят шесть пустых бутылок из-под шампанского.
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Идиотка! Успела надраться до восхода солнца! До подключения к Фьюзу! Какашка гадкая! Облевалась! Описалась! Вся в дерьме! Это все ее виртуальные странствия по ночам! Так она и не заметит, как перекатится из вирту в смерту! Да она жива ли? Гадина, неужели ты свалила? Оставила меня одного?! (Весь трясется.) Дом, она мертва?
ДОМ. Нет еще. Подключай ее к Фьюзу, пока не поздно. И сам подключайся.
Странный прибор размером с королевского пингвина подъезжает к неподвижному телу. Захватывает старческую руку. М.И. садится рядом, отдает прибору и свою руку. Прибор по имени Фьюз начинает пульсировать множеством точечных огоньков.
Оба старика стонут. Потом стоны переходят во вздохи. Потом в глубокое дыхание.
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Доброе утро, Славка-род-нульча.
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Доброе утро, Какашка-род-нульча.
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Как ты себя чувствуешь?
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Прилично. А ты?
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Отлично.
Прибор освобождает их руки. Они встают, и – о, чудо! – дряхлости нет и в помине. Перед нами хоть и пожилая, но вполне здоровая пара.
Заходят за полупрозрачную ширму. Сбрасывают халаты. Мы видим их силуэты в процессе обнажения.
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Не забудь принять энзим. (Протягивает ей таблетку.)
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. А ты не увиливай от стеро. (Протягивает ему таблетку.)
