МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Не забудь принять энзим. (Протягивает ей таблетку.)
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. А ты не увиливай от стеро. (Протягивает ему таблетку.)
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Ну, не сейчас же. После бассейна.
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА (плаксиво). Ты что, меня больше не любишь?
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Роднульча, как ты можешь так думать?
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Тогда прими стеро.
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Ненасытная старуха!
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Ленивый старикашка!
Оба проглатывают свои таблетки. Мы видим их тени за ширмой, они прикасаются друг к другу, целуются и начинают соединяться. Ширма темнеет.
ДОМ. Вот так и надо начинать свой день. Это полезно. (Исполняет какую-то тягучую страстную музыку.) Пусть в ваших совокупах уже проглядывает что-то лабораторно-технологическое, учитывая недавние пересадки органов, все-таки они по-прежнему впечатляют. Впрочем, мне следует воздерживаться от оценок. В программу таких домов, как я, входит сдержанность по отношению к хозяевам, полное отстранение от оценок. Хозяева платят за такие дома, как я, огромные деньги, а деньги – это святое. Согласно концепции Овала, деньги – это важнейший символ человеческой расы. Важнее денег человечество само ничего не придумало. При всем вырожденческом характере этих странных существ следует признать, что деньги они изобрели сами. Так полагает Овал. Слава Овалу!
В процессе монолога Дом иной раз воплощается то в виде огромных Петуха и Попугая, то просто как некий очень приличный джентльмен среднепожилых лет. Эти образы мелькают словно мгновенные призраки, но всякий раз с ритуальными жестами в адрес Овала.
ДОМ (продолжает). Следует сохранять невозмутимость и всегда выполнять приказы хозяев. Между тем я нередко злюсь, особенно когда Славка орет на Какашку или когда он не дает мне сообщить дату его смерти.
Мне иногда кажется, что даже Овал удивляется человеческим парадоксам. Все они знают, что умрут, но почему-то не хотят знать когда. Странным образом в них вставлена идея бессмертия. Биообъект вроде бы несовместим с этой идеей, но тем не менее она всегда с ними. Именно из-за этой идеи они все время стараются оттягивать, что понятно. Фармакология, всевозможные приборы – я и сам ведь не что иное, как прибор для продления жизни, – постоянные пересадки органов. Теперь вот новое поветрие охватило здешних богачей – заказывают своих клонов. Овал еще не высказался в этом направлении, но у нас в семье появление Второго и Второй внесло какую-то странно угнетающую ноту. Мне, очевидно, нужно осмелиться и запросить Овал по этому вопросу.
Из-за ширмы доносится соединенный вопль старческого оргазма.
ДОМ. Сегодняшний коитус продолжался 12 минут 40 секунд, на 7 секунд дольше, чем вчерашний.
Молчание. Дымки двух сигарет.
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Славка, знаешь, сколько раз ты меня трахал в течение нашей жизни?
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Недостаточно?
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Да нет, тут просто статистика. Мы живем с тобой 72 года. Не было дня, чтобы ты меня не трахнул. Значит, по грубым подсчетам, – 26 550 раз.
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Дом, а что говорит твоя статистика?
ДОМ. Тут фигурирует цифра 50 540, но почему-то ей предшествует 31. Какая-то странная калькуляция: 31 + 50 540. Что означает эта перевернутая чертова дюжина? Я еще не все о вас знаю, господа.
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. 31 – это наше первое свидание в гребном клубе «Спартака» на Елагином острове. Я тогда считала.
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ (поет). Есть на свете островок Елагин, и гребная база есть на нем. Приходи, мой бешеный стиляга, мы на шатком скифе погребем.
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Помнишь, роднульча.
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Еще сто лет пройдет, роднульча, а я буду помнить ту ночь.
ДОМ (бормочет). Не все ясно, Слава. Пока еще не все ясно. Но яснее, чем было. Яснее. Тут какая-то романтика, Какашенька, не так ли? (Громко.) Пора завтракать!
Мстислав Игоревич и Наталья Ардальоновна выходят из-за ширмы. У них великолепный вневозрастной вид. Завязывая халаты, направляются к уже сервированному столу.
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Что сегодня на завтрак?
ДОМ (не очень учтиво). То, что вам нужно.
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Гаркаша, витпуди, выжминт. Что ж, все это очень аппетитно, а все-таки я как-нибудь выключу Дом и приготовлю тебе яичницу.
ДОМ (ворчливо). Что это значит – выключу? Какую еще яичницу? Что за вздор?
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Я, признаться, уже и забыл, что такое яичница.
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Славка, ты так здорово сегодня подтянулся. Тебе сейчас и шестидесяти не дашь.
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Тебе тоже, роднульча.
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Да? А по-моему, мне сейчас и пятьдесят пять не дашь.
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Я хотел сказать, роднульча, что и пятьдесят бы тебе не дал, если бы не легкая дряблость вот тут, под ключицами.
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Дряблость???
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Ну, я не так выразился. Ну просто какая-то неровность кожи. У пятидесятилетних, между прочим, тоже иногда что-то слегка отвисает.
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. А у тебя самого ничего не отвисает? У других под ключицей видишь, а у себя под пузом не замечаешь? Ты думаешь, если тебе пересадили эти дела от тореадора, то у тебя ничего не отвисает?
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Ну, перестань, перестань, роднульча.
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Я тебе не роднульча! Ха-ха! В молодости я знала стариков, у которых ничего не отвисало без всяких пересадок от тореадора. Мне даже нравилось тогда заниматься со стариками. Был такой муж, Ильич Гватемала, классик циклопического реализма, мы вместе с ним стреляли из пулемета по федеральным агентам. Был такой дедушка, Павлуша Фамус, я носила ему передачи в тюрьму. Помнишь таких, или тебе память, как всегда, изменяет?
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Память – это еще не главный предатель в жизни человека.
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Ах, ах, какая блистательная афоризма!
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Афоризма! Что за слово? Ты что, забыла, что оно мужского рода? Говорят афоризм. Афоризм. А не афоризма.
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Нет, оно женского рода! Оно – афоризма!
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Это ты путаешь с аневризмой. Аневризма – женского рода, а оно – мужского.
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Вот балда, оно – среднего рода!
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Оно, то есть слово. Слово – среднего рода, а афоризм – слово мужского рода.
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Нет, женского! Афоризма, афоризма!
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Афоризм! Афоризм!
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Молчи, старый дурак!
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Это ты дура! Ты! Ты!
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Какой ты гад! Ведь я понимаю, что ты в это вкладываешь.
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Ничего я не вкладываю, просто есть аневризма, она женского рода, и есть афоризм – он мужского!
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Ты вечно меня подкалываешь, ты только и ждешь, чтобы придраться, унизить. Никогда не приласкаешь, не пошутишь. Вечно причиняешь… (Рыдает.) Ты мне не можешь простить моей молодости, ничтожество!
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Это я ничтожество? Человек, которого чтит весь мир? Воссоздатель Чистого Воздуха?
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА (рыдает и вопит). Чтит?! Воссоздатель?! А сам – ничтожество!
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ (взорвался). Это ты настоящее никчемное ничтожество! Тебя называют Женщиной Двух Столетий, говорят, что ты вела Россию на Запад, а ты просто проститутка! Только секс и застрял в твоей глупой башке!
Вскочив с мест, со сжатыми кулаками они подступают друг к другу. Агрессивная сенильность искажает их черты, скрючивает тела.
ДОМ. Оба, внимание! Встать спиной к спине! Выбрасываю струю животвора! Делайте глотательные движения! Делайте умывательные движения! Протирайте за ушами! Вдох! Вдох! Вдох!
ОБА (выполняют команды, глубоко дышат, приходят в себя). Прости меня, роднульча. Это ты прости меня, роднульча. Я люблю тебя, роднульча. И я тебя люблю, роднульча. Ты лучше всех, роднульча. Нет, это ты лучше всех, роднульча.
ДОМ. Наденьте VR-обручи. Откиньтесь в креслах. Благость посещает вас. Что вы видите?
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Кота. Дивный кот прыгнул ко мне на колени. Мурлычет. Выгибает спину. Я успокаиваюсь с каждой минутой. Я дам ему имя Ницше. Мой кот, мой Ницше!
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. У моих ног пристроилась немецкая овчарка. Уши торчат, как две елки. Смотрит на меня весело и с любовью. Трогает меня лапой. Мой пес, мой Лучше!
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Ты хочешь сказать, что твой Лучше лучше, чем мой Ницше?
МСТИСЛАВ ИГОРЕВИЧ. Во всяком случае, мой Лучше не ницше, чем твой Ницше.
НАТАЛЬЯ АРДАЛЬОНОВНА. Как я люблю виртуальную благость! Пожалуй, это единственное, что меня примиряет с миром, в котором опять, несмотря на все мои усилия, накапливается все больше идиотизма. Да ведь, по сути дела, вирту может дать все, в чем есть нужда у современной женщины.
