– А где вы находитесь?
Оля ответила без запинки. Читать вывески уже вошло у нее в привычку.
– Так вы рядом! – обрадовалась девушка. – Когда мы с вами можем встретиться?
Она сказала, что Оля доедет на трамвае до места за десять минут. Это больница.
Они договорились встретиться у входа через два часа. Телефон начал пикать уже тогда, когда Оля прощалась.
Батарейка снова села.
Оля шла по трамвайным путям и читала названия остановок.
Она не знала, прошло два часа или нет.
На улице зажглись фонари. Людей стало больше. Они толкались на остановках, разговаривали друг с другом, курили, бросали окурки прямо на асфальт, не обращали на Олю ровно никакого внимания.
В какой-то момент, когда дребезжащий трамвай остановился около нее, Оля, поддавшись энергии толпы, подумала, не зайти ли и ей внутрь, проехать остановку, но она не решилась, посмотрела, как железные дверцы захлопываются, и пошла за ним вслед, уклоняясь от автомобилей и пропуская встречные трамваи.
Она действительно оказалась на улице, про которую говорила девушка.
И нашла больницу.
Только зайти туда было невозможно.
– Пропуск заказывайте, – сказал мужчина в пятнистой форме.
– Меня там ждут…
– Вот пусть они и закажут, кто ждет. А вообще у нас приемные часы существуют.
Сзади посигналили, и Оля обернулась.
Девушка, в красной помаде и с двумя косичками, сидела за рулем светло-серой машины и махала Оле рукой в открытое окно.
– Вы с телефоном? – спросила она, когда Оля подошла.
– Да. – Оля достала трубку из кармана.
– Вот и чудненько. – Девушка быстро схватила телефон из Олиных рук. Потом посмотрела на Олю, словно извиняясь: – Я просто мужу обещала, что обязательно заберу. А он у вас отключился, я в шоке была. Я и машину-то у него забрала, чтобы якобы до вас доехать. Он-то в командировке…
– А… – Оля пожала плечами. – Красивая машина.
– Да ладно, развалюха! – Девушка кокетливо засмеялась.
– До свидания! – сказала Оля.
– Слушайте! – позвала девушка. – А ему никто не звонил? – Она смущенно улыбнулась. – Ну, вы понимаете, я имею в виду… из женщин…
Оля вспомнила ее мужа. Он слушал радио «Шансон».
– Звонил. Только один раз. Какая-то девушка.
– И что? – мрачно спросила жена любителя «Шансона».
– Я растерялась, повесила трубку, а она не перезвонила…
– Да… – Девушка задумалась. – Она попросила Сашу, вы повесили трубку…
– Да.
– Она не перезвонила… Тоже неплохо…
– Извините.
Девушка грустно посмотрела на Олю.
– Да ладно, – сказала она. – Но какая мерзавка – набраться смелости позвать его к телефону, а вдруг это я ответила?
Она вывернула руль и нажала на газ.
Оля долго смотрела ей вслед.
Неожиданно машина развернулась и снова подъехала к больнице. Девушка приоткрыла дверь и крикнула Оле:
– Она в четвертом корпусе, он сказал!
Дверца хлопнула, Оля даже не успела сказать спасибо.
Она первый раз перелезла через забор. Совсем не сложно.
Территория почти не освещалась.
Оля брела по широкой тропинке, разглядывая толстые стволы сосен, одинаковые четырехэтажные здания, выкрашенные в белый цвет.
Иногда мимо проходили женщины в белых халатах, редко, где-то за листвой, можно было увидеть свет фар.
На четвертом корпусе не было никаких обозначений, но его месторасположение точно соответствовало плану на въезде.
И охранники… Самыми убедительными были охранники.
Оля была уверена в том, что это то самое место, которое она искала.
Главное, не попадаться на глаза людям в форме.
Спрятавшись за деревом, Оля жадно рассматривала светящиеся окна. Неужели та девушка еще там?
А как же ее мама?
Волнуется? Плачет? Ищет?
Так же как миллионы раз, сидя одна в темноте, Оля представляла себе, что ее собственная мама волнуется и плачет. И ищет ее, Олю. И даже долгое время верила, что она, мамочка, обязательно найдет ее. И заберет. И будет обнимать, целовать и жалеть ее. А она будет успокаивать ее и говорить, что все уже позади.
Мама не нашла ее.
И эту девушку наверняка не найдут.
Не надо притворяться. Надо понимать все, что с тобой происходит.
Распахнулась дверь, и из здания вышла высокая женщина в низко надвинутой на глаза кепке. Она прошла на стоянку, открыла машину. У нее было такое лицо…
Неожиданно для себя Оля бросилась к ее машине.
Женщина увидела приближающуюся к ней фигуру, быстро села в машину, хотела уже захлопнуть дверь, но Оля стояла рядом и придерживала дверцу рукой.
Женщина протянула руку внутрь салона, достала очки и, несмотря на то что уже давно было темно, надела их на глаза. Темные стекла не позволяли Оле поймать ее взгляд, она отпустила дверцу, женщина сразу потянула ее на себя.
– Вы не подскажете, который час? – вдруг жалобно спросила Оля.
Женщина замерла на секунду, потом посмотрела на часы у себя на руке.
– Уже девять, – сказала она. Очень мягко. И добро. И захлопнула дверь.
– Подождите! – крикнула Оля. – Там девушку держат вместо меня!
Машина развернулась и уехала. А Оля вернулась к своей сосне.
Она ничего не ела целый день.
Голод гнал ее по тропинкам, от корпуса к корпусу. Бак с пищевыми отходами около входа в один из них.
Половина бака заполнена слипшимися друг с другом мясными тефтелями. Словно целое отделение внезапно объявило голодовку, и тефтели выкинули. А больные втихомолку под кроватями грызут сухари.
Персонал психиатрического отделения обедал отдельно от пациентов. Их столовая размещалась на «мужском» этаже, сразу же за кухней.
Плазменный телевизор был обычно настроен на МузТВ и включен без звука.
Ангелине Петровне предложили свиные ребрышки, и она согласилась.
Константин Сергеевич попросил рыбу.
Ангелина Петровна редко обедала вместе с сотрудниками, может быть, раз в месяц. Но сотрудники этот раз ценили, потому что любили, уважали свою начальницу, а ее личного расположения готовы были добиваться любым способом. И самый простой из них – приносить ей компот во время обеда.
– На ноябрьские в Эмираты поеду! – мечтательно произнес Константин Сергеевич, обильно поливая рыбу лимонным соком.
– Там бывает очень жарко в это время, – произнесла Ангелина Петровна, – до пятидесяти градусов.
Ангелина Петровна отказалась от десерта, Константин Сергеевич, из солидарности, тоже.
– Как наш новенький? – спросила она, слегка вытирая губы льняной салфеткой. Так, чтобы не стереть помаду.
– Внес некоторое разнообразие в жизнь отделения, – улыбнулся доктор.
– Вам все разнообразия не хватает? Пойдемте.
В холле их сразу же встретил новенький. Он был одет в абсолютно прозрачную черную рубашку, со вставкой из черной сеточки на спине, джинсы, отделанные разноцветными камнями, и кожаные шлепанцы. Его глаза были чуть-чуть подкрашены.
– Здравствуйте! – протяжно проговорил он высоким голосом, очень манерно. – Значит, это вы будете мои мучители?
– Мучить вас никто не собирается, – улыбнулась Ангелина Петровна.
– Тюремщики! – закричал молодой человек.
– У нас не принято так громко кричать, – мягко произнесла Ангелина Петровна.
– Я объявляю голодовку до тех пор, пока меня не выпустят отсюда! И не вернут мобильный.
– Мне не хочется вести разговор в таком тоне, – Ангелина Петровна кивком головы попрощалась с новеньким пациентом.
– Это потому, что вы привыкли общаться с сумасшедшими! А я – нет! Я не псих! И вы прекрасно это знаете! – крикнул он ей вслед.
Константин Сергеевич обернулся, чтобы что-то ответить, но поймал взгляд главного врача и послушно пошел за ней.
Она открыла дверь в самую последнюю палату, они молча зашли внутрь. На кровати лежал с закрытыми глазами, видимо спал, очень пожилой мужчина. Услышав звуки входящих людей, он шевельнулся, но Ангелина Петровна заботливо убрала его руку под одеяло, улыбнулась и произнесла:
– Тш-ш-ш. Попозже зайдем.
Мужчина закрыл глаза, доктора вышли.
Только когда они оказались в кабинете Ангелины Петровны, Константин Сергеевич заявил:
– Гомосексуализм – это не сумасшествие!
– Попробуйте объяснить это его дедушке. – Ангелина Петровна закурила.
– И сколько мы здесь будем его держать? – Насчет голодовки, это он серьезно?
– Ну, от завтрака отказался.
– Что было на завтрак?
– Обычный, континентальный: яйца, круассаны.
– Пусть свяжутся с его родными, выяснят, что он там больше всего любит. И приготовьте на ужин.
