Вениамин Чернов - Разрозненная Русь

- Помнишь, ты сотским был, я - десятником?.. Великую княгиню с малым княжичем Всеволодым на Красном дворе...

- А, а!.. - из пегой бороды вдруг высветилось, заулыбалось по-доброму лицо мечника Осакия. - Десятник!.. Как тебя?..

- Валуй.

- Верно: Валушок... Где теперь ты?.. Что это с рукой-то?.. Пошли со мной, - я иду к князю своему - отправляем Михалка Юрьевича с Ярополком ставиться князьями в Ростово-Суздальскую землю - за Стриженем5 расположились... По дороге поговорим...

4

Шли весело, налегке - всё: оружие, брони, одежду - побросали на вьючных коней. Чуть выше впадения Москвы перешли вброд Оку. Как будто бы и не было позади тысячеверстного пути. Тропа-дорога пролегла по правобережью Москвы-реки... То - боры с величественными соснами, то - лога с густым чернолесьем, отдельные дубравы, липовые рощи с необъятными стволами... Удивлялись, кто впервые был в этих местах: "Какая сильная земля!" - "Не скажи, - говорил тот, кто знал. - Подзол, песок. Да торф в низинах-болотах - не то, что на Руси: чернозем - слой в рост человека". Тут дело в особой силе, если можно так сказать, в духовной силе природы и в чистоте неизгаженной земли грехами человека. Видит Бог, здесь, на этих великих лесных просторах быть великой Руси!.. Гляди, как в храме! - показал на разноцветные покачивающиеся столбы солнечных лучей, просвечивающих сквозь гигантские верхушки сосен... - А трава-то как растет на полянах, лугах!.. - Ночью шевелится - идет вверх - летом тут не бывает темени... Как только поставим Михалка, так я вернусь за семьей и своим именьем. Там, на полдень, что ни год, то - степняки, то - войны между русскими князьями.

Напротив Яузы, на этом - на правом - берегу Москвы - их встретили послы от Ростова Великого и Суздаля. На воде покачивались причаленные лодки, паром. Они подошли к Михалку и Ярополку (князья и воеводы спешились, встали порознь - каждый со своими), низко кланялись и говорили от всей земли Залесской: Ростова Великого, Суздаля и пригородов: Владимира, Переяславля, Юрьева-Польского, Дмитриева, Москвы и прочая... Преподнесли подарки - так - неценное. Один, высокий седоволосый ростовец подошел к самому Ярополку и что-то шепотом - в ухо ему. У молодого князя дернулась щека, удивленно-испуганные глаза заходили по сторонам, взглянул - и - в сторону взгляд - на старшего князя, смутился... Морщил лоб, краснея, думал. Несмело, но кивнул: "Согласен..."

Послы еще раз поклонились, поспешили к лодкам. Ярополк в три шага подошел к Михалку Юрьевичу, посмотрел в глаза ему, смутился.

- Отец, я не пойду в Москов-град, переправлюсь здесь, встану своим полком на том вон лугу. Между Яузой и Рачком, а сам - у Якима Кучкова...

- У убийцы Андрея?!..

Ярополк сильнее смутился, но отвечал теперь резко:

- Его нет там, ушел он... Ты в Москве сам говори, решай...

- Так мы не договаривались!

Но молодой князь отдавал приказания своим мечникам, чтобы те повернули растянувшийся полк на берег.

Ближайшие бояре Михалкова двора зароптали. Мечник-меченоша князя Всеволода Осакий Тур (его не узнать: помолодел, сбросил с тела), - громко, басом:

- Князь, вели остановить Ярополка, тут что-то не так... Я со своими (в стороне стояла полуторасотня - на конях, в бронях, при оружии), приведу его к тебе, - при этих словах Всеволодова дружина взбодрилась, зазвенел металл, заскрипела кожа, - ропот-шепот прошелся по рядам. Не смотря на то, что Осакий-воевода держал их в походе в большой строгости, уважали, любили его и, обученные, отважные готовы были исполнить любой приказ.

Уважали старого Осакия и Михалковы бояре, но все равно они зло повернулись и смотрели на него: "Не след, когда мы рядом, встревать с советами к князю!.."

Михалко примиренчески улыбнулся своим и воеводе, развел руками:

- Пусть идут...

* * *

Дорога-тропа отошла от берега, повиляла по красному бору, спустилась в луговое чернолесье - открылся луг - Замоскворечье, река Москва, левый (северный) ее берег; на остроугольной возвышенности, образованной впадением Неглинной в Москву, на юго-западном углу, как игрушечный, виднелся городок - с деревянным рубленным градом на валу, - с большим посадом (для такого городка) внизу на берегу Неглинной и вдоль Москвы-реки и вверх до бора.

На том берегу их ждали. Увидели, закричали, замахали руками, послали лодки, два парома.

Михалко (из-под ладони - мешали солнечные блики, прыгающие по воде, - слепили глаза) - пока приближались встречающие: бояре, церковники в ризах, московская дружина... - смотрел изумленно на город. Как выросла Москва! Ведь в 1153 году, когда (с апреля по октябрь) строили "град", то внутри, за стенами, было всего несколько хором, да небольшая рубленая церквушка, а посада не было. Прошло 21 год и вон какая стала Москва... И место-то удачно выбрал отец: на месте древнего мерянского городка, которые в свою очередь облюбовали берлогу медведицы - по-мерянски: "Маска-Ава - Медведь-Мать (в марийском словаре - то же самое)... Вот почему медведь - символ Москвы.

Взади все ползла-выползала дружина. Шли по двое, всадники по одному. Ровный шелест-треск сотен ног, копыт, перекрывали отдельные голоса - говор, смех, выкрики, - стук-бряк чего-то, хотя все было хорошо уложено в торбы, в мешки и привязано чересседельниками к спинам извозных...

Вдруг (Михалко явно различил) этот - в общем-то, монотонный, обычный - шум идущего войска изменился. Он повернулся в седле - посмотрел назад.

Сбоку, вдоль колонны войск мчались, обгоняя ("Себе шею или ноги коням сломают!" - тревожно застукотило сердце, мелко задрожали руки), три всадника - луки на спинах, в руках короткие копья. Вот они вылетели на луг и - галопом к Осакию Туру. Не доскакав метров десять, скатились с седел, держа в одной руке копье - в другой повод, подбежали к воеводе и все враз что-то возбужденно заговорили, показывая копьями на реку.

Осакий-воевода, не дослушав, что-то сам крикнул им, те послушно вскочили в седла и - теперь уже рысью - обратно... Сам воевода развернул своего жеребца, поддал шпорами и - галопом к князю. Резко осадил коня, и гневный, потный - с укором и обидой в голосе:

- Князь!.. Просил же я тебя перехватить твоего племянника, а ты не дал... Чуяло мое сердце... Не встал он на том берегу, а ушел по переяславльской дороге со своей дружиной...

- Господи!.. - князь закатил глаза кверху - и, глядя туда, на высокое синее небо, - перекрестился. (Бояре сделали тоже самое.) - Только не это. Не нужно нам рати!.. - забормотал молитву. У Осакия сузились зрачки от злости, задергалась левая бровь, заросшая густым бурым волосом...

Князь кончил молиться. Ясными глазами посмотрел на воеводу.

- Иди догони и перехвати его!..

- Да, перехвати... - завторили бояре.

- Вы что-о, о?!.. - задохнулся от гнева Осакий Тур, - под широкой пегой бородой заходили желваки; хотел еще что-то сказать, но взял себя в руки: "Да ну вас!.." - и, сверкая глазами, - рокочущим басом: - Князь! Вели своим полкам на Володимер идти, пока дороги свободны... Москвичей возьми с собой...

Михалко Юрьевич смотрел на воеводу. В светлых удивленных усталых глазах князя зажглась мысль...

5

Вчера было солнце, тепло - сегодня: дождик, ветер, прохладно.

Борис Жидиславич собрал всех бояр, сотских в большом шатре, на поляне (на берегу речки Мураши), и сразу же всех огорошил:

- Князь Михалко, московской дружиной усилив свою, вборзе двинулся на Володимер!.. Только что скоровестник примчал из Москвы.

Многие - даже из бояр - не знали, что с Ярополком прибыл в Залескую Русь брат Андрея Боголюбского, а тут еще такое... Это же ведь рать начинается!

Есей и еще несколько владимирских сотских переглянулись удивленно и зло: "Обманули!.. Заставили, принудили крест целовать на верность Ярополку..."

Владимирцы хотели иметь своего князя, как при Боголюбском, а не посадника Ростово-Суздальского княжества. Не хотели быть пригородом. Если бы знали, что Михалко здесь, Владимирская дружина (полуторатысячная) отказалась бы от присяги, вернулась домой.

Сотский Есей встал - не велик, но не мал, жилист: в светло-карих глазах нехороший блеск, - начал пробираться к выходу. Еще четверо владимирских сотских последовали за ним.

Седовласый Младослав Дмитриевич - старший воевода владимирской дружины - растерянно - зло смотрел на спины своих строптивых сотских. Борис Жидиславич что-то сказал рядом стоящему охраннику-дружиннику, тот выскочил из шатра вслед за сотскими...

Есей с товарищами не успел сделать по мокрой траве и полсотни шагов, как был нагнан и окружен. Он выхватил длинный узкий меч с заостренным концом и взмахнул - отвел наставленное на него копье и в то же время (руки сами сделали), изогнувшись, прыгнул и левой рукой ударил рукояткой засапожного ножа по голове... Молодой суздалец опрокинулся назад, упал на спину...

- Живыми брать! - захрипел в ярости голос.

Сотские ощерили зубы, влажные мечи поблескивали в их руках. Пятеро против десяти - силы не равны, - но те и другие знали, что прольется кровь...