Вениамин Чернов - Разрозненная Русь

- Отдайте мечи по-хорошему, - уже разумно говорил голос, - ничего вам не будет, - предложил пройти в город (Переяславль), в детинец, где в хоромах находился временный постой Бориса Жидиславича.

Есей вгляделся в стоящего напротив юношу воина, чем-то похожего на его Гришату... Повернул в сторону своих товарищей моложавое суховатое лицо.

- Нельзя нам, братья, кровь своих лить - грех!.. - вложил меч, шагну к дороге: - Сами пойдем, а меч я никому еще не отдавал... в бою.

Десятник охранной сотни перегородил было путь, но отошел в сторону перед жгучими и ужасными от гнева глазами сотского Есея...

* * *

Третьяк, укутавшись в теплую вотолу, откинул холстяной полог своего шалаша, сел - так, чтобы холодные капли не попадали на него - стал смотреть на костер, который горел ярким пламенем, не смотря на то, что шел мелкий, как осенью, дождь, - только по краям его, где дрова отсырели, дымило, шел пар...

Жар огня приятно пронизывал сквозь шерстяную ткань, грел...

Порыв ветра - хлестануло дымом - закашлялся, но с места не двинулся - снова думалось. Смеялись, о чем-то говорили внутри шалаша воины его десятка...

Почему у него все не так, как у людей?.. Даже когда грабили Боголюбово, после убийства князя Андрея Юрьевича, он (оглушенный случившимся) не смог обогатиться... Некоторые рассказывали потом, что набрали серебра и золота - на всю жизнь хватит - все равно безбожники-убийцы Боголюбского растащили бы... А ему не верили, когда он говорил, что ничего не взял - по себе люди судят о других.

Очередная порция дыма - и он очнулся, замотал головой, откинул золотисто-бронзовые кудри с лица, прислушался к товарищам. По-доброму позавидовал: "Хорошо им!.. Оторвались от дома, семьи - отдыхают, веселятся и - никаких забот, дум..." А у него, как будто кто-то внутри сидел, и подсказывал, напоминал ему, что он что-то не так делает, не так живет, не то, что нужно хочет...

По-другому надо жить, другим стать!.. А как?.. Боярином, такими, какие (в большинстве) они есть, он никогда не сможет быть: для этого надо не иметь совесть, стыд, честь - а такие святости, как Русь, Земля родная, народ родной - для них не существуют, точнее, по-человечески не доразвились до таких понятий. Для них там родина, где они смогут обогатиться или жить, в жиру катаясь... И женится он, скорее всего не на боярыне, не на богатой, а на Радуне... Как иначе-то после того, что между ними было в ту ночь!.. Разве можно предать, обмануть эту ангельскую душу и божественное женское тело!

Лицо Третьяка впервые за многие дни просветлело (решился: "Буду жить, как совесть подсказывает, как Бог, Душа велят!"), улыбнулся. Рядом подсевший воин - уж не молод - тоже улыбнулся, и негромко - в глубине сидевшим товарищам:

- Оттаял, завеселел наш-то, солнышком засверкал... - и все поняли, о ком речь. В шалаше весело зашумели - еще громче, - кто-то загыкал. Они любили своего старшого, хоть и молод, - за его честность, доброту и светлую Душу...

Послышались крики-команды. Велели строиться. Забегали выскочившие дружинники, забеспокоились: "Видать что-то спешное - коль в такую погоду не ленятся воеводы!.."

Третьяк в шеломе, на ремне - меч, крутил головой, но сотского не видел.

Перед шалашами, вдоль речки построенной дружины, подъехали и остановились бСльшие бояре-воеводы в окружении охранной полусотни.

- Володимирские мужи! - зычный голос главного воеводы Бориса Жидиславича.

Погас шум, говор, ропот в рядах.

Чуть приподнявшись в седле, выставив широкую пегую бороду, главный воевода продолжил:

- Вы вчера дали клятву князю Ярополку Ростиславичу! - голос его гремел. - Клялись перед Богом - еще крест митрополичий не обсох после вашего лобызания, - что послужите нашему, Богом ставленому, князю... Защитите его, восстаньте против его ворогов, посягнувших на его стол.

Зароптали в рядах, - отдельные выкрики: "Мы за князя! Кто его ворог?!.." Кое-кто звякал оружием.

- Ворог его князь Михалко, который сжег, взял на щит Москву и сейчас двинулся со своей дружиной и наймитами-половцами на Володимер...

Ряды стихли. Воевода теперь говорил, а не кричал - хорошо было слышно. Люди молча слушали и начали отворачивать глаза...

Борис Жидиславич кивком подозвал Младослава Димитрича и, когда тот подъехал поближе, - громко, чтобы все слышали - велел:

- Выбери сотских... И вели седлать коней - выезжаем... (В это время - отсюда было видно - из Переяславля начали выходить конные сотни и одна часть направилась по Московской, - другая по Владимирской дорогам...) Во Володимер, через Юрьев...

Хотел уже Жидиславич повернуть коня и поехать, но в это время кто-то из дружинников крикнул:

- Где наши сотские?..

- Да, а-а! Где наши сотские?!.. - эхом повторили несколько сот голосов. Димитрич замахал руками: "Погодите, не кричите, все скажу!.."

Начали стихать.

- Говори же!..

- Слушаем...

Но тут Борис Жидиславич - красный от ярости - заорал:

- Предали они!.. Захотели к Михалку переметнуться...

- Не верим! Дайте мы сами их спросим.

- Все равно... Мы не хотим других!

Дрожал воздух от ора, звенел металл об металл... (Кто-то с гиканьем пустился в пляс - дикий: только грязь из-под чоботов - и по-летнему времени редко кто был в сапогах.) Грохот, топот, хохот, гик!.. Кони под боярами и охранниками - на дыбы... Димитрич, слетев с седла, валялся в грязной траве - никак не мог встать. К Борису Жидиславичу хотели приблизиться охранники, но он движением руки остановил их, вернул на место. Смирил своего жеребца, стоял теперь тот как вкопанный, только ушами прядал и похрапывал... Наконец совсем успокоился: седок и конь - едины - только глаза главного воеводы вспыхивали мужественным гневом. Ждал...

Боярин-воевода Младослав (в грязи от седовласой головы до подола) закинул ногу, чтобы сесть в седло, но нога его скользнула в стремени, и он вновь полетел вниз головой...

Засмеялись, загоготали: ихний воевода валялся...

- И его вон нам не надо!..

- Какой он нам воевода, если, как пьяный, то и дело валяется в грязи. - Снова смех...

Но уже смеялись и шумели не озлобленно. Борис Жидиславич встрепенулся и - могучим своим басом:

- Вот что, мужи володимерские, - верну вам сотских, а воевода пусть с вами будет... Но смотрите! Уговаривать больше не буду... Найдутся во Володимере другие, которые заменят вас... Пойдете на все четыре стороны: пашите землю, растите животину...

Повернул и поехал. Охрана - за ним. Владимирцы в миг протрезвели, притихли - не глупы - поняли, чем им пригрозили...

* * *

После полудня дождик перестал, крупы коней запарили, подсохли, а к вечеру, когда въехали на широкий невысокий увал на левом берегу Шахи (приток Клязьминской Нерли), предзакатное солнце выкатилось из-под тучи и залило все: заросшую кустарником вершину увала, - где они остановились на привал, - блестящие воды извилистой тихой речки с пойменными лугами на правобережье, далекий лес... - красным светом.

Развели костры, повесили медные котлы - варили пшено с салом. Говорили.

- Кажись, более 17 верст (34 км) отмахали, пешцы отстали сильно...

- Им-то что - нам вот велено поспеть во Володимер раньше Михалка.

- Поспеешь по такой дороге-то...

- Подсыхает, завтра сухо будет, весело пойдем... И ростовцы ведь все равно поспеют - на полдня раньше нас вышли.

Третьяк встал. К ним подъехал Есей с двумя конными. Соскочил, бросил повод сопровождающему, и устало улыбнулся десятнику.

- У меня к тебе дело есть.

Увел его к отдельным кустам, в тень, куда не попадали лучи уходящего за вершины дальнего леса огненно-красного солнца.

- Устал?.. Устали ребята?

Третьяк вяло улыбнулся, ответил:

- Есть немного.

- Сядь, - сотский показал на сухой обросший травой бугор, сел сам. Третьяк - рядом. Сотский старался, как обычно, говорить спокойно, мягко, но голос его иногда тревожно вздрагивал, - на затененном лице угадывалась усталость, напряжение.

- Вот что, друже мой!.. Выбери из своего десятка пять таких, кто менее устал, легок на ногу... быстр... Коней по два каждому... Из запасных. Луки хорошие выбери, по две запасные тетивы дай каждому... Стрелы с узкими наконечниками, чтобы кольчугу и бронь брали... Все отдай...

- А что?!..

- Ты вместо меня останешься, будешь полусотню водить. Придете во Владимир, перекинься за град - к своим, но, если не сможешь, то не дай воям своим озлиться и драться... Борис постарается что-нибудь, как-нибудь сделать, чтобы вы стали драться против своих... Ты что? Обиделся?.. Да я тебе как самому себе верю!.. Трифон, с нами будет Бог, пока делаем, как разум нам подсказывает, как совесть велит... Я б и тебя послал упредить Михалка - справился бы ты, - чтобы он в ловушку не попал, но тут конники нужны... Ты тяжел - для пешего боя создан, - каждому свое... Верхами идти вборзе долго не сможешь: кони не выдержат... Вот потому-то и велю выбрать таких, с которыми я бы мог лететь...

Поднялся Есей (до плеча десятнику), похлопал его.

- Давай к полночи подготовь... И не говори... Скажи, что с сотским в дозор поедут, - я им по дороге все обскажу: они поймут, согласны будут...