Марлена Штрерувиц - Без нее. Путевые заметки

* * *

Манон принесла кофе. Маргарита села в деревянное кресло. Альбрехт лежал. Закрыл глаза. Манон присела на кровать. Поставила свою чашку на тумбочку. Повернулась к Маргарите. Сегодня они долго разговаривали. Не так ли? Ода, ответила Маргарита. Они долго разговаривали. Должно быть, Альбрехт устал. Ну да, сказала Манон. Он умолкает посреди фразы и отдыхает. Иногда ей кажется, он делает это нарочно. Или? Громко произнесла она. Наклонилась к Альбрехту. «But of course»,[47] — ответил Альбрехт и улыбнулся ей. Манон ответила улыбкой. Так они и сидели. Долго. Маргарита не двигалась. Держала в одной руке чашку, в другой — ложечку. Никак нельзя звякнуть ложкой о чашку. Она смотрела на них обоих. Ей стало грустно. Вдруг. Тяжесть в груди. Глубоко, и снизу давит на горло. Будет ли у нее кто-нибудь, кто так же наклонится над ней. А у Манон. У нее — Фридль. Может быть. Но никаких мужчин. Никаких спутников. Похоже, что наклоняются они. Они — те женщины, кто это умеет. Наклоняться. И наклоняются. Должны. От них этого требуют. И всегда в одиночку. И чтобы всегда все правильно. Да и как иначе. Не следовало ли ей с Фридль броситься с Унтерсберга. Поскольку отец появился только через неделю. После родов. И к этому ей тоже пришлось отнестись с пониманием. Ребенок. Такие перемены для него. Но все-таки он на ней женился. И заботился потом о Фридль. Научился. Потом. Все-таки. Поступают ли правильнее такие женщины, как Анна Малер? Которым нет дела до правильного. А только до себя. Никогда не было места. Кроме тех случаев, когда ей удавалось его заслужить. Она никогда не была просто рядом. А Манон? Альбрехт улыбался ей. С любовью. Словно они вечно были вместе. А при этом их просто жизнь связала. Общая судьба. Оба знали, что потеряли. Что миновало. И Альбрехт улыбался так всем женщинам. Манон взяла чашку. Отпила кофе. Марго надо познакомить с Питом. Соседом. Она спросила Альбрехта, бывал ли у него Пит в последние дни. Нет. Пита уже давно не было, сказал он. Так надо ему позвонить, сказала Манон и вышла. Вернулась с телефонной книжкой, снова присела на край кровати и набрала номер. На тумбочке Альбрехта стоял старый черный телефон с диском. Манон подождала. Назвалась и пригласила Пита заглянуть. Тут у нас молодая дама, она собирается писать об Анне. И хочет поговорить с ним. Нет. Да. Манон положила трубку. Пит сейчас придет. Манон с Альбрехтом подмигнули друг другу. Анна приятельствовала с Питом. Он стал ее завоеванием. Пит — бывший полицейский. Купил один из соседних домов. Но. Что касается политики… Марго и представить себе не может, как это забавно. Анна всегда веселилась, когда Пит крыл Германию и нацистов и при этом сам же ополчался на всех иностранцев. Они беседовали у автостоянки. Там, где Анна работала. И пили красное вино. Вместе. За дверью послышались голоса. Мужские. Низкие и громкие. В комнату вошел Марк и спросил, пускать ли Пита. Манон крикнула Питу, пусть входит. В комнату вошел мужчина. Высокий. Стройный. В джинсах и клетчатой рубашке. Ковбойских сапогах. Темноволосый. Коротко стриженный. Поздоровался. Спросил Альбрехта, как дела. Протянул руку Маргарет. Это Марго, сказала Манон. У него наверняка найдется время на интервью. Наверняка, ответил Пит. Как насчет того, чтобы прямо завтра. В три часа. Да? У нее ведь есть машина? Он сварит кофе. Анна была одним из его лучших друзей. Это честь для него. Он стоял удвери. Чтобы выйти из комнаты, не стукнувшись, ему придется наклонить голову. Да. Как поживают его собаки, спросила Манон. У него немецкие овчарки, к твоему сведению, сказала она Маргарите. Альбрехт и Манон улыбнулись друг другу. Две огромные немецкие овчарки. Оба — кобели. Тут старики рассмеялись. Пит посмотрел на них. Недоверчиво. Чуть-чуть. А почему не парочка, спросила Манон. Потому что из кобелей можно сделать настоящих сторожевых собак. И потому, что их легче натаскивать. Ноодин из псов сейчас у его друга. Альбрехт сказал Маргарите, что Пит все время боится, как бы на него не напал один из главарей мафии, которых он арестовал в бытность полицейским. Пит сверху вниз поглядел на Манон и Альбрехта. Кивнул Маргарите. Он знает, что делает. Он лучше них знает жизнь. В конце-то концов. К сожалению. И ему пора. Нужно еще кое-что купить. Поднял руку в приветствии и ушел. Осторожно глянув вверх и втянув голову в плечи. Его шаги отдавались по всему дому. Манон и Альбрехт рассмеялись. Манон повторила его жест. Он — сущая карикатура, сказала Манон. И ничего не знает. Она встала, все еще смеясь. Им пора домой. Линн, наверное, уже там. Альбрехт сказал, он тоже хочет повидать Линн. Манон пообещала привезти к нему дочь в ближайшие дни. Но она ходит на эти курсы, и они потом созвонятся. Еда ему приготовлена. Маргарита протянула Альбрехту руку. Поблагодарила за беседу. Им о многом нужно еще потолковать, сказал Альбрехт, пожимая ей руку. Да. Им нужно, сказала Маргарита. Жизнь за два часа не перескажешь. Манон давала указания Марку. Жена Марка сидела на кухне. Маргарита ждала на улице у машины. На улице тоже потеплело. Она не стала надевать куртку. Стояла. На парковке лежат куски камня. Местами обработанные. Гладкие грани. Закругления. Сбоку от дома — большое дерево. Покрытое лиловыми цветами. Дом Пита — выше по склону, за кустами. Между домами — густые деревья. Они поехали обратно в Брентвуд. Небо затянуто. Свет равномерно просачивается сквозь облака. Не отбрасывая теней. Маргарите пригодились бы темные очки. На Манон были солнечные очки в широкой черепаховой оправе. Она сунула в нос кислородные трубки и тронулась. Дышала неглубоко. Сначала. На Сансет лицо ее порозовело. Верит ли Марго во что-нибудь. Верующая ли она. Они как раз проезжали мимо одного из больших поместий на Беверли-Хиллз. Парк на склоне. Красивая кованая решетка. Видеокамеры внутри и снаружи. Нет, отвечала Маргарита, она получила слишком католическое воспитание, чтобы верить во что-то. Или хотеть верить. А Манон? Она верит в перерождение. Ей пришлось дважды повторить: «reincarnation».[48] Маргарита не сразу поняла слово в американском произношении. «You think there is hope?»[49] — спросила Маргарита. Нет. Справедливость. В ней все дело. Читала ли она Вильгельма Буша? Конечно, ей пришлось читать его. Ей читали вслух. Но. Маргарита взглянула на Манон. Она должна сказать, что это ужасные истории. И какое счастье, что детям их больше не навязывают. Манон улыбнулась про себя.

Манон говорила по-немецки с легким американским акцентом. «L» и «r».

Манон говорила медленно. Старательно выговаривая каждое слово. Расставляла ударения точно так, как это запомнилось Маргарите. «Скрипела» и «дело». В конце Маргарита захлопала в ладоши. Безукоризненно. И как она только все помнит. У нее так не получается. Вообще ничего не помнит наизусть. Тем более — так долго. Маргарита толковала о заучивании и запоминании. Пока они не приехали к Манон. На Маргариту опять напал страх. Как тогда, когда она с ужасом представляла себе, как все было. На мельнице. Как трещали кости. И почему Манон запомнила именно эти стихи. И с удовольствием. Эти стихи, в которых с двумя мальчишками происходит то самое, что потом случилось на самом деле. Ей стало нехорошо. Она устала. Не обедала. Подумала, как бы сказать, что она хочет домой. Как она устала. Как хочет есть. Не хочу мешать, сказала она потом. Манон ведь хочется провести вечер в кругу семьи. Или? Манон накрыла ее руку своей. «Battercup, — сказала она, — you are family».[51] Они вылезли из машины. Манон аккуратно уложила кислородные трубки. Маргарита ждала. Через заднюю калитку они вошли во двор. Прошли мимо бассейна. Манон спросила Маргариту, не могла бы та купить книжку Вильгельма Буша. Деньги она ей сейчас даст. Она бы почитала эти истории с Чарли. Девочка тоже должна их знать. Маргарита кивнула. Ну разумеется. И никаких денег. Еще не хватало. Как только она вернется в Вену, тут же купит и вышлет книгу. Это самое малое, чем она может отплатить. За всю помощь.

Линн и Чарли уже были дома. Сидели за столом и ели сэндвичи. Манон прилегла на диван. Открыла кислород и сунула в нос пластиковые трубочки. Маргарита присоединилась к Линн и девочке. Линн улыбалась. На зубах у нее была скобка. Серебристые пластинки и тонкие проволочки. Маргарита отвела глаза. Линн поспешно закрыла рот. Манон сказала с дивана, что это необходимо, поскольку у Линн неправильный прикус. Все надо было бы сделать двадцать лет назад, да денег не было. И стоматологов, какие есть сейчас, не было тоже. Линн снова улыбнулась. Чарли спросила, а ей не надо ли такую же. Бабушка ответила, там видно будет. Чарли серьезно посмотрела на мать. Через четыре месяца эту скобку снимут, и ее мамочка будет такая же красивая, как раньше, произнесла она. Они сидели. Обменивались улыбками. Манон лежала на диване. Закрыв глаза. Не хочет ли она кофе? Или съесть что-нибудь? Линн принесла чашку кофе. Что Марго подать к нему? Молоко и сахар? Она тоже так пьет. Говорят, что вредно, но… Маргарита пила кофе. Беседовали о школе. Хорошо ли там Чарли. И чем занимается Линн. И вообще. Можно будет предпринять что-нибудь сообща. В кино? Да. Завтра. Завтра вечером. Ей к Питу нужно. В три. Манон села. Взяла на колени телефон со столика. Набрала номер. Маргарита спросила Линн, знает ли та, что сейчас идет. Манон дозвонилась. Это Пит? Пит. Да? Она не узнала его голоса. Она по поводу завтрашней встречи с Марго. Да. Он не против, если она подойдет к часу? Нет? Да. Чудесно. Манон повесила трубку. Линн и Марго могут отправляться в кино после обеда. Марго может поговорить с Питом в час. Маргарита поблагодарила. Тогда в три она заедет за Линн. Сюда. А теперь ей пора. Она еще собирается… Она купила книги. И нужно. В голову ничего не приходило. Она попрощалась с Манон. Манон снова легла. Маргарита протянула ей руку. Посмотрела на нее. Нагнулась и поцеловала в щеку. Погладила щеку Манон. Мягкая увядшая кожа. Манон крепко обняла ее за плечи. На секунду. Линн проводила ее до двери во двор. Она тоже обняла Маргариту. От Линн и от Манон пахло совсем одинаково. До завтра. Маргарита помахала стоявшей в дверях Чарли. И пошла. Пятый час. Она поехала обратно в Венис. Машин мало. На бульваре Уилтшир — почти ни одной. В Санта-Мони-ке — больше. Повсюду бегуны. Кое-кто просто прогуливается. В Венисе машины ехали медленно. Искали, где припарковаться, и тормозили движение. Четыре часа. В Вене-час ночи. Все спят. Фридерика-укрывшись с головой одеялом и высунув ноги. Надо купить ей спальные носки. Здесь. Здесь есть такие. Она соскучилась по Фридерике. Хорошо бы она была с ней. Или спала в соседней комнате. Сидеть, читать и знать, что рядом спит твоя дочка. Можно заглянуть к ней. А когда девочка была маленькой, то залезала к ней в постель и засыпала, прижавшись. На секунду тоска пересилила все остальные чувства. Потом отлегло. Дети. Она-то думала, что тут главное и основное — вечные глубокие чувства. Но так было только сначала. Потом они отступили на задний план. Возвращались лишь изредка. Иногда. Когда одолевали страхи и заботы. Тогда эти чувства возвращались. Всякое ведь может случиться. И день ото дня все меняется. Никогда не остается как было. Она перечитала все книги о предупреждении наркомании, какие смогла найти. Беседовала об этом с Фридерикой. Но случиться. Случиться-то все может. Мать она или не мать? Но с другой стороны. Если все будет в порядке, ей следует подумать о собственной жизни. Она проголодалась. Огляделась в поисках места, где можно перекусить. Опять пойти в кафе на набережной? Съесть гамбургер? Гамбургеров она еще не ела. Но второй раз на дню то же кафе? И наверняка там все столики заняты. Машину поставить негде. Всюду народ. Она остановилась у какой-то закусочной. В начале Вашингтон-авеню. Купила сэндвич с ростбифом, майонезом, салатом и помидорами и диетическую колу. Когда она выходила из закусочной, к ее машине как раз подходила женщина-полицейский. Она припарковалась в желтой зоне. Она подбежала к машине, села и тронулась. Полицейская подняла руку. Но смеясь. Маргарита рассмеялась в ответ. Помахала. Отъехала. Настроение поднялось. Сэндвич пахнул упоительно. Она сядет на балконе, будет есть, читать и пить колу. Чудесно. Она въехала в гараж. Пешком поднялась по лестнице, чтобы избежать вонючего лифта. Пошла в номер. Длинными переходами. Всюду люди. Сидят на балконах. С теннисного корта доносятся возгласы игроков. Стук мячей о землю и о ракетки. В коридоре встретила несколько человек. До сих пор она никогда еще никого здесь не встречала. Только слышала цикад. Или голоса за дверями. Отперла свою дверь. На полу лежала записка. В понедельник в ванной будут менять краны. Во второй половине дня. Управляющий просит извинения. Она заперлась. Открыла дверь на балкон. Вынесла еду. Взяла газету и села. Пришлось еще раз встать и пойти в туалет. Потом принялась за еду. Сэндвич отменный. Вкус нарезанного тончайшими ломтиками мяса со сладковатой булкой и майонезом. Помидоры слишком холодные. Заныл зуб. Кола вкусная. Она смотрела в газету. Откусывала огромные куски и запивала колой. В гороскопе обещали исполнение желаний. «Ваши желания осуществятся, как по мановению волшебной палочки. Особенно важно: умение уговаривать и творческое начало. Вам сопутствует удача в финансах и в любви. Вы скажете: This Saturday night is a winner».[52] Особенно с отравой в воздухе, подумала она. Ела сэндвич и смотрела на газон перед балконом. На пальмы перед другими домами. Разглядывала сидящих на балконах. Потом легла на диван. Не опускала жалюзи и смотрела на пальмы.