Постепенно снег на улочках типично немецкого городка превращался в черную грязь. Я уже не понимала, зачем меня сюда понесло. Мне было холодно, я чувствовала себя отброшенной за сотни световых лет от дома.
Одна улица, другая… Я совалась во все бары, кафе и т. п. Их оказалось куда больше, чем я думала. Наверно, у людей, живущих в местечке с таким зловещим названием, часто возникает потребность как-то развеяться.
Вот еще одна забегаловка. На двери табличка: «Открывается в 17 часов». Слишком долго ждать, это меня не устраивало. Уж больно захудалый вид, вряд ли это то, что я ищу. Все же для очистки совести я решила зайти.
Нажала на звонок. Тишина. Но я не отпускала кнопку и наконец вызвонила какого-то упитанного белобрысого парнишку, похожего на гладенького подсвинка.
— Простите, я ищу Детлефа.
— Это я.
Я еле устояла на ногах.
— Вы — Детлеф? Вы уверены?
— Вполне!
— А Христа здесь?
— Нет, она у себя.
Значит, правда он. Просто смех! Мне стоило большого труда сохранить серьезный вид.
— Вы не могли бы дать мне ее адрес? Я ее подруга, хочу к ней зайти.
Ничего не подозревая, юный свин принес клочок бумажки. Пока он записывал на нем адрес, я достала аппарат и несколько раз щелкнула эту легендарную личность. Да, этакого Дэвида Боуи из восточных кантонов стоило поискать! Он так же похож на знаменитого певца с разноцветными глазами, как я на Спящую Красавицу.
— Вы меня фотографируете? — удивился он.
— Хочу сделать сюрприз Христе.
Добродушно улыбаясь, он протянул мне листок. Довольно приятный тип. Я шла и думала, что он-то Христу, конечно, любит. А вот она его… если она так про него наврала, значит, она его стыдится, значит, не любит. Будь у него внешность получше, Антихриста использовала бы его, чтобы поднять свой престиж. Но поскольку он вот такой, толстый и неказистый, она сочла за лучшее не демонстрировать его, а вместо этого наплела с три короба. Жалкая игра.
Оказывается, Христа жила в самом Мальмеди. Полное метафизическое соответствие: она и должна была жить в таком буквально зловещем месте.
Ну а очередное вранье, будто она живет в деревне, что ж, одно к одному: видно, старалась запутать следы.
Интересно, что она скрывала? Какой смысл выдумывать такую ерунду? Чем ближе: я подходила к ее кварталу, тем сильнее сгорала от любопытства. А когда нашла дом, не поверила своим глазам. Если бы на почтовом ящике не стояло имя Билдунг, я бы решила, что ошиблась. Передо мной был роскошный особняк XIX века, настоящее родовое гнездо какого-нибудь буржуазного семейства из романов Бернаноса.
Теперь ясно, почему в справочнике не указан телефон владельцев этой махины: они наверняка занесены в красный список. Такие люди не любят, чтобы их беспокоила разная мелкая сошка.
Я позвонила. Дверь открыла какая-то женщина в фартуке.
— Вы мать Христы? — спросила я.
— Нет, я приходящая прислуга, — ответила она, несколько опешив.
— А доктор Билдунг дома? — наобум продолжала я.
— Он не доктор, а директор заводов Билдунга. А вы кто?
— Я подруга Христы.
— Так вы хотите видеть мадемуазель Христу?
— Нет-нет! Я готовлю ей сюрприз.
Если бы я выглядела повзрослее, она бы, наверное, вызвала полицию.
Дождавшись, пока дверь закроется, я украдкой сделала несколько снимков фасада.
Потом зашла в один из тех баров, которые успела обойти, и сказала, что мне надо позвонить. Около телефона взяла справочник и в желтых страницах нашла: «Заводы Билдунга: фосфаты, химикаты, удобрения». Одним словом, процветающий отравитель окружающей среды. Я переписала все эти сведения, включая перечень и местонахождение заводов.
Почему маме сказали в справочной, что в этом районе нет никого по имени Билдунг? Может, заводы Билдунга здесь так знамениты, что само слово перестало восприниматься как фамилия живого человека и превратилось в марку фирмы, как Мишлен в Клермон-Ферране?
Больше мне было нечего делать в этом городе зла, и я села в брюссельский поезд. День прошел не зря. За окном вагона валил снег.
Через два дня снимки были готовы.
Мне было как-то стыдно выкладывать родителям всю правду. Противно быть ищейкой, и я никогда не стала бы уличать Христу во лжи — не всякий обман достоин порицания, — если бы это не было единственным средством помешать ей подмять под себя нас всех.
Я позвала маму с папой в свою — бывшую! — комнату, все им рассказала и показала фотографии внушительного дома Билдунгов.
— Ты что, частный сыщик? — презрительно сказал папа.
Я заранее знала, что окажусь виноватой.
— Я бы и не подумала копаться в Христиных делах, но она распускает о вас гнусные сплетни.
Мама была потрясена.
— Это просто ее однофамилица, — сказала она. — Тоже Христа Билдунг, но другая.
— У которой есть дружок Детлеф, но другой? — ответила я. — Какое совпадение!
— Возможно, у нее есть свои причины, чтобы скрывать правду, — предположил папа.
— Какие же? — спросила я, почти восхищаясь про себя его стремлению оправдать Христу.
— Надо спросить у нее.
— Чтобы она опять наврала?
— Больше она не будет лгать.
— Врала-врала и вдруг перестанет, с чего бы это?
— Мы ее поставим перед фактом.
— И это, по-вашему, на нее так подействует? А по-моему, наоборот, она еще чего-нибудь наврет.
— Может, у нее своеобразный комплекс, — рассуждал папа. — У богатых людей это тоже бывает. Мы не выбираем свое происхождение. Наверное, она его стесняется. И вообще, это не такая страшная ложь.
— Тогда как же Детлеф? — возразила я. — Концы с концами не сходятся. Вот уж кто был бы при таком раскладе в самый раз: простой парень, симпатяга, уж он-то точно не из буржуазной среды. Если у нее такой комплекс, как ты говоришь, зачем ей надо было что-то про него придумывать? Сочинять этакого прекрасного, благородного и загадочного рыцаря? Нет, прибедняться из чистой скромности — на Христу это не похоже.
Я показала им фотографию Детлефа. Папа разглядывал ее с кривой усмешкой. А мама, взглянув на физиономию Детлефа, с отвращением вскрикнула и громко возмутилась:
— Зачем же она нас обманывала?
Так, одну союзницу Христа потеряла. Но, значит, в маминых глазах выбрать себе в дружки парня с поросячьим рылом — гораздо хуже со стороны Христы, чем петь песни о своем пролетарском происхождении, чтобы нас разжалобить!
— Ну, россказни про Детлефа — просто смешные детские фокусы. А что касается остального, Христа, может быть, не так уж и солгала. Вполне вероятно, что она сама зарабатывает на учебу, чтобы ни в чем не зависеть от своего отца-фабриканта. Доказательство тому — что ее избранник не из буржуазного круга.
— Но живет-то она у родителей, — сказала я.
— Ей всего шестнадцать лет. Может, она привязана к матери, к братьями сестрам.
— А что, если не гадать и не выдумывать романтические истории, а взять и позвонить ее отцу?
По папиному молчанию мама поняла, что ему эта идея не по душе.
— Если ты не позвонишь, я позвоню сама! — сказала она.
Когда месье Билдунг подошел к телефону на другом конце провода, папа включил громкую связь.
— Вы тот самый месье Дрот, отец Бланш, — проговорил ледяной голос. — Понятно.
Что ему понятно? Во всяком случае, он знает о нашем существовании. Учитывая пристрастие его дочери врать всем и обо всем, я этому удивилась.
— Простите, что тревожу вас на работе, — бормотал, умирая от неловкости, папа.
Они обменялись парой вежливых фраз, а затем фабрикант Билдунг резко сказал:
— Послушайте, месье Дрот, я, конечно, рад, что моя дочь устроилась у вас, в семейной обстановке. В наше время это гораздо спокойнее, чем знать, что она живет одна и предоставлена самой себе. Но я все же считаю, что вы несколько злоупотребляете сложившейся ситуацией. Вы заломили дикую плату! Любой другой отказался бы снимать за такие деньги раскладушку в комнате прислуги. Да и я согласился только потому, что дочь очень просила. Вы же знаете, она обожает Бланш. Я понимаю: вы учитель, а я крупный предприниматель. Но все имеет предел, и, пользуясь случаем, заявляю вам, что прибавку, которую вы запросили после Рождества, я платить не собираюсь! Всего хорошего.
Он бросил трубку.
Отец побелел. Мама расхохоталась. А я не знала, ужасаться или смеяться.
— Представляете, сколько она огребла денег благодаря нам? — спросила я.
— Может, они ей очень нужны для какой-то неизвестной нам цели? — робко сказал папа.
— Ты и сейчас ее защищаешь? — возмутилась я.
— После унижения, которое ты вытерпел по ее милости? — прибавила мама.
— Мы не владеем всей информацией, — упрямо сказал папа. — А вдруг Христа переводит эти деньги какому-нибудь благотворительно обществу?
— А то, что она тебя выставляет этаким Тенардье, тебе все равно?
