Фабрис Колен - Синдром Годзиллы

А чуть дальше, за клочьями утреннего тумана, насколько хватает глаз, четко вырисовывается город с небоскребами и всем-всем-всем, искрящийся на солнце. Я еще раз поворачиваюсь вокруг собственной оси, чтобы осмотреться. Но я уже знаю, что бесполезно кричать, звать на помощь. Теплый бриз нежно веет над опустошенной равниной.

«В путь», — говорю я сам себе.

Иду, по щиколотки увязая в грязи, по незнакомой пересеченной местности, местами заросшей бурьяном и сорной травой. Кое-где блестят, отражая солнце, лужи, пронизанные кровянистыми жилками отражений и отблесков.

Останавливаюсь, перевожу дыхание.

И снова в путь.

Не ожидал, что это будет так трудно. Не понимаю, почему я так устаю. Это напоминает мне страшный сон: когда хочешь бежать и не можешь, надо двигаться, а тело не слушается, наливаясь свинцом. Воля расслаблена так, как будто ее у тебя не существует вовсе.

В небе надо мной гряды облаков движутся, как в кино при убыстренной съемке, с неестественной скоростью. Ветер отрывается на всю катушку, даром что без свидетелей. Я спотыкаюсь, сажусь на землю и с удивлением вижу: я на вершине холма, передо мной открыт захватывающий дух вид. Я весь созерцание — я впитываю картину глазами.

Я знаю вон тот небоскреб. Я знаю, что это за город.

Да, это он раскинулся передо мной, только выглядит странно: я как будто вижу лицо старого знакомого, давнего, дорогого мне друга, а тело как будто не его, как будто ему уже не принадлежит.

Это Токио.

Время остановилось. Мое время больше не идет вперед: я хочу сказать, я не ощущаю больше своего поступательного движения во времени. Часы больше не следуют за часами, минуты не бегут за минутами, зима не приходит на смену осени, весна — лету: здесь листья не падают и не кружатся. Не заметно больше никаких изменений: ничего больше не случится из того, что еще не случалось, и все, что будет, уже произошло.

Вон ту ворону, что сидит на высоком склоне, как на насесте, я уже где-то видел.

И эту невыносимую яркость солнца: она навеки запечатлена у меня в памяти.

И моя усталость — я с ней как будто родился.

Там вдали на горизонте силуэт чего-то металлического блестит как новый медный грош. Вокруг этой штуки сконцентрированы все небоскребы, они словно обхаживают ее, накаляют окружающую атмосферу. Я стою в начале гигантского моста, перекинутого не то через океанскую бухту, не то через огромную судоходную реку — я точно не знаю.

Ни на мосту, ни вокруг по-прежнему никого.

Но нет, смотри-ка, я начинаю встречать людей, то есть мне кажется, что я вижу людей: деловые люди спешат куда-то с дипломатами, разряженные в костюмы для ролевых игр юноши и девушки едут мимо меня на роликовых коньках, а какой-то старик рулит на велосипеде.

На первый взгляд все нормально. Но это только с виду.

Стоит немного приглядеться, и обман раскрывается.

Это не люди. Это картонные силуэты. Вырезки из газет. Искусственные двухмерные приманки в плоскостном формате 2D. Куклы из папье-маше, лишенные объема, глубины и содержания. Они молчат, ничего не говорят. Они как будто идут, перебирая ногами, а на самом деле просто движутся мне навстречу.

Все так реально, как будто я вернулся в Токио своего детства.

Мне кажется, что со мной сейчас случится что-то новое и интересное, как события в путешествии, как будто я возрождаюсь, как будто меня ждет открытие.

Я вспоминаю фразу своего отца: «Счастье не падает с неба прямо в белые ручки».

Когда, по какому поводу он это сказал?

Странно, но я не чувствую страха. Я ничего не боюсь.

Надо засунуть кулаки в карманы, чтобы не выдать себя и не потрясти ими победоносно, — сейчас я так переполнен впечатлениями, что готов бросить вызов самому небу.

Я хожу по улицам города. Как обычно с лихорадочной скоростью повсюду мигают вывески, проносятся кортежи машин, десятки тысяч двухмерных созданий торопятся по своим делам, к своим целям, известным лишь им самим. Проходя по широким проспектам, я начинаю узнавать и читать знакомые строки иероглифов канджи. Небо кишит птицами. Кое-где крыши еще покрыты снегом, но теплый дневной бриз уже колышет ветви кленов и платанов.

Негуманные, бесчеловечные здания надвигаются на меня со всех сторон. Со стометровых стен на меня смотрят гигантские рекламные лица. Надписи, цвета, обозначения сыплются на меня со всех сторон как из рога изобилия. Знакомые картины и сценки начинают всплывать в голове. Вот здесь я уже был: я уже проходил здесь, я живу, жил и мог бы прожить все это — это могли бы быть случаи из моей жизни.

Останавливаюсь перед магазином. Вывеска гласит: «Магазин-склад костюмов для ролевых игр». И ниже, чуть более мелким шрифтом: «Переодевание в монстров, в героев манга, в персонажей видеоигр и японских аниме».

Я смотрю на свое отражение в витрине.

И с ужасом вижу, что у меня на голове бумажный пакет. «Я вижу себя со стороны, — думаю я, — но в пакете нет отверстий для глаз! В нем нет прорезей, но я прекрасно вижу свое отражение. Что еще за чушь!»

Двери магазина оказываются раздвижными: они открываются, едва я успеваю ступить на порог. С порога я погружаюсь в хаотическое нагромождение заявленных на вывеске специализированных товаров: стопки коробок с куклами персонажей вздымаются до потолка, тут же стоят фигуры одетых героев в полный рост, полки заполнены светящимися в темноте и похожими на яйца пластмассовыми существами.

Я подхожу к кассе. На прилавке стоит картонная коробка. Продавцов не видать, как будто их и след простыл. Я внимательно разглядываю коробку: на ней маркером английскими печатными буквами написано мое имя. Имя-то мое, а вот адрес — нет.

Я снимаю оберточную бумагу.

Это посылка из США. В квитанции есть приписка:

Это тебе!

Майк Орландо.

Я вынимаю из коробки полиэтиленовый пакет, внутри пакета — костюм. Как раз моего размера. Это костюм Годзиллы. Он не просто как настоящий, он — настоящий. Ни секунды не колеблясь, я сбрасываю верхнюю одежду и облачаюсь в кожистое зеленоватое рубище, как будто влезаю в шкуру, сброшенную Годзиллой. Остается надеть только голову. Я подношу руку к лицу, чтобы снять бумажный пакет, но оказывается, что у меня на голове ничего нет. Надеваю голову Годзиллы.

Теперь можно и вздохнуть.

Все идет отлично.

Я выхожу на улицу и оглядываюсь по сторонам.

В моей голове начинает звучать чей-то голос, который говорит. Похоже — это мой голос, но я его не узнаю. Я не могу это объяснить. Это какой-то новый способ общения, наверное, сложный — один вид коммуникации внутри другого. Если бы вы были сейчас в том же сне, что и я, то есть вместе со мной в моем сне, то вы поняли бы, что я имею в виду. Успокойтесь, не надо так волноваться. Ну, что, теперь понятно?

«Я родился не здесь, — изрекает голос. — Я родился в большом, в огромном городе, где высятся башни и небоскребы, в городе, опутанном линиями высоковольтных передач, исчерченном автобанами и длинными зелеными линиями заснувших аллей и бульваров, украшенных флагами и красивыми павильонами. Я жил на вилле, расположенной на вершине холма. Моя мать купила ее на гонорар, полученный за съемки в своем третьем фильме, том самом, который собрал 67 000 000 долларов и благодаря которому ее фотографии украшали сотни самых читаемых журналов.

Моя мать плохо переносила свой успех. Хотя всегда была на высоте: и в виде брюнетки с длинными волосами, и в виде блондинки с короткой стрижкой — все зависело от стилиста, от настроения и от того фильма, в котором она снималась в данный момент.

Она купалась в лести.

Фотографы преследовали ее по пятам.

Она получала в письмах тонны любовных признаний, оскорблений, пожеланий дальнейшего успеха.

Она играла роли деловых адвокатов по экономическим делам на высоких шпильках и роли русских шпионок, нанятых владельцами медиахолдингов, в сыновей которых она влюблялась, вместо того, чтобы выполнить поставленное задание и убить их. В кино она была женой знаменитого бейсболиста, которая не может простить мужу, что он ее бросил; была несостоявшейся жертвой серийного убийцы, который до встречи с ней уничтожил уже три десятка похожих на нее девушек и всех одним и тем же весьма неоригинальным способом: душил жертв их же собственными кишками.

У моей матери было достаточно денег, чтобы прокормить целую африканскую деревню, вылечить ее жителей и дать им образование — и делать все это в течение трех веков и с учетом возможного демографического взрыва.

Матери принадлежала не только вилла на живописных холмах над городом, но и квартира в далеком южном городе, полном веселой музыки и увлекательных приключений, а также особняк на берегу Средиземного моря и место для сезонного проживания на залитых солнцем островах популярного архипелага. Она владела акциями крупной сети звездных ресторанов, процветающей на рынке услуг, и группы фармацевтических компаний, а также одного известного конструктора элитных яхт, который ко всему прочему имел дурную привычку осыпать ее элитными подарками.