— И что же тогда изменило все в лучшую сторону?
Я посмотрела на Лайлу и увидела подбородок ее матери, складку на лбу, такую же, как у ее матери, когда мы задерживались на улице дольше дозволенного и пробирались домой задворками. Вот и все, что от нее осталось. Какое-то время в колледже я снимала экспериментальное кино, если можно так назвать. Мы напивались, выдирали листы из нортоновской «Антологии поэзии» и дурацкими голосами читали их перед объективом видеокамеры моего отца. Фильмы предназначались для избранной аудитории, но, с другой стороны, разве мы не Избранный Народ? Что произойдет с нами? Что произойдет?
— Когда я встретила тебя, — сказала я ей, — вот тогда все изменилось.
— Птицы одного полета. — Лайла взяла меня за руку.
Глэдис неторопливо потягивала коктейль.
— А что стало с тем парнем, которому позарез нужны были деньги? — спросила она меня. — Он тебя как-то изменил?
— Он был большой ошибкой, — ответила за меня Лайла.
— Точно, — поддакнула я, но это не помогло, и я просто допила свой коктейль. Одно дело — простить себе собственную ошибку, но если ты уже заранее знаешь, что это ошибка, то как же тогда простить? Этот парень, Адам, оставил после себя спиральный шрам, пройдя напролом через мою жизнь; с другой стороны, что еще ожидать от того, кто приходит, неся в руках старые туфли? Я посмотрела на Лайлу — перед ней, не пригубленный, стоял бокал — и подумала, что у нас не бывало таких моментов, когда я пьяна, а она как стеклышко, до тех пор, пока она не забеременела, а тот человек не ушел из моей жизни.
— Он мертв, — сказала я.
— Он ничтожество, — поправила меня Лайла. — Даже хуже, чем ничтожество.
— Нельзя быть хуже, чем ничтожество, — сказала я. — Слава богу, он убил себя, не подумав обо мне. Просто сбросил меня, как змея кожу.
Этот разговор мне хорошо знаком. Можно беспечно чесать языком, и в то же время вам хочется, чтобы ваши слова что-нибудь да значили.
— Послушать его, так получается, что для него не было большего счастья, чем заглянуть мне в глаза. Можно подумать, он в них заглядывал! Я же, бывало, ночи напролет как ребенка прижимала его к себе, чтобы с ним, не дай бог, ничего не случилось. Что ж, с ним действительно ничего не случилось. Мне казалось, что я его оставлю себе, потому что у каждого должна быть настоящая любовь, а он просто лег в ванну и отдал концы, потому что его терзала совесть, вот только почему она его терзала, мне никогда не узнать. Шесть лет. Я еще подумала, что то же самое у меня будет с Лайлой, но это случилось, когда та еще только залетела, а не заболела. «Будь что будет», — обычно говорили мы с ней. «Будь что будет» или «Пропади все пропадом».
Я поднялась и положила голову на неисправный телевизор, просто так, чтобы хотя бы минуту побыть в тишине. Потолок был зеркальный, наверняка у них за стеклом камеры видеонаблюдения, чтобы ничего не случилось с их денежками. Правда, что касается меня, то в моих карманах пусто.
— Как у него язык повернулся сказать, что все бессмысленно? — спросила я и вновь села, чтобы допить коктейль Лайлы. — Пить тоже бессмысленно, но посмотрите на меня, я пью.
Глэдис даже бровью не повела. Она допила свой коктейль и, глядя на меня, вздохнула.
— Ты тоже собралась на тот свет? — поинтересовалась она у Лайлы. — И когда же, моя милая?
Лайла улыбнулась ей своей потрясающей белозубой улыбкой.
— Вы не должны задавать мне таких вопросов. Может, через месяц, если все будет нормально, а если нет, то будет еще одна операция, а потом еще одна через месяц. И тогда Аллисон уже без меня пойдет доучиваться в колледж, штудировать поэзию. Деньги на учебу у нее есть, да ей и самой не терпится. Главное дождаться, когда я уйду со сцены.
— Поэзию? — удивилась Глэдис. — Да вы, я смотрю, готовы просадить свои деньги быстрее, чем в блэк-джек.
— В средней школе это был не Сидни Пуатье, а Уоллес Стивенс, — заметила Лайла. — Помните его стихотворение о том, как надо смотреть на птиц? Аллисон знала его наизусть, от первой до последней строчки. Сколько их там, этих способов, Аллисон?
— Тринадцать, — ответила я. — О, тощие мужи Хаддама, зачем вы тешите себя виденьем птиц златых? Или вы не видите, как черный дрозд ходит вокруг женских ног рядом с вами?
— Барышни, вы еще не проголодались? — спросила Глэдис.
— Мне нельзя есть, — напомнила Лайла.
— Пить нельзя, курить нельзя. Разве это жизнь, скажите, друзья? — пропела Глэдис строчку из старой песенки. — Скажи, моя милая, а что бы ты хотела съесть, если бы можно было?
— Пирожное, — ответили мы с ней в один голос. Лайла обожала пирожные.
— Ну кто бы мог подумать! — изумилась Глэдис и, запустив руку под шаль, извлекла оттуда пирожное на обозрение всей шестой гостиной казино «Будь что будет». Это был совсем крошечный кусочек на клочке бумаги, накрытый сверху пластиковой крышечкой. Не иначе как эта женщина кудесница. — Малюсенький кусочек тебе не повредит, — сказала она, обращаясь к Лайле. — В любом случае в гроб моментально не сведет.
Лайла сорвала пластиковую крышку и слизнула с пальца крошку глазури.
— Какие еще желания ты исполняешь, Глэдис?
Глэдис потянулась к ее талии и указала на бипер.
— Ты мне не поверишь, — промолвила она, — но я могу сделать так, чтобы он сработал, и, если операция пройдет успешно, я продлю тебе жизнь.
— Чушь собачья, — не выдержала я.
— Я сотворила пирожное, — спокойно ответила Глэдис. — Я, как вы сами видели, сотворила коктейль. Кстати, это не меньшее чудо. Признайся честно, Лайла, тебе ведь еще хочется пожить? Понимаю, такая жизнь тоже не подарок, но я смотрю, вы, барышни, времени зря не теряете.
— Да вы сумасшедшая! Немедленно прекратите такую болтовню! — взорвалась я.
— И не подумаю, — спокойно отреагировала Глэдис. — К тому же я подозреваю, вам и самим этого не хочется.
Лайла посмотрела сначала на меня, потом на Глэдис, потом на пирожное. Мне показалось, будто я снова вижу Адама, как в те тихие мгновения, когда все неожиданно становится крайне серьезным. С нами уже и раньше случались такие мгновения, чаще всего в барах. Вот и этот точно такой же.
— Да, — наконец ответила Лайла. — А вы серьезно?
— Существует только один способ проверить, — ответила Глэдис и встала. — Нет, о чем это я говорю! Существует уйма способов! Как в казино!
— А мы и так в казино, — ответила Лайла. — И каковы шансы?
Глэдис не ответила, а может, мы просто не расслышали ответ, потому что в следующее мгновение запищал бипер. Нет, он действительно пищал!
— О боже! — прошептала Лайла. — Если только мне не мерещится, надо срочно позвонить в больницу! Я должна позвонить и проверить.
— Телефон за углом, — сказала Глэдис.
— Я пойду с тобой, — сказала я Лайле. Она поднялась и оперлась на меня, не сводя глаз с пожилой женщины за нашим столиком, и я ощутила, как меня обдало теплой волной, и виной тому был не выпитый коктейль. Это была любовь — впрочем, я и сама это знала. Мы вышли из зала и больше так никогда и не увидели Глэдис. Конечно, приборчик вполне мог запищать по ошибке. Лайла торопливо бросала в прорезь телефонного автомата монетки. Кстати, телефон стоял рядом с игральными автоматами, словно администрации казино было все равно, каким образом вытягивать из посетителей деньги. Я не сводила с Лайлы глаз, пока она разговаривала с кем-то на том конце провода, точно так же, как в ту минуту, когда она показала шрам Гэсу, и от этого я любила ее еще больше. Нет, это действительно любовь — быть с кем-то рядом, там, где вам хотелось быть, и наблюдать, как к человеку возвращается жизнь. Главное, в такие мгновения совершенно не думаешь о себе. Почему она должна стать другой, эта ваша любовь, даже если смерть напоминает о себе ледяным дыханием? Лайла посмотрела на меня, подняла большой палец и повесила трубку, прекратив разговор с тем, кто находился на том конце провода.
— Они готовы убить тебя на месте, — сказала она и расплылась в улыбке. — Пищит по-настоящему. Мы еще можем успеть на последний паром, и к завтрашнему дню меня прооперируют.
— Тогда чего же мы ждем? — спросила я.
— Ты думаешь, это Глэдис? — просила Лайла. — Что-то вроде…
— Глэдис сказала, она здесь для того, чтобы служить примером. Обещаю тебе, Лайла, пока ты будешь под наркозом, я проведу расследование. Только давай поторопимся, слышишь, поторопимся.
— Ты только послушай себя, — ответила Лайла и первой направилась к выходу. — Ты сегодня слишком пьяна. Тебе нельзя садиться за руль. — И она хлопнула в ладоши, как когда-то на каждый свой день рождения, когда в нимбе свечей появлялся торт, и ее друзья, которых с каждым годом становилось все меньше и меньше, исполняли все ту же старую песню. — Я сто лет не садилась за руль. Ура!
Ура! Мы вышли навстречу сырому, странному дню, и у нас перехватило дыхание. Каким-то чудом залетевшие сюда чайки клевали остатки жареного цыпленка, которые выбросили из казино, и рядом со спиральными облаками я заметила какую-то другую птицу. Она отчаянно хлопала крыльями, пытаясь противостоять силе ветра, но ее все равно относило в противоположном направлении. Лайла взяла у меня ключи.
