До меня доносится голос Шинпу-самы:
— Вот господин Такагаши, о котором я рассказывал. Он хотел бы поговорить с тобой, Марико. Ступайте в мой кабинет. Оставляю вас наедине.
Теперь вместо Одзисана к нам приходит после работы господин Такагаши. Мы ужинаем вместе, и он играет со мной. Иногда он приглашает нас с мамой погулять, чего никогда не делал ее отец.
— Одзисан больше не придет к нам? — спрашиваю я маму.
— Придет, — отвечает она. — Просто сейчас он очень занят на работе.
Господин Такагаши, мама и я садимся в Токио на поезд и едем до Камакуры. Потом — на автобусе до моря. Сначала я думал, что это большая река. Господин Такагаши сказал, что мы на берегу Тихого океана. Вода соленая. Я спрашиваю почему. И он отвечает: «Это сложный вопрос. Так просто не объяснишь. Но важно уметь задавать вопросы и знать нужные вещи».
На пляже мы строим из песка дома, замки, лепим машины, людей, животных. Каждый раз мы ходим на два пляжа, которые называются Шиширигахама и Югахама. Там я нахожу много ракушек. Потом мы идем к Дайбутсу, что неподалеку от вокзала, и обедаем в ресторане.
Все для меня в первый раз. Теперь я с нетерпением жду, когда к нам придет господин Такагаши.
Однажды он пригласил нас с мамой к своим родителям. Они живут в большом доме, окруженном высоким деревянным забором. В саду растут сосны, и из-за этого там мало света. Мы идем по дорожке, выложенной плоскими камешками. Нас встречает прислуга и провожает в гостиную. Мы долго сидим там и ждем, пока не приходят родители господина Такагаши.
Когда он знакомит их со мной и с мамой, его родители оглядывают нас с головы до пят. Его отец говорит маме:
— Наш сын — наследник семьи Такагаши.
— Я уже объяснял это Марико, — замечает господин Такагаши.
Тогда его мать спрашивает:
— Вы ведь сомнительного происхождения, не так ли?
Я не понимаю, что она имеет в виду, и смотрю на маму. Она молчит и только кусает губы. Я беру ее за руки: они дрожат. На мгновенье повисла тишина. Мне страшно. Вдруг господин Такагаши закричал:
— Хватит! Терпение мое вот-вот лопнет!
Родители в недоумении. Он продолжает:
— Вы снова хотите помешать мне принять решение, от которого зависит моя жизнь?
Его мать говорит:
— Женитьба — это дело семьи. Ты не можешь принимать решение один.
— Подумай, мой сын, — говорит его отец.
Господин Такагаши снова повышает голос.
Мы с мамой уходим. Молча идем по улице. У вокзала нас догоняет господин Такагаши, весь запыхавшийся.
— Простите меня. Я совершил ошибку. Дайте мне немного времени. Постараюсь зайти к вам как можно скорее.
Спустя некоторое время к нам пришел Одзисан: я тогда уже лег в кровать, но мне не хотелось спать. Я рассматривал картинки в книге про животных, которую купил мне господин Такагаши. С кухни донесся стук посуды и чайных чашек, которые расставляли на столе. Затем наступило долгое молчание.
Наконец мама сказала:
— Я решила выйти замуж за господина Такагаши.
— Что? Ты уверена?
— Да. Я устала тебя ждать. Мне хочется иметь свою семью.
Снова молчание.
— Но я ведь смогу видеться с тобой и с Юкио? — спросил он.
— Не знаю, — ответила мама. — Мы уезжаем отсюда.
— Куда?
— В Нагасаки.
— В Нагасаки? Зачем так далеко?
— Господин Такагаши нашел там работу. Мы уезжаем через две недели.
— Через две недели!
Мама не отвечает. Тогда он спрашивает:
— Ты рассказывала ему обо мне?
— Нет.
— Не рассказывай. Так будет лучше.
Снова слышу стук чайных чашек. Потом мама говорит:
— Господин Такагаши хочет усыновить Юкио.
— Усыновить Юкио? — повторяет он удивленно.
Они продолжают разговаривать почти шепотом. Я больше не прислушиваюсь к их словам и засыпаю.
* * *
Мы в парке. Она, ее отец и я. Мы с ней играем в песочнице, а Одзисан сидит на скамейке. С книгой в руках, как обычно. Но на этот раз он не читает, а просто наблюдает за нашей игрой. Я делаю из песка машину и веточкой рисую на ней окна и дверцы.
— Папа, смотри! — кричит она отцу.
Он с удивлением смотрит на машину из песка. Но говорит только: «Красиво», — слегка улыбаясь. Теперь я леплю поезд. Вместе со мной она лепит автобус, дорогу, тоннель. Потом добавляет деревья, цветы, дома.
— Можно я буду твоей женой, когда вырасту? — шепотом спрашивает она, наклонившись к моему уху.
— Ну конечно! — отвечаю я тоже шепотом. — А почему ты хочешь стать моей женой?
— Потому что ты такой же хороший, как мой папа, — объясняет она. — Все мальчики, которых я знаю, злые. Они смеются над девочками.
Вдруг она вскакивает с места:
— Чуть не забыла!
И достает из сумки две створки хамагури, перевязанные бумажной ленточкой. Ракушка такая большая, что она держит ее обеими руками.
— Это тебе, — говорит она, протягивая мне ракушку. — В одной створке написано твое имя, а в другой — мое. Внутри лежит камешек.
— Спасибо. Только я не умею читать.
— Ничего, — успокаивает она. — Скоро научишься в школе. Я учусь читать дома с мамой.
Я трясу ракушку, держа ее обеими руками: тук-тук-тук… Стучит камешек внутри.
— Как мне нравится! Сохраню ее на память. Никогда не забуду, что ты станешь моей женой.
— Не открывай ракушку. Не открывай до нашей свадьбы.
— Хорошо. Обещаю.
Возвращается мама. Мне пора уходить.
— До завтра! Пока!
Она со своим отцом выходит с другой стороны парка. Я иду вслед за мамой, прислушиваясь к стуку камешка внутри ракушки.
Вечером мама говорит мне:
— Завтра мы идем в церковь в последний раз.
Я спрашиваю:
— Можно мне потом поиграть в парке?
— Да, если будет хорошая погода… Послезавтра мы сядем на поезд и поедем в Нагасаки.
Слово «Нагасаки» кажется мне таким же волшебным, как «Камакура» — название места, куда господин Такагаши возил нас однажды.
На следующее утро начался ливень. Мне грустно. Я не смогу поиграть с ней в парке. Возможно, больше никогда не смогу. Мы с мамой идем в церковь. Дождь барабанит по зонтику из промасленной бумаги. Дрожат цветки гортензий, прибиваемые ливнем к земле. Уже через несколько шагов мои ботинки мокрые насквозь.
В церкви день проходит как обычно. Игры, обед, потом отдых с моими ровесниками. Тот мальчик по-прежнему прячет мои башмаки и отбирает десерт. Но после ужина, вместо того чтобы возвратиться домой, мы с мамой идем в кабинет Шинпу-самы. Пока она с ним разговаривает, я сижу в старом кресле и смотрю в окно. На улице моросит дождь. Думаю о ней. Потом вынимаю из сумки ракушку и тихонько трясу ее. Тук-тук-тук…
Шинпу-сама достает что-то из ящика стола. Потертая тряпичная сумка. Он кладет ее на стол. Мгновенье мама смотрит на сумку, не отрываясь. А потом говорит удивленно:
— Это же сумка моей мамы!
— Именно так.
— Что в ней?
— Дневник.
— Мамин дневник? Вы его читали?
— Нет, — отвечает Шинпу-сама. — Я не знаю того языка, на котором она писала.
Мама вытаскивает дневник из сумки. Перевернув несколько страниц, она принимается читать, склонив набок голову. Шинпу-сама подходит ко мне и берет меня на руки. Я дотрагиваюсь до его бороды.
— Юкио, ты очень послушный и терпеливый, — говорит он. — Всегда заботься о своей маме, как теперь.
— Да, я никогда не стану обижать женщин.
Он улыбнулся и крепко прижал меня к себе. Моя щека коснулась чего-то влажного. Я поднял голову: сверху на мое лицо капали слезы.
— Почему вы плачете? — спросил я, вытирая его слезы рукой. — Потому что мы скоро уезжаем?
Он покачал головой:
— Нет. Потому что я горжусь тобой. Ты вырастешь настоящим человеком.
Он снова прижал меня к себе.
— Юкио, подожди меня в передней, — просит мама. — Мне нужно поговорить с Шинпу-сама.
Шинпу-сама опускает меня на пол, и я выхожу из кабинета. Ищу свои ботинки, их нет ни в прихожей, ни в мусорном баке, ни за деревом, ни под перевернутым ведром. Босиком обхожу вокруг церкви.
— Юкио!
Я оборачиваюсь. Женщина, которая готовит еду, машет мне рукой из окна. Она показывает наши с мамой башмаки и говорит:
— Я высушила их возле огня, они были насквозь мокрые.
Я беру свои ботинки, они еще теплые.
— Спасибо!
— Пойдем со мной, — улыбается она.
Мы стоим у статуи Марии. Женщина опускается на колени.
— Помни, что я всегда буду молиться за вас с мамой.
Закрыв глаза, она читает молитву. Я слушаю, рассматривая младенца на руках у Марии. Наконец она говорит:
— Помню, как ты родился. Ты сразу был таким красивым. Скоро тебе исполнится пять лет. Я рада, что теперь у тебя есть папа. Господин Такагаши очень тебя любит.
