Хеннинен пнул попавшуюся под ноги пивную пробку, она подскочила и весело запрыгала вниз, как маленькая гремящая пылевая капсула. Споткнувшись о бугорок, похожий на кожный прыщик, она неожиданно изменила направление своего движения и взмыла высоко вверх, оказавшись, таким образом, в лучах яркого солнца, небывало засияла и, казалось, на несколько секунд застыла в воздухе. Глаза, ослепленные этим блеском, еще долго не могли свыкнуться с увиденным, а потому дальнейшая судьба пробки осталась неизвестной.
— Вот это да, — сказал Хеннинен.
— Потустороннее явление, — сказал Жира.
— Скорее по-эту-стороннее, — сказал Маршал.
— Просто стороннее, — сказал Хеннинен, потом подумал и добавил: — Или просто странное.
В тени больших, почерневших от жары кленов было неожиданно сумрачно и тихо, словно кто-то темный и холодный только что побывал здесь. На соседней площадке какой-то страшно обиженный малыш пробовал на вкус железную перекладину для выбивания ковров — он, похоже, уже вовсю ждал зимы. Наконец этот порядком уже надоевший спуск закончился, и земля снова стала ровной. Теперь оставалось только пройти немного вперед до улицы Хельсингинкату, а там между двух гранитных домов спуститься вниз по лестнице, на которой всегда восседали асоциальные личности.
Выйдя на знакомый тротуар, Хеннинен вдруг остановился, расправил плечи и с видом предводителя сурово спросил:
— Куда теперь?
— А что случилось-то? — удивился Жира.
— Не знаю. Я вдруг подумал, что надо что-то делать со своей жизнью.
— Изжить, — посоветовал Жира.
— Этим я и занимаюсь, но я имел в виду прямо сейчас.
— У меня деловое предложение. Может, мы для начала сдадим пустые бутылки? — спросил Маршал. — А потом, например, можем перейти на другую сторону улицы.
— Хорошая мысль, — сказал Хеннинен и вышел на проезжую часть. Ничего не оставалось, как только следовать за ним.
Однако движение пришлось резко прервать посередине дороги, ровно между двумя трамвайными путями. Шедший с правой стороны трамвай вдруг резко затормозил и остановился прямо на пути — наверное, впереди кто-то гулял по рельсам. В трамвае сидели люди, и у всех было такое выражение лица, как будто им было там невероятно тесно, на самом же деле трамвай был наполовину пуст. А потом с другой стороны тоже появился трамвай и, злобно дребезжа и яростно сотрясая воздух, проехал мимо. Так вот и оказались зажатыми между двух трамваев, и стояли в этом сумрачном зеленом тоннеле, полном звона и грохота, и кричали.
А потом первый трамвай уехал, и стало светло, просторно и как-то даже странно. Жира по-прежнему кричал что-то нечленораздельное, вероятно, все еще сказывалась его похмельная гиперчувствительность, как-то он очень сильно испугался. Люди оборачивались и смотрели. Заметив столь пристальное внимание к своей персоне, он стал шлепать себя по лицу и таким вот нехитрым способом смог соорудить из него нечто себе подобное, после чего снова двинулись вперед.
Преодолели некоторый отрезок пути без особых сложностей, как вдруг Хеннинен споткнулся буквально на ровном месте, сиганул было вперед, но, к счастью, сумел удержаться в вертикальном положении, как-то хитро извернувшись и присев, словно собирался пуститься в пляс, после чего заорал:
— Ну до чего же я утлый!
— Смотреть надо, куда идешь, — сказал ему Жира, и в голосе его прозвучали не то отцовские, не то вожатские нотки, хотя, возможно, он к этому и не стремился.
— Да там не было ничего, — сказал Хеннинен. — А если и было, то какое-то незаметное, откуда мне, на хрен, было знать.
— У тебя вон очки совсем грязные, — сказал Маршал.
Хеннинен снял очки, посмотрел вокруг, сказал, что так стало еще хуже, и нацепил их обратно.
— Потустороннее явление, — сказал Жира. — Что я вам говорил?!
— Потустороннее, — сказал Маршал.
— Нет, ну что я вам говорил!
— Господи, избавь нас от этого наказания, — сказал Хеннинен.
И тут появился магазин, то есть, конечно, он не сам появился, но все эти разговоры как-то отвлекли от самого движения, и показалось, что магазин словно бы действительно вырос из-под земли или в данной ситуации, конечно, из-под асфальта, хотя, впрочем, какая уж тут разница, появился и появился, в любом случае решено было зайти внутрь.
Внутри было тесно и потно. Магазин представлял собой маленькую комнату, посреди которой стоял огромный стеллаж, и, чтобы подойти к кассе, надо было его обойти, хватая по пути все, что нужно, а также и то, чего вовсе никогда даже не хотелось. С левой стороны стоял автомат для приема пустых бутылок, а также лоток с овощами. Маршал и Жира спускали бутылки в автомат, почему-то казалось, что в этом деле необходимы именно две рабочих единицы, или две единицы рабочих, в общем, как бы то ни было, два человека на один пакет бутылок. Хеннинен стоял у лотка и разглядывал находившиеся там фрукты и овощи. Он дотронулся пальцем до связки бананов, и в воздух взмыла целая стая черных мушек.
— Гляди-ка, живой корм, — недовольно промычал он, так, словно еще минуту назад собирался купить эти бананы.
Руки Жиры блестели от остатков пива, скопившихся на дне пакета, он вытянул их вперед для просушки, и так и пошел блуждать по магазину. Хеннинен отправился следом. Маршал тоже устремился было за ними, но застрял меж двух совершенно одинаковых старушек, они, видишь ли, стояли в проходе и читали какую-то занимательную историю, напечатанную на упаковке кофе. Старушки были невероятно похожи: на обеих одинаковые не по сезону черные пальто, на голове нежно-розовые беретики, и вообще, выглядели они так, словно именно про них говорилось в известном анекдоте: пошли две старушки в лес, одна по ягоды, а другая с корзинкой.
Над холодильником с замороженными продуктами стелилась благодатная прохлада, прохладная благодать, непреодолимо захотелось туда лечь, непременно стоило бы туда лечь.
— Сколько там получилось за бутылки? — спросил Маршал. — Ты, наверное, уже говорил, но я запамятовал.
— Да не то чтобы очень, — сказал Жира, вытаскивая из холодильника бутылки похолоднее и складывая их в корзину. — Что значит, совсем ничего.
Как только уровень пива в корзине дошел до определенной, достаточной для ближайшего времени, нормы, Хеннинен взялся за ручку и потащил корзину в сторону кассы, видимо, решив напоследок принять посильное участие в этом пивном проекте. Потом, очевидно, вспомнил, что для маневров на поле кассового сражения необходимы денежные средства, поставил корзину на пол и стал выворачивать карманы, словно где-то там могла заваляться кредитная карточка.
— Это, у меня тут небольшая проблема, — сказал он.
Жира протянул Хеннинену чек, полученный в бутылочном автомате, и объяснил это своей щедростью. Так и сказал: держи, я сегодня щедрый. Хеннинен схватил чек и долго в него вчитывался.
— Здесь не хватит! Маршал, миленький, помоги!
— А что ты на меня смотришь? — спросил Маршал. — Вон Жира тоже тут стоит.
— У меня, похоже, совсем ничего не осталось. Габриэлины закончились еще на террасе, мы там не по одной высосали.
— Что ж, могу вам только посочувствовать, — сказал Маршал.
— Завтра вернем, — сказал Хеннинен. — Обязательно вернем, поверь мне на слово.
— Да уж, знаю я вас.
— Нет, ну честное слово, — сказал Жира. — То есть я хочу сказать, что совсем даже наоборот, это только Хеннинену, несмотря на все его заверения, никто, никогда и ничего, разве что только совсем незнакомые люди могут что-нибудь одолжить, если только о нем ничего еще не слышали, а я же завтра получу пособие, вот поэтому сегодня мы можем пропить твои деньги, а завтра — мои.
— Хорошо, но должен сказать вам, что тратить их надо осмотрительно и с достоинством, потому что я на эти деньги поеду смотреть на свою престарелую бабушку-старушку — фу, что-то меня уже тошнит от старушек, — так вот, я поеду смотреть на бабушку. Потому что мне эти деньги дали на билет.
— Понимаю, — сказал Хеннинен. Затем сгреб одним движением мятые купюры из рук Маршала и направился к кассе. Сиамские бабушки успели за непродолжительный период экономического кризиса пробраться к кассе и теперь медленно и дотошно что-то там выясняли. Наконец им удалось договориться с кассиром, и они ушли, поддерживая друг друга за локоть. За кассой сидела совсем молоденькая девочка, вероятно школьница на практике, однако уровень класса было сложно определить по внешним признакам, просто почему-то подумалось, что она именно школьница. Она попросила у Хеннинена документы. Хеннинен пару раз смачно и длинно выругался, а потом сказал, что до сорока, увы, осталось гораздо меньше, чем прошло после двадцати, и подмигнул ей, как настоящий мачо, — этакое малоприятное зрелище. Затем он все же достал права и продемонстрировал их девушке, она же очень серьезно и ответственно проверила дату его рождения, потом застенчиво улыбнулась и выбила чек. Так что все в конечном счете остались довольны, но больше всех, пожалуй, Жира, который успел во время всего этого замешательства сунуть в карман целую пригоршню лакричных конфет.
