— Номер сто четырнадцать. — Он говорил с профессионально-занудной интонацией. — Бра деревянное, позолоченное, с инкрустацией. Пятнадцать тысяч лир.
Кто-то из публики поднял руку. Одна за другой потянулись другие руки. Каждый жест означал повышение ставки. Аукционист тотчас вслух повторял предложения покупателей:
— Шестнадцать тысяч, семнадцать тысяч… восемнадцать… тысяч… — Он быстро оглядел зал, чтобы проверить, не упустил ли чью-либо цену. — Восемнадцать тысяч — раз… Восемнадцать тысяч — два… Восемнадцать тысяч — три… — Он последний раз стукнул деревянным молотком. — Продано!
Служитель в серой форменной одежде прошел в зал и передал билет покупателю. Аукцион продолжился.
— Номер сто пятнадцать. Туалетный столик с зеркалом, белый, лакированный. Двадцать тысяч лир…
Служители выносили называемые аукционистом предметы и демонстрировали их публике. Безмолвные, в своей серой униформе… Обряд, который они совершали, скорее походил на похоронную церемонию.
Солидные постоянные покупатели сидели в креслах. Остальные толпились у входа или стояли вдоль стен.
Оливия и Эдвард протиснулись сквозь толпу и остановились в проходе. Оливия огляделась и махнула рукой Салливану, стоявшему у стены неподалеку.
— Твой барон тут как тут, — прокомментировал Эдвард.
Лавируя среди публики, Салливан направился к ним:
— Привет!
— Как дела? — поинтересовалась Оливия. — Купил что-нибудь?
— Ничего особенного. Пустой вечер.
Аукцион продолжался, и Салливан, беседуя с Оливией и Эдвардом, дважды вскидывал руку, чтобы назвать свою цену, однако делал это скорее машинально, чем из большого желания приобрести что-то.
С любопытством оглядев зал, Эдвард спросил у Салливана:
— Сколько времени это продолжается?
— Со вчерашнего дня. И закончится послезавтра. Хотите купить что-нибудь?
За Эдварда ответила Оливия:
— Нет, это я привела его сюда, чтобы посоветоваться с Баренго. У Эдварда есть одна вещица, которую надо оценить.
— Можно взглянуть? Я ведь тоже антиквар. На случай, если вам это вдруг еще не известно. — Он с иронией взглянул на Оливию.
— Но ему нужен настоящий эксперт, — мгновенно парировала она. — Настоящий.
— Кстати, Оливия, — Эдвард поспешил прервать начавшуюся перепалку, — не заглянуть ли нам с тобой в кафе «Греко»? Взглянем на тот самый автопортрет Тальяферри. Помнишь, я рассказывал.
— О, нет-нет! Не хочу углубляться во всю эту историю.
Салливан прислушался:
— Что за история?
— Так, ничего особенного… Это тебя не касается, — подчеркнула Оливия. — К тому же ты все равно не ревнуешь…
Аукцион продолжался. Время от времени аукционист пытался острить:
— Номер сто двадцать пять. Сельский пейзаж в позолоченной раме. Да это же удар по кошельку! Тридцать шесть тысяч лир.
Оливия подошла к молодому человеку, сидевшему с краю у прохода, и, наклонившись, что-то тихо сказала ему. Он кивнул и тотчас поднялся с кресла.
— Я попросила его отыскать профессора Баренго, — обернулась Оливия к Эдварду.
Все трое вышли из зала в коридор.
Взглянув на внутреннюю сторону запястья, где у него были часы, Салливан с рассеянным видом продолжал следить за ходом аукциона.
В коридоре тоже были размещены выставленные на продажу вещи, и сюда, правда не так громко, доносился голос аукциониста.
Знаменитый нумизмат профессор Баренго оказался пожилым тучным человеком. Он остановился у освещенной витрины, вставил в глаз монокль и принялся внимательно рассматривать медальон Лючии. На одной его стороне была изображена сова, на другой — монограмма из двух изящно переплетенных букв И и Б.
— Редкая вещь. Весьма редкая, — заключил Баренго. — И, без всяких сомнений, подлинная. Видите этот припой? Так он выглядит, когда вещь отливают в кустарном тигле. — Баренго с удовольствием вертел медальон в руках. — Кроме того, взгляните на подпись. Очень немногие вещи имеют такую подпись.
— Чью подпись? — Эдвард склонился к медальону.
— Автора. Видите буквы? Это инициалы ювелира, сработавшего медальон. Иларио Брандани. Восемнадцатый век. — Баренго вернул Эдварду драгоценность. — Поздравляю, мистер Форстер. Если захотите продать, я готов поговорить с вами.
— Сколько вы предлагаете? — Оливия дернула Эдварда за полу пиджака.
— Нет, спасибо. — Эдвард сжал медальон в ладони. — Предпочитаю оставить его у себя. Это память.
— Понимаю. Но если передумаете, я всегда в вашем распоряжении. Наверное, я не сентиментален. — И он поспешил откланяться, сославшись на то, что аукционист объявил интересующий его предмет.
Оливия схватила Эдварда за руку:
— Эдвард, продай его! Это отличный шанс. Продай сейчас же, прошу тебя!
— Но, Оливия, ты с ума сошла! И не подумаю!
— Послушай меня! Избавься от него как можно скорее. — Голос Оливии дрожал. — Ты слышал, что сказал Баренго?
— А что особенного он сказал? — Эдвард начал терять терпение.
— Иларио Брандани! Он был не только ювелиром. Он был магом, некромантом… Чем-то вроде колдуна, который вызывал души усопших. И все вещи, изготовленные им, прокляты.
Эдвард раскрыл ладонь. В глазах совы блеснул отраженный свет люстр.
Баренго вернулся в обществе изысканно одетого молодого человека.
— Позвольте. — Антиквар вновь взял у Эдварда медальон.
— Посмотрите, граф, это медальон Брандани. «Человек, который не может умереть» — так называл его Фридрих Великий. — Баренго не скрывал восторга и блистал эрудицией. — В восемнадцатом веке Брандани был знаменит почти так же, как Месмер и Калиостро.
Молодой граф кивал с умным видом.
— Человек, который не может умереть… — многозначительно повторил он вслед за Баренго.
— Ну да, говорили, будто он владел секретом вечной молодости. А еще уверяли, что он живет каждую следующую жизнь в чужом теле и что это покойник, вернувшийся с того света, и потому для него открыты тайны потустороннего мира.
— После него осталось много работ? — поинтересовался Эдвард.
— Ну, известны его медальоны, браслеты, рукояти шпаг, кое-какие музыкальные инструменты… Да, еще часы. Но их теперь уже почти не найти.
При слове «часы» Эдвард насторожился.
— Часы… А сова на медальоне имеет какой-нибудь смысл?
— Сова была изображена на печатке герцогов Борджиа. — Баренго заливался соловьем. — Здесь, в Риме, люди суеверны. Они верят, будто сова приносит несчастье. Однако самому Брандани она и впрямь принесла беду.
Оливия побледнела и схватила Эдварда за руку.
— Какую же беду принесла эта птица?
Баренго снисходительно улыбнулся:
— А он, видите ли, несмотря на репутацию бессмертного человека, скончался при таинственных обстоятельствах. Тридцати семи лет от роду.
— Тридцати семи лет? — воскликнула Оливия и повернулась в Эдварду.
— Он родился в 1734 году, — уточнил Баренго, — тридцать первого марта 1734 года. И скончался он тоже тридцать первого марта, но 1771 года. Ровно двести лет назад.
* * *
У стойки портье в холле гостиницы «Гальба» стояли, переговариваясь между собой, несколько человек. Эдвард, мрачный и усталый, не имея сил ждать, прямо через их головы попросил у портье ключ от своего номера.
Направляясь к лестнице, он услышал голос синьоры Джаннелли:
— Профессор Форстер! Вы сегодня ночью немало рисковали, разгуливая по городу без паспорта. — Она с улыбкой протянула Эдварду документ. — Спокойной ночи, профессор. — Она прошла в комнату за стойкой портье, села за письменный стол и принялась изучать какие-то бумаги.
В дверях появился Эдвард. Джаннелли вопросительно подняла глаза.
— Синьора Джаннелли…
— Да?
— Вы уверены, что не знаете никакой Лючии?
— Абсолютно, профессор. Ведь мы уже говорили об этом.
— Светловолосая девушка с очень бледным лицом.
— Я не знаю этой девушки. Простите, но мне непонятна ваша настойчивость.
И, дабы подчеркнуть, что ей больше нечего добавить, синьора Джаннелли надела очки и обратилась к своим бумагам.
Эдвард был совершенно разбит. Он закрыл за собой дверь номера и только тогда почувствовал, что может расслабиться. Сняв пиджак и галстук, он положил нежно сверкнувший медальон на журнальный столик и сам опустился в кресло рядом. Что же происходит? Кто обманывает его и с какой целью? Совпадения… Можно и так сказать. Только что-то их оказывается слишком много. Ну а факты? Каковы факты?
Медальон, который лежит на столе, — факт. Исчезновение кожаной сумки — тоже факт. Навязчивый образ Лючии — еще один факт…
Эдвард поднялся и прошел к бару за бутылкой виски. Он налил треть бокала, поднес его ко рту, и тут его взгляд упал на портьеру, закрывавшую окно. И его снова неприятно поразила мрачная процессия в капюшонах, скрывающих лица.
Он подошел к окну и отдернул портьеру. Из слабо освещенного окна дома напротив кто-то опять наблюдал за ним. Как и на аллее под террасой ресторана «Казино Валадье». Или все это тоже совпадение?
