Шеффер оделся по-домашнему: в голубую летнюю рубашку и тёмно-синие хлопчатобумажные брюки. Через плечо он перекинул аккуратно сложенный красный пуловер из кашемира. В руке держал набитый бумагами кейс.
— Я хотел позавтракать на свежем воздухе, но… — Дальманн махнул рукой.
— Прогноз погоды не сулит на сегодня ничего хорошего, — кивнул Шеффер.
Дальманн немного отодвинулся от стола и показал гостю на стул, возле которого был накрыт ещё один прибор. Шеффер сел, поставив кейс рядом на пол.
— Надеюсь, стартовую игру мы всё-таки увидим, — сказал он.
Через неделю начинался чемпионат Европы по футболу. Для Дальманна — идеальный повод лишний раз напомнить о себе нужным людям. Вот уже несколько месяцев назад он, воспользовавшись своими связями в УЕФА, запасся билетами на важнейшие матчи. Задача Шеффера состояла в том, чтобы организовать сопутствующие им мероприятия: вечера в ресторанах, встречи в ночных клубах и тому подобное. Именно этот вопрос он и собирался обсудить сегодня с Дальманном.
Но теперь на первое место встала проблема «Палукрона».
Позавтракав и выпив чаю, Шеффер принялся чистить ножом яблоко, с усердием, действовавшим Дальманну на нервы.
— Уже поел? — Он сунул гостю под нос воскресную газету.
Тот кивнул, откусил от яблока и принялся жевать его так же тщательно, как и чистил. Дальманн чувствовал, что его терпение на пределе. Он вообще с трудом переносил Шеффера, отдавая при этом должное всем его замечательным качествам. Тем не менее их отношения длились уже не один десяток лет.
— Ты знаешь этого Хубера? — спросил Дальманн.
Он назвал фамилию журналиста, написавшего статью.
Шеффер закачал головой так сильно, будто глотнул уксуса.
— Но я знаю его шефа, — ответил он.
— Его я тоже знаю, — задумчиво произнёс Дальманн. — Нам ещё не поздно вмешаться.
Сейчас важно узнать, упоминается ли в этой бумаге Бундесрата «Палукрон».
— Есть основания так думать, — предположил Шеффер.
«Да, но статья слишком обстоятельная», — мысленно возразил ему Дальманн.
По сути она представляла собой конспект доклада Бундесрата, и, если бы в нём встречалось название «Палукрон», оно непременно всплыло бы и в журналистском расследовании.
— А может, «Палукрон» они приберегли до следующего номера? — размышлял Шеффер, прекратив жевать.
— Вот я, Шеффер, и хочу, чтобы ты выяснил, что именно им известно.
Гость положил в рот очередную порцию яблока и задумался.
— Думаю, это возможно, — наконец ответил он Дальманну.
— Отлично, — кивнул тот. — Перейдём к следующему вопросу.
Теперь на повестке дня стоял чемпионат.
Когда на следующей неделе газета опубликовала новую статью о ядерной афере, о «Палукроне» в ней снова не было ни слова.
Чемпионат Европы оказался для Маравана короткой передышкой в поисках места. Спрос на обслуживающий персонал возрос настолько, что даже сомнительные рекомендации из «Хувилера» не являлись препятствием к заключению контракта. Во всяком случае, не для владельца буфета на территории фан-зоны.[29]
Мараван мыл там посуду. Его местом был грязный и душный участок палатки, изолированный как от кухни, так и от места продавца. Тамилец чистил кастрюли и сковородки. Для тарелок и столовых приборов ему дали посудомоечную машину, однако она постоянно ломалась, так что эту часть работы тоже приходилось делать вручную.
Время тянулось медленно. Иногда Мараван часами сидел без дела, а потом откуда ни возьмись налетала толпа голодных болельщиков, и он не справлялся с нагрузкой. Обе эти крайности раздражали его начальника. Тот вообще много нервничал. Заплатив за лицензию кругленькую сумму, он не позаботился о создании более-менее приемлемых условий работы, а теперь ещё и переживал по поводу того, что в фан-зоне немноголюдно. Ведь сборная Швейцарии уже выбыла из борьбы за чемпионский титул, а тут ещё дождь и холод…
Мараван считал дни до финального мачта. И не только из-за посуды. Вся эта шумиха действовала ему на нервы. Он не интересовался футболом, его видом спорта было плавание. Когда-то в молодости увлекался и крикетом. До тех пор, пока полностью не отдался кухне.
И только одно радовало Маравана в его новой работе: о ней не знала служба занятости. Сомнительное предприятие, созданное лишь на время чемпионата, предпочитало иметь дело с людьми, оказавшимися в той же ситуации, что и Мараван, и платило смешные деньги: в среднем около двадцати франков за час. Однако их он получал в дополнение к пособию по безработице.
Отослав немалую сумму на лечение Нангай, Мараван влез в долги. Он занял три тысячи франков. Разумеется, не в банке — какой банк даст кредит безработному иммигранту? У Ори, тамильского бизнесмена, который занимался ростовщичеством. Он ссудил Маравану деньги под пятьдесят процентов на всю сумму до уплаты долга.
Мараван не хотел обращаться к Ори. Узнав, что Нангай не хватает денег на лечение, он устроился на подпольное предприятие, занимающееся сбытом подержанных автомобильных покрышек, и днями напролёт сортировал этот тяжёлый товар.
Он не выдержал. И не потому, что работа была ему не под силу. Скорее она оказалась для Маравана слишком грязной. Душевой фирма не обзавелась, а вода из-под крана не смывала ни запаха резины, ни чёрных разводов на коже. Мараван мог смириться с тем, что находится в самом низу социальной лестницы. Однако гордость не позволяла ему выглядеть и пахнуть соответствующим образом.
Попробовал он себя и в другом деле. Устроился субподрядчиком субподрядчика на большую стройку. Однако уже на следующий день откуда ни возьмись появился государственный контролёр, искавший нелегальных рабочих. Мараван и двое его коллег едва успели унести ноги. А субподрядчик до сих пор не заплатил ему.
Мараван счищал с тарелок высохшие остатки гуляша, другой работы для него сейчас не находилось. В его палатке стояла духота, и он не мог представить себе, что на улице сейчас прохладно.
Снаружи доносился голос футбольного комментатора. На экране маленького телевизора шла трансляция матча Италия — Румыния. Все буфеты и продуктовые палатки в фан-зоне надеялись на победу итальянцев. Ведь их в городе было гораздо больше, чем румын, и они славились щедростью.
Первый гол мачта забили на пятьдесят пятой минуте. Напуганный криками болельщиков, Мараван осторожно выглянул из-за занавеса, отделявшего его мойку от зала. Громче всех торжествовал хозяин буфета. Он прыгал, размахивая поднятыми руками, и кричал: «Италия! Италия!»
Тамилец сделал вид, что тоже радуется. Это его и сгубило, потому что в тот самый момент, когда из-за занавеса раздался его радостный крик, румыны сравняли счёт. Хозяин с отвращением отвернулся от телевизора и встретился лицом к лицу с сияющим Мараваном. Он не сказал ни слова, однако по окончании игры со счётом один — один, когда последняя надежда на наплыв торжествующих итальянских болельщиков рухнула, рассчитался с Мараваном и объявил ему, что тот уволен.
Домой Мараван ехал, вопреки своей привычке, в первом вагоне. Во втором одного футбольного фаната стошнило, и тамилец не вынес запаха рвоты.
На улицах всё ещё попадались немногочисленные болельщики, двигающиеся от стадиона в сторону центра. Шарфы цвета их любимых команд служили теперь защитой от холода, лишь изредка до Маравана доносились обрывки победных футбольных гимнов.
Никогда ещё положение не казалось Маравану таким безнадёжным. Даже в тот день, когда он отдал все свои сбережения на то, чтобы уехать в чужую страну. Тогда он, по крайней мере, знал, что делать. Сейчас же не видел никакого выхода. Точнее, только один, связанный со страшным унижением: получить место в цейлонском ресторане ценой сотрудничества с «тиграми освобождения». Хозяину этого заведения было всё равно, почему Маравана уволили из «Хувилера». Он взял бы его кухонным рабочим, а в дальнейшем мог бы предложить и место повара. Но когда на вопрос о его отношении к ТОТИ Мараван пожал плечами, сам сразу понял, что его не возьмут. А ведь партия «Освобождения Тамил-Илама» имела большое влияние на диаспору, и тому, кто рассчитывал на помощь соотечественников, не следовало портить с ней отношения.
Мараван подумывал о том, чтобы вернуться на Шри-Ланку. Хуже, чем здесь, всё равно не будет.
Это был день на исходе июля, когда столбик термометра поднялся выше двадцати пяти градусов, несмотря на лёгкий северный ветерок.
Барак Обама, кандидат в президенты Соединённых Штатов от Демократической партии, выступал перед берлинцами. Он обещал великие перемены, которых ждали, потому что всего несколько дней тому назад рухнул второй по величине ипотечный банк США, а положение ещё нескольких оставалось кризисным.
