— Ну-ка, вытаскивай десять первых и ставь их на стеллаж у печки. Потом повернешь остальные.
Стеллаж состоял из нескольких рядов двойных металлических прутьев и занимал всю стену, примыкавшую к печи, от пола до потолка.
Противни были горячие. Жюльен хватал их и вталкивал на металлические прутья.
Мастер насвистывал простенький мотив. Иногда он умолкал и приговаривал, смеясь:
— Хорошо, хорошо. Вот видишь, сноровка себя окупает.
Виктор вторил ему:
— С такой сноровкой он далеко пойдет, эдак мы скоро будем в деньгах купаться.
Жюльен никак не мог улучить минутку и посмотреть на Мориса, который возился у плиты. Наконец он решился обернуться. Огонь потрескивал. На плите стояло несколько кастрюль, Морис энергично мешал в тазу длинной деревянной ложкой.
— Эй, малыш, останавливаться нельзя, — сказал мастер, — иначе утратишь темп.
Жюльен испуганно кинулся к противню, вынул его из шкафа и, промахнувшись на несколько миллиметров, сунул его чуть ниже полки. Металлические прутья зацепили два ряда рогаликов, размягченных и вздувшихся от жара в сушильном шкафу. Желая их поймать, мальчик наклонил противень, и тогда остальные рогалики посыпались на опилки.
Виктор обернулся первым.
— Привет! — воскликнул он. — Вижу, что пока мы не в деньгах, а в тесте купаемся.
Подбежал мастер, подхватил противень, пытаясь одновременно спасти мягкое тесто, которое повисло на прутьях и могло свалиться на противни, стоявшие на нижних полках.
— Виктор, подбери то, что на полу, и брось в печь, — приказал мастер.
Морис приподнял таз. Помощник смял большой кусок блестящего от жира теста с прилипшими опилками и бросил его на раскаленный уголь.
— Ну-ка, Морис, закрывай быстрее, не то такая вонь поднимется!
И в самом деле, запах горелого геста разнесся по цеху. Жюльена трясло как в лихорадке. Он уже не мог сдержать слез, они текли у него по щекам.
На злополучном противне мастеру удалось спасти всего пять рогаликов. Он посмотрел на Жюльена.
— Брось хныкать, — заметил он, улыбаясь. — Со всяким может случиться.
— Не беда, — добавил Виктор, — мы все уладим, пока еще нет хозяина.
— Без четверти пять. Вот-вот явится. — Мастер пересчитал противни.
— Хороши мы будем, — сказал он с недовольной гримасой. — Ладно, я скажу, что просчитался, когда взвешивал.
— Погодите, я сейчас наверстаю на тех, что еще не доделаны, — предложил Виктор. — Может, наберем сколько надо.
— Они будут меньше размером.
Помощник подбоченился и, заглядывая мастеру в лицо, изобразил удивление.
— Если я правильно считаю, — сказал он, — только на четырех последних противнях рогалики будут мельче остальных.
— Да.
— В таком случае, если старик и разворчится, то ничего страшного не произойдет. Я поклянусь своей бородой, что делал их все одинаковыми, а вы, шеф, вовремя вставьте, что, очевидно, их сунули в печь раньше, чем они поднялись. Этим занимается сам хозяин, он и окажется в дураках.
Они расхохотались.
— Хорошо, идет, — сказал мастер. — Но раз так, пошевеливайся. А то как бы хозяин не пришел раньше, чем все рогалики будут на противнях.
Жюльен вытер глаза, слезы еще душили его, но горячее чувство благодарности рвалось наружу. Он, не умея его выразить, только пробормотал, вновь принимаясь за работу:
— Спасибо, шеф.
Его никто не услышал, потому что Морис с шумом колотил кочергой по раскаленному углю, а мастер снова насвистывал все тот же мотив.
Работать стало легче. Свежий утренний воздух проникал сквозь приоткрытую дверь, и возле пышущего жаром сушильного шкафа было не так душно. На столе остывала желатиновая гуща крема, сваренного Морисом. От крема исходил вкусный запах ванили. Этот аромат поднимался вместе с клубами пара и рассеивался под балками потолка.
Хозяин вошел в ту минуту, когда Виктор начал доставать из большой квашни тесто для бриошей, поставленное с вечера.
— Доброе утро, — сказал господин Петьо.
Все ответили:
— Доброе утро, хозяин.
— Кофе горячий?
— Да, — сказал Морис, ставя на стол кастрюлю.
— Ну, как наш новенький, втягивается понемногу? — спросил господин Петьо.
— Да, втягивается, — сказал мастер.
Хозяин подошел к полке, взял чашку и посмотрел на Жюльена.
— Его здорово покусали, — заметил мастер.
— Это комары, — сказал хозяин. — У нас в спальне они тоже были. Ничего, с первыми заморозками исчезнут. Печь в порядке?
— Двести десять, точно, — ответил Морис.
— Хорошо, пейте кофе.
Каждый взял по чашке, и хозяин разлил кофе из кастрюли, в которую он уже положил сахар. Они выпили, поставили чашки на полку и опять принялись за работу.
Пока лепили бриоши, хозяин сунул в печь первые десять противней и вышел.
— Пошел за сплетнями, любитель газет, — сказал Виктор.
Несколько минут спустя хозяин вернулся с газетой. Отложив ее, взял лопату, перевернул противни с рогаликами и закрыл печь. Аппетитный запах разнесся по цеху, и Жюльен почувствовал, что у него слюнки текут.
Хозяин развернул газету.
— Смотри-ка! — воскликнул он. — Муссолини возвратился в Италию! — Он стал читать вслух: «Дуче официально приглашает фюрера приехать в Италию… Муссолини была оказана в Риме торжественная встреча!»
После минутного молчания хозяин заглянул в печь и снова стал читать вслух заголовки:
— «Переход на зимнее время произойдет сегодня в полночь. Не забудьте отвести на час ваши часы». А ведь верно, я и забыл. Это приходится как раз на субботу. Теперь сможем поспать лишний часок. Он перевернул страницу и продолжал:
— «Испанские беженцы будут в ближайшее время возвращены на родину. Заявление господина Дормуа». Отлично! Давно пора было избавить нас от этой заразы. Как будто недостаточно коммунистов в самой Франции!
Он положил газеты и открыл дверцы печи. Потом, поддевая на деревянную лопату один противень за другим, пересадил их в верхнюю часть печи. Закончив эту операцию, он установил в нижней части печи противни, вынутые из сушильного шкафа. Виктор следил за ним краем глаза. Увидев, что хозяин уже взялся за последние противни, чтобы смазать рогалики желтком, он громко произнес:
— А все же среди испанских беженок встречаются просто красавицы!
Хозяин поставил противень на край плиты и обернулся. В руке он сжимал кисточку, с которой капал желток.
— Надеюсь, вы не собираетесь заглядываться на этих девок? Знаете, что мне сказал доктор Берже?
— Нет.
— Так вот. Все они, мой милый, больны. Да еще чем! Если вам так не терпится кое-что подцепить, действуйте, я вас не удерживаю.
Он подошел, размахивая руками, и пустился в подробные объяснения. Через некоторое время Виктор прервал его невинным тоном:
— Хозяин, вы не закрыли сушильный шкаф.
Тот быстро обернулся.
— Черт побери! — воскликнул он. — Они могут остыть. Это вы меня отвлекли своими испанскими пакостями.
Он смазал последние четыре противня и поставил их в печь со словами:
— Если эти будут хуже других, надо отправить их в гостиницы.
Жюльен взглянул на Виктора и мастера, те кусали губы, чтобы не расхохотаться. Морис отправился мыть под краном таз. Виктор подмигнул Жюльену. Рукой он сделал знак, как бы говоря мальчику: «Видишь, как мы облапошили старика!»
Пока в печи пеклись рогалики, Жюльен вынес на тротуар урну с мусором и снял деревянные ставни с витрин магазина. Еще не рассвело, и улица была безлюдна. Торговали только булочная и газетный киоск. Со стороны площади Греви пронесся свежий ветерок. Жюльен жадно вдыхал его. С каждым глотком воздуха становилось радостней на душе. Он поспешил вернуться в цех — там было так тепло и весело.
Когда он вошел, хозяин вынимал из печи рогалики. На деревянной лопате он переносил противни к стеллажу. Помещение наполнилось запахом, будившим волчий аппетит. Закончив, хозяин обернулся к Жюльену и, потирая руки, сказал:
— Ну, голубчик, теперь мы с тобой займемся делом. Тащи-ка сюда корзину побольше!
Жюльен поставил на столик самую большую корзину с крышкой. В ней обычно развозили заказы. Мальчик ждал, стоя против хозяина.
— Вот, бери по два рогалика в каждую руку, клади в корзину и говори: четыре, — объяснил господин Петьо. — Я делаю то же самое и говорю: восемь. И так — быстро-быстро, пока не насчитаем восемь дюжин.
Наполнив корзину, Жюльен поставил ее на голову и вышел.
— Морис все тебе покажет, — сказал хозяин вдогонку, — а ты постарайся запомнить. Завтра он уже не сможет с тобой поехать.
Мальчики отправились развозить рогалики. Корзина была большая и тяжелая. Жюльен с трудом удерживал равновесие. При каждом толчке толстые прутья давили ему на голову, и он морщился от боли. Вскоре они проехали Безансонскую улицу и свернули в темную узкую улицу Атире.
