— Возьми тряпку, — сказал Морис.
Жюльен обмотал железную ручку тряпками, которыми пользовались для чистки противней. От жары таял приставший к тряпкам сахар. Тряпки прилипали к кочерге и к рукам.
— Это самая грязная работа, — сказал Морис. — Чистить бак и то лучше.
— Пожалуй, верно, — с трудом произнес Жюльен.
Он тяжело дышал. Пот заливал ему глаза.
— Сбрось куртку, жарко!
Жюльен разделся. Остался в одной сетке. Он был худой, но очень мускулистый, и его потная спина блестела в свете низко висящей лампы. Пламя от горящей в топке газеты освещало его напряженное лицо. Большие капли пота свисали с бровей, катились по носу и, застыв на минуту на кончике, падали в золу.
Морис наклонился и посмотрел.
— Так, хорошо, — сказал он. — А теперь возьми шуровку, чтобы сбить шлак с решетки.
Жюльен выпрямился и схватился рукой за бок. Поморщился. Морис улыбнулся.
— Ты уже дошел, — сказал он. — Ладно, я сам сделаю.
— Нет, нет, это потому, что я не привык к такой жаре. Что ты мне велел взять?
— Шуровку. Ту большую кочергу.
И он показал на длинный железный прут, у которого один конец был заострен, а другой загнут в форме ручки.
— Засунь-ка ее в шлак и сбивай нагар. Это надо делать каждый день, иначе скопится слишком много и можно сломать решетку, когда будешь ее очищать. Тогда крику не оберешься.
Жюльен очистил еще поддувало в виде длинного резервуара под топкой и влил в него два ведра воды.
— Лей побольше воды, — пояснил Морис, — от этого тяга становится лучше.
Спустившись во двор, чтобы наполнить ведра, Жюльен сунул под кран голову и руки. Ледяная вода вернула ему силы. Неся полные ведра, он с удовольствием чувствовал, как прохладные капли стекают у него по спине.
Мальчики вынесли золу в двух больших ящиках, оставив только небольшую кучу около печи.
— Эту золу мы смочим, — объяснил Морис, — и прикроем ею огонь, прежде чем идти спать.
Печь была растоплена, плита и очаг под мойкой вычищены. Теперь оставалось натаскать угля. Морис взял пустой мешок из-под сахара, надел его на голову наподобие капюшона, и они спустились в задний дворик по узкой лестнице, где было почти совсем темно.
— Зимой приходится этим заниматься между часом и двумя, потому что вечером ничего не видно, — сказал Морис.
— А что, ни во дворе, ни на лестнице нет света?
— Нет. Но, когда привыкнешь к лестнице, идешь спокойно.
Он поставил около кучи угля два больших деревянных ящика.
— Нагружай, — сказал он, — а я поднимусь наверх с одним ящиком, пока ты наполнишь следующий. Я схожу десять раз, и ты десять. Этого достаточно.
Морис быстро сделал свои десять рейсов. Жюльен дал ему лопату, натянул на голову мешок и взялся за ящик. Сравнительно легко ему удалось поставить его на плечо и подняться на несколько ступеней по лестнице. Он шел согнувшись, с опущенной головой, поддерживая ящик руками. Свет, струившийся из двери цеха, слабо освещал только верхнюю площадку. Жюльен нащупывал ногой неровные ступени. Он тыкался в стену локтем и несколько раз чуть не сорвался вниз под тяжестью ящика. Наверху пришлось наклониться, чтобы пройти в дверь. Дойдя до угольного ящика, мальчик приподнялся на цыпочках, вытянул вперед руки и высыпал уголь. Огонь ярко пылал. Здесь, в углу, было невыносимо жарко. Над водой в поддувале висел пар, словно над рекой Ду весенним утром. Временами пар скрывал отражение черной решетки и раскаленного докрасна угля.
После четвертого рейса Жюльен опустился на ящик, стоявший у дверей сарая.
— Что, брат, совсем сморило? — спросил Морис.
Жюльен затряс головой, как лошадь во время водопоя.
— Дай минутку передохнуть, — попросил он.
Морис забрал у него мешок-капюшон.
— Ладно, я отнесу. Тебе еще не хватает тренировки.
В тесном дворе становилось все темнее. Жюльен медленно поднялся, глядя на товарища. Слегка улыбнувшись, Морис взялся за ящик и быстрым движением поставил его на плечо.
— Не вешай нос! Привыкнешь! — крикнул он и скрылся в темноте.
Жюльен пристально смотрел ему вслед, в чернеющий лестничный пролет, из которого несло запахом плесени. Затем перевел взгляд на небо; оно было еще светлое, и по нему летали стрижи. Где-то из раскрытого окна лилась музыка; из порта или с канала доносился еле слышный гудок парохода. Далеким эхом он отдавался здесь, среди домов. Жюльен почувствовал, как по его мокрой спине пробежала дрожь. Он вздохнул и снова принялся нагружать ящик.
Наконец работа выполнена. Морис зажег во дворе фонарь, и мальчики помылись под краном. Хозяйка открыла дверь столовой и выставила на порог две пустые бутылки.
— Не забудьте принести вина, — сказала она.
— Хорошо, мадам, — ответил Морис.
И как только дверь за ней захлопнулась, он воскликнул:
— Неужто это никогда не кончится!
В погребе они нацедили из бочек вина и, поставив бутылки в столовой, вернулись в цех. Морис включил лампочку в углу над баком, чтобы подбросить угля в печь, и от этого освещения комната разом приняла странный вид. По стенам, по столам и балкам потолка тянулись длинные тени. В темных углах поблескивала медная посуда, напоминая мерцание звезд на ночном небе. Было жарко. Но запахи уже не чувствовались так сильно. На опилках, покрывавших пол, почти не было видно следов.
Опершись о стол, Жюльен смотрел, как Морис заправляет печь. Мало-помалу глаза его стали слипаться. Он с трудом боролся со сном.
— Минут пять, кажется, можно передохнуть, — сказал Морис. — Выйдем на улицу.
Пройдя по темному проходу, они встали в конце его по обе стороны двери, выходящей на тротуар.
— Как увидишь хозяйку, тут же смывайся!
— Почему? Разве здесь запрещено стоять?
— Нет, не то чтобы запрещено, но она этого терпеть не может. И если увидит, то тут же сыщет тебе работенку!
По тротуару шли люди, возвращаясь домой после трудового дня. Свет витрин освещал улицу. Мальчик в белой куртке, стоявший на другой стороне тоже у двери, сделал им знак рукою. Морис ответил ему и пояснил:
— Это ученик колбасника.
Прошли девушки, и Морис слегка присвистнул. Одна из них обернулась и, сделав недовольную гримасу, пожала плечами.
— Это школьницы, — сказал он. — Ужасные воображалы.
Вскоре господин Петьо вышел из кафе и перешел через улицу.
— Сейчас позовет ужинать, — объяснил Морис.
Проходя мимо них, хозяин улыбнулся.
— Ну, все сделали? — спросил он.
— Да.
— Ты ему показал, как топить печь?
— Показал.
— Прекрасно, идите есть.
Хозяин вошел в кондитерскую. А они пошли крытым проходом. Жюльен осторожно ощупывал рукой стену.
Поели они быстро. Хозяин включил радио, чтобы послушать новости, которые он время от времени комментировал.
Он вышел из столовой вместе с мальчиками и во дворе открыл мороженицу. Виктор, который вышел следом за ним, незаметно проскочил на улицу. Морис вытащил из чулана железный квадратный ящик с двойной перегородкой и ручкой.
— Это ящик для мороженого, — сказал он. — Смотри, как его нужно наполнять.
Он разбил куски льда в каменной ступе и положил их между перегородками, подсыпая туда бурой соли. Хозяин тем временем готовил порции мороженого в шоколаде. Все молчали. Жюльен чувствовал, как у него закрываются глаза. Казалось, сон выползал из темных углов двора, до которых не достигал свет фонаря. В столовой сновали женщины. Жюльен все это видел, как в тумане. Наполнив ящик, Морис взял его за ручки и направился к выходу. Жюльен по-прежнему стоял, прислонившись к дверям ледника. Морис обернулся.
— Идем, — сказал он.
Жюльен пошел за ним, толком не понимая, что делает. Он слышал, как за его спиной стукнула крышка мороженицы, которую захлопнул хозяин. Звук гулко, как в пещере, отдался под аркой ворот. Морис остановился, когда вышли на тротуар.
— Берись с другой стороны, — сказал он, — по дороге поменяемся.
— Куда мы идем? — спросил Жюльен.
— В кино. Ты же слышал.
Жюльен, не говоря ни слова, взялся за металлическую ручку.
Кинотеатр находился недалеко, на противоположной стороне площади Греви, в начале улицы Грэ. Сеанс как раз начался. Билетерша провела их за кассу, где они поставили свой ящик.
— Посидите немного? — спросила она.
Морис обернулся к Жюльену.
— Хочешь посмотреть журнал?
Жюльен отрицательно покачал головой. Билетерша казалась ему огромным черным пятном, а Морис — белым. Он смутно различал, как они двигаются, и, словно сквозь вату, до него доносились бессвязные слова: «Новенький… первый день… в другой раз». Он улыбнулся и поплелся за Морисом, который уже уходил.
Дорогой Жюльен немного пришел в себя. Мальчикам предстояло закрыть витрину большими деревянными ставнями.
