Не чаял он такого поворота в судьбе. Приятно было просто знать, что у него есть дочь и внучка, думать о них, родных по крови и незнакомых по жизни. Сегодня Василий обещал узнать номер телефона Натальи. Всё зависело от разговора с ней…
Он лежал, пока внимание не привлек голос неведомого певца. Дрожащий тенор заливался так самозабвенно, что слух отмечал каждое слово, как будто по-новому открытое этим златоустом.
…За що полюбыла
Чорнявого Иванко?
Иванко ты, Иванко,
Сорочка вышиванка.
Высокий та стрункий…
Андрей Петрович выбрался на берег. И ахнул от светлыни и размаха безветренного сентябрьского дня! Он лучился со всех сторон в блеске дождевых капель на камышах и траве, на стеклах и кузове «жигуленка», на деревьях. Какими-то выпуклыми и веселыми казались белобокие облака среди небесной сини, отраженной в пруду, а само небо — добрым, необычайно высоким, сулящим покой. Тонкой медвянью пахли отцветающие бурьяны. Улавливалась в разреженном воздухе горчавинка полыни. И разлет лога с ближними полями, и берег, и большая светозарная вода, и горизонт — вся эта величественная панорама степи до слез волновала и радовала.
И вновь думалось о дочери. Напоминает ли характером мать, что взяла от него? Неиспытанное ранее чувство — отцовское тщеславие — побуждало домысливать, представлять Наташу уважаемой, занимающей высокое положение. Рядом с ней была и Женя, которая казалась ему всё лучше…
Он вновь заметил лебедей в конце пруда, их изломанное легкой зыбью отражение, и долго в задумчивости смотрел на эту неразлучную пару. Осень, пора прозрения и грусти… Эх, Марина, Марина…
По раскисшему двойнику, со стороны злополучного моста, подъехала подвода о двух лошадях. Впереди горбился сухощавый цыган в мешковатом пиджаке, надетом на голое тело, и в приплюснутом картузе. Он-то и оглашал песней окрестность! Лошадки были отменно справными и, судя по порывистому шагу, не стары. Несмотря на грязь, шарабан, сбитый умелой рукой, едва успевал вращать колесами. Завидев рыбака, цыган натянул вожжи.
Андрей Петрович пошел ему навстречу, махая рукой.
— Уважаемый! Возьмите машину на прицеп! До грейдера.
— А зачем сюда ехал? — насмешливо возразил возница. — Илюшка, помоги. А я один… Но, кудлатая! — И стеганул по крупу рыжей кобылы махорчатым кнутом. Она дернулась, круто выгибая голову. Вторая лошадь, вороная, поневоле подалась за ней. Телега с разгона развернулась и остановилась впереди «жигуленка».
Илюшка спрыгнул на траву и примотал вожжи за ступицу колеса. Наблюдавший за ним Андрей Петрович от столь редкостного везения заулыбался.
— Я палатку соберу. И снасти еще…
— А сколько дашь? — разминая сигарету, буркнул цыган и прищурился. — Водки нема?
— Коньяк.
— Давай. Вместо денег. А после разберемся!
По весу определив, что спиртного кот наплакал, Илюшка стал прикладываться к фляжке короткими поцелуями. Вертя головой вслед рыбаку, мечущемуся туда-сюда, причмокивал языком и рассуждал:
— Кризис… Это у миллионеров и президентов кризис! А у нас с тобой какой кризис? Что с мине взять? Вот лошади, есть еще корова, телка, баба и трое короедов. Хаты своей нема. Не сгорит! На конеферме живем. Ты тоже — простой, на дешевой машине. Я коней пасу, охраняю. Ты на пенсии, дядя, рыбу ловишь. Что нам терять? А за подмогу у мине цена не меняется — магар щедрый. Ты чем ловил? — спытал Илюшка, наклоняясь к стекающему на траве садку, полному подлещиков и крупных карасей.
— Удочками.
— Ой, брешешь! От аккумулятора электричеством бил?
Разъяснения и рыбацкие хитрости Андрея Петровича, между разговором укладывающего в багажник пожитки, слушал цыган, пьяненько посмеиваясь. Вдруг оживился, до конца выцедил коньячок и отдал фляжку.
— А лучше — электричеством… На трех машинах из станицы начальники приезжали, глушили током. Я на другой день полмешка насобирал. Дурная рыба становится, еле плавает. Здесь её богато! А сеткой не схватить. Коряги. Омута страшные… А какой у нас с тобой кризис? Выпил малость, песню завел — и жить можно. Моя бабка учила, — она всех лучше в Мариуполе гадала, — птичка по зернышку клюет и сыта, а свинья жрет ненасытно и не остановится, пока не заколют. Всего золота не захватишь. Дают — бери, а бьют — беги. Главное, чтоб душа не горевала… А кем же ты, дядя, хозяйкиной дочке доводишься? Разбудили ни свет ни заря, заставили по грязюке ехать.
— Какой дочке? Не понимаю.
— Той самой. Женьке.
Андрей Петрович снова улыбнулся от прихлынувшей теплоты, от мысли, что позаботилась… внучка, которая уже относится к нему как к знакомому человеку. И от этой охватившей радости воскликнул излишне громко:
— Близкий родственник! Ну, давайте трос крепить?
Илюшка собственноручно зацепил его за железный рог, привинченный болтами к задку подводы. Андрей Петрович завел мотор. Лошади, атласно блеснув боками, дернули и потащили, взбодренные возницей. «Жигуленок» юзом заскользил по влажной траве. Везти машину по раскисшей дороге и обочине оказалось далеко не просто. Её мотало из стороны в сторону, слой грязи на колесах приходилось время от времени счищать лопаткой. К тому же цыган жалел лошадей, давал им отдыхать. Наконец, добрались до «профиля», как называли старую дорогу.
Илюшка слез с подводы, пробубнил с хмельным раздражением:
— Раз ты родственник, то скажу, не в передачу… Евгения — обходительная девка. А вот матерь ее, Андреевна, хоть и умная, а лютая. Каждую копеечку считает. До мужиков охочая, по красоте. Со своим охранником молодым спуталась. А дочку держит в районе навроде надсмотрщицы. А тут с Кавказа люди власть берут. Всех себе подчиняют. На конеферму днями приезжали. А девчонка — натурная, не покорилась. Забери ты Евгению от греха!
— А где сейчас она? — встревожился Андрей Петрович, предчувствуя что-то неладное.
— Небось по делам — в станицу либо в Ростов. А машину гоняет — на пропасть! Не девка, а буря. Да! Передала вот, — запоздало вспомнил табунщик, запуская руку в карман задубелых от грязи джинсов. — Как ее… визитку.
Цыган уехал не прощаясь. И вскоре донеслась его бесшабашная протяжная песня, сливающаяся с солнечным простором, с тишиной и отдаленными голосами птиц.
Андрей Петрович неторопливо вел машину, переговариваясь с братом. Тот, по случаю выезда в райцентр, снова принарядился в казачью форму и держался с напускной солидностью. То и дело оглаживал свои скрученные на кончиках черные усы.
— Владения Шацкой! — указал Иван на пашни, потянувшиеся вдоль дороги. — А какой был колхоз! На всю область гремел. Сперва налоговики обложили. Потом банкротили все, кому не лень. Мне их атаман жалился… Назначили управляющего. Он пригнал на уборку комбайны, знаешь, откуда? Из Турции! До слез горько… Федор поднял казаков. А ему из прокуратуры позвонили. Назвали закон и статью, по какой за экстремизм в кутузку.
— А ты знаешь, кто такая Шацкая? — с затаенным волнением спросил Андрей Петрович.
— В каком смысле? — вскинул Иван разлатые брови. — Чистая буржуйка! Хоть и помогает…
— Она — моя дочь, — с расстановкой сказал Андрей Петрович. — И Марины, первой моей жены.
— Да ну? Ни хрена-а себе… — изумленно протянул брат, вскидываясь на сидении. — А чего ж ты молчал? Значит, родня!
— Мы двадцать два года не встречались. А вчера вот узнал о ней… Позвонить я Наталье, конечно, позвоню. Но напрашиваться, как бедный родственник, не стану… А этой ночью, веришь, помогал перехать старый мост Жене. Родной внучке! И тоже промолчал. Совестно объявляться дедом. У нее уже был…
— Евгению Павловну я знаю. От агрохолдинга у нас. Девчонка деловая, но такая своево-ольная! Вся в мамку. Значит, внучка твоя?
— Ум, Ваня, не порок. Ломать проще. Создавать свое — сложней.
— Я тебе больше скажу! — ожесточился Иван. — Твоя Наталья радеет за край. Но она — малая пешка. Деньги на развитие сельхозпроизводства выделяет государство, а где они? Попробуй, как фермер, возьми кредит! Там такие проценты, что без штанов останешься. Я-то знаю! Вот и прокручиваются несметные средства через банки, а оседают они опять же в московских карманах. Факт! Прожить даже без нефти и газа можно. А без хлебушка, без земли-кормилицы ноги протянешь. Потому так бьются за угодья!
Звонок Лукьянченко застал у станичной окраины. Он, извинившись, сообщил, что приболел, к тому же полон дом гостей. Но с начальником ГАИ связался и дал ход оформлению документов. «Мероприятие недели на две откладывается, пока не вернусь из онкоинститута, — предупредил приятель. — Телефон Наташки твоей пока не раздобыл. Я на днях его узнаю и обязательно позвоню. Не теряйся, будь на связи!»
У нотариуса пробыли недолго, сдали паспорта, нужные бумаги, прихваченные Иваном, и юная секретарша, одновременно болтая по телефону и печатая на компьютерной клавиатуре, составила и отнесла документ начальнице. Та дала его по очереди прочесть и потребовала подписи. И содрала девятьсот рублей. Стал Иван полноправным владельцем теткиного именья! И, принимая поздравление, прочувствованно сказал:
