— Ну… ну есть, «Каразино». Да.
— Алешкин, — подсказала Ника.
— Алешкин, — повторил за ней вахтер, — Николай. Все так.
— А я? В дополнении, посмотрите!
— Не учи, знаю.
— И еще сын — Евгений, ну, может, и нет его, он с бабушкой уехал, но вдруг вписали.
В стеклянном пространстве наступила тишина, прерываемая мерным сопением вахтера. Да из открытой в порт двери доносился неутихающий шум и лязг.
— Нету, — злорадно сообщил вахтер и захлопнул папку.
— Как нету? — Ника подступила к стойке, втискиваясь между рамками турникета, — как нету? Должна быть!
— Эй, а ну назад! Сказал же — нечего лазить. Иди, иди отсюда. Тоже мне — жена-а-а!
Он замахал рукой, будто прогоняя муху. И доверительно обратился к старому кителю:
— Совсем стыд потеряли. Ночью с забора снимал одну такую. Пьянюща, юбка задралась, ногами дрыгает, тьфу. Тоже заливала, к мужу иду. А сама пьянюща!
Шею, грудь и щеки Ники залила горячая краска. Она растерянно оглянулась, кусая губы.
— Иди отсюда! — возвысил голос вахтер, — милицию вызову! — и положил руку на старый захватанный телефон.
Ника повернулась и неверными шагами, ничего не видя от внезапных слез, вышла, хватаясь рукой за прохладную никелированную трубу перил. Обойдя таксиста, повалилась на переднее сиденье.
— Что? Куся, что там? — запрыгала на заднем Васька, суя лицо к ее щеке и отплевываясь от никиных пушистых волос.
— Я не знаю… — голос с трудом проталкивался через горло, слова казались тяжелыми, будто все их Ника забыла, — «Каразино» там. А Коля… я не пойму. Никак.
— Иван, — требовательно сказала Васька, — чего стоишь, как засватанный? Пойди, ты ж мужчина! Тебе скажут!
Таксист потоптался, крякнул и пошел в стеклянные чертоги.
— Иван? — вяло удивилась Ника, — Иван?
— Ну, Иван Петрович, — поправилась Васька, — а чо, пусть узнает. Он хороший, он мне полотенец дал.
— Какой полотенец?
— А вот! — Васька привстала, рукой поворачивая никину голову, продемонстрировала голые коленки, укрытые махровым оранжевым полотенцем, — сказал, поедем в гараж, у него там растворитель, почистим брюки. Куся, ну не надо так, что ты как булыжник. Потерпи, все щас узнает.
— Вась… этот козлище старый, он сказал через забор лезла, такая же… как я…
— Вовсе не такая. Ты не такая, Куся!
— Да подожди ты! Вечер скоро. Утром пароход уйдет. Может и мне — через забор?
— А долезла? Которая лезла-то?
— Не. В милицию сдал.
— Кусинька, не надо в милицию. Ты красивая, умная, и вдруг милиция. А может, твой Коля уже дома, а? Может, сидит там и ждет, а Нина Петровна лежит в обмороке, рядом?
Ника выдохнула, водя вокруг проясневшими глазами. И, правда. Вдруг прибежал на часок, а она тут.
— Короче так, — таксист, оказавшийся Иваном Петровичем, бухнулся на сиденье и повернул ключ зажигания, — на рейде они, через два часа уходят, уже лоцмана взяли.
— Как уходят? Куда?
— А не знает, пень старый. Позвонил в справку, занято. Ну, я ждать не стал. Куда едем, Василина?
— На восьмой квартал, — важно ответила Васька, поправляя полотенце, — сперва Нику домой, а вдруг муж ее ждет там.
Пыльный красный жигуль закряхтел, задрожал и дернулся с места.
— Спа-сибо, Иван Петрович, — клацнув зубами, сказала Ника.
— Какой я тебе Петрович, — обиделся таксист, расправляя худые плечи, — Иван и все.
— Ваня, — хихикнула сзади Васька, — во-во, Ванечка и Васечка!
Но Ника не слушала. Подавшись вперед, напряженно смотрела в туннели под сочной майской листвой, торопя авто. Все может быть. Может, он решил — сюрприз. «Каразино» уходит, и раньше, чем сказала Люда, а Никас, как и хотел, списался в отгулы, сидит, ждет, а мама ходит вокруг, вздыхает, волнуясь, что блудная дочь не встречает муженька хлебом-солью. Отмахиваясь от легких комков тополиного пуха, что влетали в окно и приклеивались к горячим щекам, она с раскаянием вспомнила о дурацком письме. Он сейчас все объяснит! И вообще, нужно быть терпеливее.
Мимо пролетали улицы и перекрестки, просвеченные ласковым солнцем. Машина нырнула к старой пятиэтажке и, визгнув, затормозила у подъезда. Ника выскочила, поспешно кивая Ивану.
— Вась? Ты домой?
— Не. Мы в гараж.
— Ну, как знаешь.
Машина уехала, а Ника, нетерпеливо топчась, ковыряла ключом в своей двери.
— Веронка? Ты что, бежала? А что за машина? Это тебя привезли? Кто это?
Опустив руки, Ника встала в полутемной прихожей. Нина Петровна выплыла из кухни, накручивая полотенце на мокрые волосы.
— Василины дядя. Иван Петрович зовут. А ты давно дома?
— Давно. Представь, автобусы не ходят, мы с Эдуардом Михалычем доехали до Митькова, потом пересели на Конюшино, а там ждали-ждали и уехали обратно. Так что я в обед уже была. А что случилось?
— Никто не звонил?
Ника медленно прошла в комнату. Села на диван. Раскрытый утром шкаф щерил полки с перепутанными кофточками и юбками, свисал рукав свитера поверх пакета с колготками. Ничего не изменилось. Никого тут не было…
Она поднялась, взяла из коридора телефонный аппарат и, дернув за шнур, прикрыла дверь.
— Веронка? — раздался обеспокоенный голос матери, — куда ты звонишь?
— Никуда! — закричала Ника, крутя диск, — ни-ку-да!
— Ладно… подумаешь… — Нина Петровна обиженно замурлыкала модный шлягер и, громко шлепая тапками, ушла к себе.
Занято-занято-занято… за-ня-то… за-ня-то…
И вдруг — усталый женский голос:
— Справочная передвижения плавсредств торгового флота, говорите, пожалуйста.
— Здравствуйте. Теплоход «Каразино» пожалуйста.
— Ждите…
… - «Каразино»… пятнадцатое мая — Южноморск, отход ориентировочно в 17–00, далее — Жданов, стоянка трое суток. Далее ориентировочно Бердянск. Новороссийск. Стоянки по местному графику, уточняются.
— Спасибо. Подождите! Сегодня, в семнадцать? Отход?
— Так написано.
В трубке раздались короткие гудки.
Нике захотелось лечь ничком, сунуть голову под подушку и застыть. На весь отпуск. Пусть там пишутся странные письма. Пусть кто-то другой, а не она, ломает голову и принимает решения. А она будет лежать. Полежит и станет жить дальше. Будто все в порядке. Никакого Криса с его Красной поляной. Никаких океев для Кея. Никакого «Каразина» в порту и быстрого взгляда жены радиста Люды на ее растерянное лицо. Пройдет май, осталось недолго. Настанет июнь. И Никас позвонит ей, вернувшись из Греции. Как всегда, она полетит в кассу, выстоит очередь и на комете отправится к мужу. И может, будет у них отпуск. Все, как у людей.
Кладя руку на телефон, сухо усмехнулась. Чтоб совсем, как у людей, она закрутит с Атосом. Или вон с Данькой. Будет врать Никасу о том, как ждала, даже в кино с подружками не ходила. На работу — домой, на работу — домой. А он…
Телефон под рукой затрещал, и Ника дернулась, хватая трубку:
— Алло!
В трубке копилась настороженная тишина. И будто бы чье-то еле слышное дыхание.
— Алло? Вас не слышно! Никас?
Еле слышный вздох показался Нике громовым раскатом. И тут же раздались равнодушные короткие гудки. Она встала и вынесла аппарат в коридор, сунула на тумбочку.
— Опять? — поинтересовалась из своей комнаты мама, — сегодня два раза уже звонили и молчали. Смотри, Веронка, ты замужняя женщина, не вздумай вдруг…
Ника снова взяла телефон и молча унесла его обратно. Хлопнула дверью.
У Васьки никто не отвечал. Ну, конечно, эта цыца сейчас лазает по гаражу Иван Петровича, сует нос в каждую банку, трещит, наслаждаясь вниманием. Хоть бы к ночи явилась. Ника набрала другой номер.
— Читальный зал Южнииро…
— Тина? Ты про деньги говорила. Взаймы. Дашь?
— Никуся? Так. Я через час с работы, в пять часов подходи на автовокзал. Надень там что поинтереснее, поняла?
— Да, да, — механически отвечала Ника, — да, в пять у первой платформы. Буду.
Проходя мимо зеркала, она сморщилась и, резко дергая, содрала с себя маечку, наступила босой ногой на белую юбку. Вытащила из шкафа дорожную сумку и стала привычно кидать в нее дорожный скарб: несколько пар трусиков, запасной лифчик, юбку с кофточкой, тонкую куртку. Две пары колготок. Повертела в руках туфли, откинула их в сторону и вынула юбку и колготки обратно. Не надо ничего. Пусть будут тонкие джинсы, что наденет в дорогу, да кроссовки. Носки вот еще. Щетка для волос, запасная зубная. Косметичка с самым необходимым. Салфетки… Паспорт.
— Вероника? — мама в волнении прислонилась к двери, — ты куда это?
— В Жданов, — скучно ответила Ника. Подумав, положила в сумку пару заколок, — к мужу на пароход. А что?
— Как это? Разве Коленька звонил?
— Нет.
— Вероника!
Ника выпрямилась и отпихнула сумку ногой.
— Что Вероника? Двадцать шесть лет уже Вероника! Чего ты опять? Я в отпуске, так? Женька не будет на тебе висеть! Имею право поехать, как решила?
