Но это осталось в прошлом. Лев изменился, в чем она была уверена. Он рисковал жизнью, стремясь порвать с профессией, требовавшей от него арестовывать людей по ночам и силой выбивать из них признания. Аппарат государственной безопасности существовал по-прежнему, переименованный в КГБ, незримо присутствуя в жизни каждого, но Лев больше не принимал участия в проводимых им операциях, отклонив предложение занять в нем высокий пост. Вместо этого он пошел на огромный риск, создав собственный следственный отдел. Каждый вечер он рассказывал ей о том, как прошел его день, отчасти потому, что нуждался в ее советах, а отчасти — чтобы показать ей, как сильно его Отдел отличается от КГБ, но главным образом для того, чтобы дать ей понять: между ними нет и не может быть никаких секретов. Но ее одобрения оказалось недостаточно. Глядя, как он обращается с приемными дочерьми, Раиса вдруг подумала, что он ведет себя, словно заколдованный персонаж из детской сказки, и что лишь слова «Я люблю тебя», сказанные обеими девочками, смогут разрушить темные чары прошлого.
Несмотря на крах своих надежд, он ни разу не приревновал Раису к той легкости, какая установилась в ее отношениях с Еленой и Зоей, даже когда Зоя нарочно мучила его, выказывая открытую привязанность к ней и отчужденную холодность — к нему. За прошедшие три года ему неоднократно приходилось сталкиваться с ее грубостью и неприятием, но он ни разу не вышел из себя, покорно снося неприкрытую враждебность с таким видом, словно это было то, чего он действительно заслуживал. Несмотря на такое к себе отношение, он открыто дал понять, что девочки стали его последней надеждой на искупление. Зоя знала об этом и реагировала соответственно. Чем усерднее он добивался ее привязанности, тем сильнее она его ненавидела. Раиса не могла указать ему на противоречие или просто посоветовать умерить свой пыл. Будучи некогда ярым приверженцем коммунизма, он превратился в фанатика своей семьи. Его представление об утопии уменьшилось в масштабах, но, хотя отныне оно включало всего четырех человек, по-прежнему оставалось недостижимым.
Поезд остановился на станции ЦПКиО. Услышав это название впервые из громкоговорителя в поезде, девочки весело захихикали. Оказалось, что Зоя умеет очаровательно улыбаться, что она до сих пор успешно скрывала от посторонних глаз. В этот миг перед глазами Раисы промелькнул образ веселой и жизнерадостной девочки, безвозвратно канувший в прошлое. В следующее мгновение улыбка исчезла. У Раисы защемило сердце. Она тоже страдала. Они со Львом не могли иметь собственных детей, так что удочерение стало ее единственной надеждой на материнство. Тем не менее прятать свои мысли ей удавалось намного лучше, несмотря на то что Лев прошел суровую школу службы в органах. Она приняла тактически правильное решение, стараясь, чтобы девочки не догадывались о том, как сильно она их любит. Она обращалась с ними без особых церемоний или пиетета, сразу заложив фундамент ровных взаимоотношений: школа, одежда, еда, прогулки, домашняя работа. И хотя они стремились достичь своей цели разными путями, она разделяла мечту Льва — мечту создать любящую и счастливую семью.
Раиса и девочки вышли из метро на углу Остоженки и Новокрымского проезда, откуда можно было пройти к их школам, и стали пробираться по узкой тропке, протоптанной в снегу. Раиса хотела, чтобы девочки учились в одной школе, где, в идеале, преподавала бы и она сама, чтобы они втроем могли быть вместе. Однако же было принято решение — школьными властями или на более высоком уровне, она не знала, — что Зоя будет ходить в учебное заведение № 1535. Поскольку туда принимали только учеников средней школы, Елену пришлось записать в другую, начальную. Раиса запротестовала, заявив, что, поскольку в большинстве школ ученики начальной и средней школ обучаются вместе, необходимости разлучать сестер нет. Ее протест был отклонен. Родные братья и сестры ходят в школу, чтобы подружиться с государством, а не укрыться в гавани семейных уз. На этот аргумент было нечего возразить, но Раисе повезло найти место учительницы в школе № 1535, и она отказалась от своих претензий, дабы сохранить хотя бы это преимущество. По крайней мере, она сможет приглядывать за Зоей. Хотя Елена была младше и перспектива пойти в новую школу в большом незнакомом городе пугала ее, Зоя вызывала у Раисы намного большее беспокойство. Она сильно отстала от своих одноклассников, и ее деревенская школа по уровню образования намного уступала московской. При этом ее ум и способности сомнений не вызывали. Но ее знания были разрозненными и бессистемными, а сама Зоя вела себя вызывающе и наотрез отказывалась прикладывать усилия к тому, чтобы догнать сверстниц и подружиться с ними, словно для нее было делом принципа пребывать в одиночестве.
Перед входом в начальную школу, располагавшуюся в дореволюционном аристократическом особняке, Раиса необычно долго поправляла школьную форму Елены, приводя ее в порядок, что было излишним. Наконец, прижав девочку к себе, она прошептала:
— Все будет в порядке, я обещаю.
Первые несколько месяцев Елена горько плакала, разлучаясь с Зоей. И хотя постепенно она привыкла проводить без нее по восемь часов ежедневно, в конце каждого учебного дня, без исключений, она нетерпеливо поджидала сестру у ворот школы. Ее восторг при виде Зои отнюдь не уменьшился с течением времени, и она приветствовала ее с такой радостью, словно они не виделись по меньшей мере год.
Зоя обняла сестру на прощание, и Елена поспешила в школу, приостановившись в дверях, чтобы помахать им рукой. Когда она скрылась внутри, Раиса и Зоя зашагали к своему учебному заведению. Раиса с трудом сдерживалась, чтобы не забросать Зою вопросами. Она не хотела волновать девочку перед занятиями. Даже самый простой вопрос мог вызвать обостренную реакцию, спровоцировав агрессивное поведение, которое погубило бы весь день. Если она интересовалась школьными успехами Зои, то это означало критику ее достижений и прогресса. Если она расспрашивала ее об одноклассниках, то тем самым упрекала за нежелание подружиться с ними. Единственным темой, открытой для обсуждения, оставались спортивные достижения Зои. Она была высокой и сильной девочкой. Стоит ли говорить, что она ненавидела командные виды спорта, будучи не в состоянии выполнять распоряжения. Совсем другое дело — индивидуальные. Она считалась прекрасной пловчихой и бегуньей, лучшей в школе в своей возрастной группе. Но она наотрез отказывалась соревноваться. Если ее все-таки ставили для участия в забеге, то она специально проигрывала его, хотя ей хватало гордости не приходить последней. Зоя предпочитала занимать четвертое место, но иногда, забывшись и увлекшись борьбой, становилась третьей или даже второй.
Построенное в 1929 году, здание школы № 1535 было прямоугольным и строгим. Его лишенный каких-либо украшений или изысков фасад олицетворял собой эгалитарный[8] подход к образованию — пример новой архитектуры для новых учащихся. За двадцать метров от ворот Зоя остановилась, глядя прямо перед собой. Раиса присела рядом с ней на корточки.
— Что случилось?
Зоя опустила голову и едва слышно пробормотала:
— Мне грустно. Мне все время грустно.
Раиса прикусила губу, чтобы не расплакаться. Она накрыла рукой ладошку Зои.
— Скажи мне, что я могу сделать.
— Елене нельзя возвращаться в детский дом. Никогда.
— Об этом не может быть и речи.
— Я хочу, чтобы она осталась с тобой.
— Она останется. И ты тоже. Разумеется, вы останетесь обе. Я очень вас люблю.
До сих пор Раиса не осмеливалась выразить свои чувства вслух. Зоя недоверчиво взглянула на нее.
— Я была бы счастлива… если бы жила с тобой.
Раньше они никогда не заговаривали об этом. Раисе приходилось соблюдать крайнюю осторожность: если она скажет что-нибудь не то или ошибется с ответом, Зоя замкнется, а второго шанса поговорить с девочкой по душам может и не представиться.
— Скажи, что мне делать?
И Зоя ответила:
— Оставь Льва.
Ее прекрасные глаза, казалось, стали еще больше, пока она вглядывалась в лицо Раисы. В глазах Зои отразилась надежда, что больше она никогда не увидит Льва. Она просила Раису развестись с мужем. Откуда она могла знать о такой возможности? О ней редко заговаривали вслух. Поначалу государство довольно лояльно относилось к разводам, но при Сталине политика в этой сфере ужесточилась, и процедура оформления развода стала очень сложной и дорогостоящей, а ее участники несли на себе клеймо позора. В прошлом Раиса не раз подумывала о том, чтобы оставить Льва и жить одной. Неужели Зоя заметила тщательно скрываемые остатки былой горечи в их отношениях и это вселило в нее надежду? Осмелилась бы она предложить такой выход, если бы не верила, что существует возможность того, что Раиса ответит согласием?
