— Федор Иванович, успокойся, это я, Николай. — Он знал, что у дяди Федора и в помине нет радиостанции, а уж тем более — оружия. Знал он и то, что старику будет неловко перед ним за разыгранную комедию, поэтому он вышел из бокса и сразу перевел разговор на нейтральную тему.
— Ты знаешь, что у тебя на стоянке завелись крысы вертикального взлета?
Пересказал только что виденное, посмеялись, закурили. Николая слегка знобило: на улице заметно похолодало. Пока он спал, лужицы на стоянке покрылись тонким хрустким ледком, и в них уже не отражались звезды. У его ног вился Кузя. Он явно хотел загладить свою вину: только что по ошибке облаял своего кормильца. Федор Иванович был совершенно трезвый и грустный, он не стал, как обычно, ругать Николая за «несанкционированный сон на объекте, не стал по своей привычке бурчать и поучать, что тоже не было на него похоже.
— Опять «бомбить» поедешь?.. Когда ж в стране этот бардак закончится? — В голосе дяди Федора зазвучали какие — то совсем не свойственные ему нотки сострадания.
— Прорвемся, Иваныч, не грусти.
Николай пробил тонкий узорчатый ледок в пожарной бочке, сполоснул лицо обжигающе холодной водой. Голова прояснилась. Пока заводил и прогревал машину, дядя Федор сам открыл ворота стоянки, чего он никогда не делал. Когда Николай притормозил у сторожки, он нагнулся к приоткрытому окну «жигулей» и все — таки сказал то, что так трудно было ему сказать:
— Знаешь, Коль, я ведь сегодня струхнул по — настоящему… Возраст, наверное… Вот такая, блин, музыка. Какой из меня охранник… Дед старый. А отморозков, знаешь, сколько сейчас развелось. Вон на прошлой неделе на соседней стоянке сторожа забили до смерти. — Голос его звучал как- то необычно искренне и доверительно, словно был скинут «маскхалат», скроенный из напускной строгости и грубости.
— Брось, Федор Иванович. Ты еще боец! — Николай говорил банальные слова, и сам им не верил. Сейчас, в ярком свете полной Луны, он как — то по — особенному ясно увидел, что перед ним стоит старый, больной и очень одинокий человек.
Уже отъезжая от стоянки, Корнеев бросил взгляд в зеркало заднего вида и увидел, как дядя Федор сдернул с головы свою видавшую виды полевую фуражку и тайком неловко перекрестил удаляющуюся машину.
Стекла «жигулей» предательски запотели, напоминая о выпитом коньяке. Николай включил печку и достал из «бардачка» коричневые таблетки «Анти — полицай». Проверить их действие на практике ему еще не приходилось, и он не был уверен, что они помогут, случись на дороге проверка на алкоголь.
Проехав благополучно пост ГИБДД на пересечении Каширского шоссе и проспекта Андропова, он на радостях резко поддал газу, отчего зад «жигулей» слегка повело: «Пора «переобуваться», а то все деньги просажу по кабакам, а потом всю зиму на голой резине мотаться».
В районе Коломенского парка Николай обратил внимание, что за ним увязался черный джип. Он явно не торопился обгонять «семерку», хотя сделать это для такой мощной машины было пару пустяков. «Мицубиси паджеро» с сильно тонированными стеклами как привязанная шла в пятидесяти метрах сзади и повторяла все маневры «жигуленка». У светофора Николай перестроился в крайний правый ряд, включил указатель поворота. Джип повторил все маневры.
У Корнеева по спине пробежал неприятный холодок. Подобный эскорт не сулил ничего хорошего. На простых бандитов явно не похоже. На такой крутой тачке таксисты — конкуренты не ездят.
Дождавшись зеленого сигнала, Николай резко, так что аж задымилась резина, дал газу и, подрезав машины, стоявшие в левых рядах, резко свернул в проулок. Не ожидая такой наглости, водитель стоявшего в среднем ряду серого «Москвича» только и успел пару раз моргнуть дальним светом. Джип же спокойно свернул направо в сторону кинотеатра «Орбита».
«Ну вот, товарищ полковник, поздравляю, вы уже себе и манию преследования заработали. Так недолго и до зеленых человечков допиться. — Николай включил радио, закурил. Сердце колотилось в грудной клетке, словно он только что пробежал стометровку. Впереди у обочины голосовали два явно подвыпивших мужика. — Вот и парочка мятых десяток валяется. Бери — не хочу. Не хочу…»
Корнеев не стал тормозить и проехал мимо. Ему захотелось сейчас побыть одному и чуть успокоиться. Пусть даже в ущерб своему автобизнесу. Он хитрыми тропами через дворы проехал к Нагатинской набережной, вышел из машины. Кругом ни души. В редких окнах домов горел свет. Вода Москва — реки играла свинцовыми бликами. Окурок, описав дугу, бесследно исчез. Подумал: еще пару таких холодных ночей — и лед станет.
После командировки в Чечню Николай стал каким — то напряженным и раздражительным. Видимых причин для этого как будто не было. Никто не упрекнул его, что задержался с возвращением в Москву. Телефонограмма о срочном вызове объяснялась весьма прозаическим образом: требовалось подготовить выступление начальника главка, тезисы которого были записаны в секретной тетради Корнеева.
Отчасти его раздражение объяснялось тем, что он постоянно ощущал чье — то пристальное внимание к своей персоне. Но главное было в другом — Николай понимал: любопытство завело его слишком далеко. Житейский опыт да и просто благоразумие подсказывали: надо остановиться, но этого он уже не мог сделать. Он не контролировал ситуацию, не просчитывал свои последующие шаги. Его несло мощным потоком событий, как тупое бревно вниз по течению. И в то же время эта покорность судьбе увлекала Корнеева, он ощущал какой — то азарт безрассудства.
Николаю не удалось лично переговорить с «кавказским пленником»: Валиев в самый последний момент улизнул с каким — то начальником, предварительно заблевав весь блок — пост. И все же «информации к размышлению» было предостаточно. Пусть это были всего лишь разрозненные факты, но внутренний голос подсказывал: еще немного и из этих «осколков» сложится мозаика.
Главная зацепка — фотопленка Потапова. Ее он успел проявить в самом обыкновенном фирменном пункте приема фотопленок «Кодак». Правда, прежде чем сделать выбор пункта, он долго кружил по городу, пока не убедился, что его никто не «пасет». На любительских снимках трофейная «железка» была заснята с разных сторон. У захваченной бронетехники сфотографировался, пожалуй, весь батальон. Корнеев попросил напечатать только пару снимков, где вовсе не было людей. Пленку он аккуратно завернул в фольгу и засунул в фонарик вместо третьей батарейки, да так хитро, что тот даже светил. Фонарик под благовидным предлогом оставил у Нади: «В следующий раз заберу».
— Командир, на Тверскую не подбросишь за полтинник? — Корнеев не заметил, как к нему подошла девица. «Боевой раскрас» лица, легкая курточка, коротенькая юбочка, из — под которой торчали худые ноги в черных колготках не оставляли сомнений в профессиональной принадлежности девицы. Вид у нее был довольно жалкий. Ее изрядно колотило от холода. Она прижимала к груди дамскую сумочку, словно старалась таким образом согреться. Тушь под левым глазом слегка расплылась, помаду на губах тоже повело.
— До Тверской — стольник. Но тебе, как жертве ограбления, скидка.
— Какого еще ограбления? А — а, мы шутки шутим… Меня, может быть, сейчас чуть не пришили, а тебе смехуечки. — Девица сразу вычислила в Николае профессионального «бомбилу», а значит, перед ним нет смысла ломать комедию благопристойности: все равно расколет. Таксисты большие психологи.
— Ну, раз так, то с днем рождения тебя!
В машине «ночная бабочка» быстро отогрелась, расправила свои «крылышки». Она ловко устранила все изъяны макияжа и вновь приобрела товарный вид. Согревшись, попросила тормознуть у магазинчика «24 часа». Вернулась с пачкой сигарет и пол — литровой банкой джина. Удобно расположившись в кресле, она ловко по — мужски одним пальцем вскрыла банку и с жадностью всосала в себя изрядную дозу джина. Только после этого закурила, сделала несколько глубоких затяжек и, уже не торопясь, смакуя, стала посасывать из банки. Ее глаза заблестели, на губах заиграла профессиональная улыбка.
— Ты не представляешь, на каких козлов я налетела. Сначала все тип — поп, а потом они то ли ширнулись, то ли крыша у них прохудилась, короче, такие понты бросать начали! Блин, еле ноги унесла.
— Давно в Москве? Откуда будешь?
— Третий месяц уже. Из Тирасполя. У нас там полная жопа: работы нет, денег нет. Соседка сблатовала. Она уже третий сезон в Москве работает.
— На Тверской стоишь?
— Нет, там центровые все держат. Мы с девчонками у ежей стоим. Я на Тверскую по делу. Там с одной мамкой перетереть надо.
— У каких еще ежей?
— Во, блин, дает! Водила, а где ежи, не знаешь! Ну в Химках при въезде.
Корнеев не сразу сообразил, что речь идет о памятнике защитникам Москвы, выполненном в виде противотанковых ежей.
