Гуасье вернулась лишь под утро и первый раз провела его в своей постели, так и не зайдя к Харрису.
На следующий день в своих объяснениях она сослалась на нездоровье, а на расспросы Харриса, где она шаталась до утра, грубо ответила, что это не его дело, что он лишь лакей при ней и должен знать свое место. Разъяренный Харрис после этих слов влепил ей пощечину, а она лишь усмехнулась в ответ, продолжала стоять на месте и презрительно смотрела на трясущегося в ярости телохранителя.
Через несколько минут он уже ползал перед нею на коленях и что-то ласково мычал, по всей видимости, вымаливая прощение. Гуасье простила его, как прощают нерадивых, но давнишних слуг, и велела ему впредь вести себя хорошо.
Впрочем, с этого момента постель Харриса осиротела, и он, мучимый звериной ревностью, безлунными ночами вынашивал план мести. Каким-то особым чутьем он чувствовал, что причина его разлуки с Гуасье кроется в другом мужчине, а оттого он еще больше зверел и распалял свою фантазию, настраиваясь на изощренные пытки соперника.
Гуасье теперь возвращалась домой лишь с рассветом, и Харрис затравленно заглядывал в ее глаза, пытаясь различить в них подтверждение своим мазохистским фантазиям.
Он стал выслеживать маленькую дикарку и очень скоро нашел подтверждение своему предчувствию. Как-то, подъехав к колледжу на автомобиле, он увидел выходящую Гуасье с неким смазливым пареньком, на ходу жадно целующим ее в губы. Они сели в «порш» с открытым верхом и покатили в сторону Нью-Джерси, оба счастливые и веселые.
С этой секунды Харрис успокоился. Теперь он знал, что делать. Главное – выбрать подходящий момент и совершить задуманное так, чтобы комар носа не подточил.
Встречая по утрам утомленную Гуасье, он уже не казался затравленным, а смотрел на нее даже с неким вызовом, в котором бы более опытная женщина непременно почувствовала надвигающуюся беду. Но засыпающей на ходу девочке было не до разгадывания ребусов своего слуги, она забиралась в ванну, накрепко закрывала двери и смывала со своего черного тела свидетельства недавней любви.
В одну из осенних нью-йоркских ночей возле дома известного голливудского актера остановилась машина с заляпанными техасскими номерами. Из нее вышел человек в больших черных очках на изуродованном лице. Внушительного телосложения, он тем не менее быстро и тихо перелез через ограду, ловко вскрыл оконную раму первого этажа и забрался внутрь дома. Он уверенно прошел по темному коридору до одной из дверей, открыл ее, зашел в комнату и присел возле кровати со спящим человеком. При свете маленькой авторучки-фонарика он выудил из кармана тонкий шелковый шнур, кусок пластыря и остро отточенный нож. Затем он прикурил сигарету и, жадно затягиваясь, стал пускать струи дыма спящему в лицо. Вскоре тот зашевелился, кривя лицом, и, как только проснулся окончательно, почувствовал на лице что-то клейкое, мешающее открыть рот. В ужасе он увидел перед собой улыбающееся лицо незнакомца, засучил ногами, сбивая простыни в кучу, и почему-то сразу заплакал. Незнакомец поднял с пола шелковый шнурок, сделал из него нечто вроде петельки и сбросил с жертвы одеяло. Юноша спал голым, Харрис осмотрел его тело и подумал, что если бы над ним как следует потрудиться, то в очень короткое время оно стало бы походить на тело профессионального борца. Уголовник также посмотрел на низ живота своей жертвы и должен был отдать должное привязанности Гуасье. Тем не менее он одним движением накинул петельку на источник удовольствия дикарки, довел ее до самого основания и мощным движением стянул концы, не забывая при этом смотреть в вытаращенные глаза своей жертвы. В первый раз за долгое время Харрис испытал облегчение своих страданий за счет страданий другого.
На следующий день все газеты опубликовали сообщение об убийстве сына голливудской звезды, находящейся в данный момент на съемках в Индии.
Сообщалось, что убийство было совершено с особой жестокостью: жертву перед смертью кастрировали, а затем, искромсанную ножом, удушили. Никаких версий о причинах убийства газеты не сообщали.
Первым делом полиция стала интересоваться отношениями Гуасье с жертвой. Но девочка ничего не знала и предположить не могла, кому бы это было нужно. Лишь придя как-то домой с очередного допроса, она сочувственно заглянула Харрису в глаза и предложила ему как можно быстрее написать завещание.
Довольный Харрис не придал этой угрозе особого значения, а Гуасье тем временем отправила Миоме письмо, в котором жаловалась на то, что, оставленный опекать, телохранитель неоднократно истязал ее и в грубых формах насиловал.
Через месяц Харрис получил от патрона письмо, в котором излагалось задание изъять из маленького частного музея в Филадельфии трон красного дерева и вместе с ним, а также с Гуасье, в короткие сроки прибыть на остров.
Еще через две недели задание было выполнено. Харрис забрал Гуасье из колледжа, и на маленьком самолете они отбыли на остров.
Телохранитель и патрон встретились очень нежно, даже обнялись в присутствии Гуасье. Затем Харрис был накормлен вкусным обедом, они с Миомой уединились в кабинете, где молча просидели два часа, покуривая сигары. После долгой тишины Миома поднялся и пригласил Харриса следовать за ним. Они спустились в подвал, в котором располагались большие газовые печи для сжигания мусора. Миома улыбнулся Харрису и, сказав: «Сейчас ты испытаешь то, что испытал бы человек, подлетающий к солнцу», – ударил его кулаком по самому темечку. Телохранитель рухнул подрубленным деревом, а когда очнулся, то обнаружил себя привязанным к каталке, с помощью которой мусор заправляется в печь. Миома стоял возле печи и показывал на термометр, столбик которого поднялся до отметки двух тысяч градусов. Его ноготь был приставлен на порядок выше, и Харрис понял, что, когда столбик достигнет отметки три тысячи, его тело начнет перерабатываться в пепел. Также Харрис понял, что в этой ситуации как кричать, так и молить о пощаде бесполезно, а потому, когда каталка заскользила по рельсам к раскаленному жерлу печи, лишь закатил в ужасе глаза и приготовился к высадке на солнце.
Через мгновение все было кончено. Таким образом, Миомия потеряла своего первого гражданина.
Миома поселил Гуасье в своем доме, на верхнем этаже, в трех роскошных комнатах, и при всем своем большом чувстве к эбонитовой девочке мог уделять ей лишь край своего времени.
Все свое время Миома проводил на постройке модели межконтинентальной ракеты, и строительство перешло в заключительную фазу.
В самом центре острова была вырыта шахта. Затем ее стены были забетонированы, а в самом низу под будущим основанием ракеты была установлена машина, способная с помощью жидкого азота производить дым. Сама же модель масштабом 1:1 находилась в специальном ангаре, где над ее доводкой трудился Миома. Даже если подойти к модели вплотную, она впечатляла своим полным подобием оригиналу и внушала ужас самого смертоносного оружия, произведенного когда-нибудь человеком.
В январе модель была полностью готова, и ее с помощью тягача доставили к шахте, где в течение двух дней устанавливали на вертящуюся и поднимающуюся платформу.
Последним этапом работы было камуфлирование самооткрывающегося люка, ведущего к шахте. Над его сокрытием Миома проработал неделю и после этого объявил об окончании всех работ.
В воскресенье утром на моей ферме появился адвокат и спросил, умею ли я управлять вертолетом. Я ответил, что умею, и понял, что неизвестный мне замысел Миомы начал претворяться в жизнь.
На взлетной площадке я увидел самого Миому. В его руках была кинокамера. Он подмигнул мне и кивнул головой в сторону вертолета.
С последнего моего полета прошло девять лет, и я немного волновался, запуская двигатели. Но тем не менее мне, летавшему на сверхзвуковых самолетах, не составило большого труда поднять в воздух вертолет, и мы полетели, кружа над островом.
Через несколько минут адвокат попросил меня опустить вертолет ниже и зависнуть в определенной точке. Он достал из кармана какой-то прибор, похожий на дистанционное управление, а тем временем Миома включил кинокамеру и с помощью видоискателя нашел какую-то точку. Я ничего не видел на земле, кроме прибрежных песков, и тем поразительнее было для меня то, что вдруг пески раздвинулись, и из глубины, омываемая клубами дыма, появилась ракета с красными буквами на корпусе: «МI-5». Она вращалась вокруг своей оси и, казалось, вот-вот готова взлететь. Миома не отрывался от видоискателя, снимая свое последнее детище, а я зачарованно смотрел на землю.
Через минуту адвокат, сказав «о'кей», щелкнул дистанционным управлением, и я увидел, как в считанные секунды ракета убралась восвояси, восстановив целостность песков.
Весь следующий день, уединившись в кабинете, адвокат и Миома составляли какое-то письмо, которое вложили в посылочный ящик, тщательно тот опломбировав. На ящике с посылкой ровными буквами было выведено: «Его превосходительству господину президенту Соединенных Штатов Америки».
