Ознакомительная версия.
Через неделю Александра позвонила полковнику и сказала, что она принимает его предложение поработать гувернанткой его дочери. Полковник откровенно обрадовался, сказал, что жена тоже очень рада, что комната для Александры в его доме уже готова, но можно все переставить, перевесить, перестелить и переменить, если ей что-то не понравится, так что пусть она прямо сейчас и приезжает, с собой берет только самое необходимое, в доме все есть, а если понадобится что-то еще — так это не проблема, он лично проследит за тем, чтобы у Александры было все, что ей нужно… Так что куда машину за ней прислать?
На следующий день она приехала.
Настя уснула, и Александра увела Нину Максимовну в небольшой холл прямо напротив детской. Удобные кресла, чайный столик, в распахнутое окно из сада осторожно проникает вечерняя свежесть. А комары не проникают — окно затянуто густой нейлоновой сеткой. Сетку Александра время от времени мазала гвоздичным маслом. На запах гвоздичного масла у Насти аллергии не было, а у комаров — была. И мимо никто не шастал — ни в саду за окном, ни по коридору. Особенно в десять часов вечера. Хорошее место для откровенного разговора.
— Нина Максимовна, вам нравится Настя? — без особого интереса спросила Александра, обдумывая основные тезисы будущего разговора.
Сейчас Няня начнет восхищаться необыкновенным умом и многочисленными талантами ребенка и хвалить бонну за блестящие результаты обучения. Вот тогда и можно говорить о целях и задачах. И о роли няни в деле совершенствования достижений и побед.
— Ну, как бы это помягче выразиться, — неожиданно сказала Нина Максимовна. — Настя все-таки очень… странная. Нет, я не говорю, что она мне не нравится… Скорее — наоборот. Мне, если честно, вообще не все дети нравятся. Больные совсем не нравятся.
— Что вы имеете в виду? — удивилась Александра. — Если ребенок простудился — то он не вызывает симпатии? Или даже антипатию вызывает?.. Если у ребенка температура… Нина Максимовна, вас отталкивает Настина аллергия на некоторые запахи?
— Бог с вами, — даже обиделась няня. — Разве я об этом? Все дети болеют, большое дело… Я со своими вообще из бюллетеней не вылезала. Настина аллергия — совсем пустяки. Я не про эти болезни говорю, я про те, которые… не излечиваются. Которые… душевные. Вот таких больных я не люблю. Извините. Понимаю, что это нехорошо, но вот ничего с собой поделать не могу. Не нравятся мне такие больные. Даже если это дети.
— И что именно настораживает вас в Насте? — помолчав, спросила Александра. — Вы сказали, что она странная. Вам кажется, что она… больна?
— Ой, да ничего она не больная! — Нина Максимовна с досадой хлопнула себя по коленям. — Как-то я все не так говорю… Это я не про нее, я про тех, кто мне не нравится… для примера. Настя-то здоровая, это же видно. И умненькая такая, и веселая… И добрая. Хорошая девочка. А что странная… Это я потому сказала, что по-другому объяснить не могу. Настя уж очень… взрослая. Это вы к ней привыкли, а я прямо обалдела в первый раз. Ведь пять лет только, совсем еще козявка… должна быть. Знаете, что она мне сегодня говорила? Чтобы я вас не боялась, потому что вы в глубине души добрая. В глубине души! И что в принципе вас можно уговорить… В принципе! А?.. Что если проголосовать большинством голосов, то вы согласитесь с мнением большинства, если это мнение достаточно разумное. Большинство голосов! Достаточно разумные! Пять лет! Саша, вы сами разве не считаете это странным?
— Это она впечатление на вас пыталась произвести, — объяснила Александра. — С новыми людьми Настя всегда так начинает говорить. Психическая атака. Мартышка хитрая… Чирикает что-нибудь такое — и следит за реакцией. Заметит слабые места — и начинает использовать их в своих личных целях… Вы ей что-нибудь ответили?
— Да глупость какую-то… — Нина Максимовна смущенно поежилась и виновато хлопнула глазами. — Сказала, что история доказала, что большинством голосов принимались как раз самые неразумные решения. Это я от неожиданности…
— Замечательно, — похвалила Александра. — Вы очень правильно ответили. И как она отреагировала?
— Сказала, что тогда голосовать не будем, а будем искать консенсус. Консенсус!.. Саша, я при ней теряюсь, честное слово. Когда болела, хныкала, капризничала — ребенок как ребенок. Да и сегодня, пока бегала и прыгала, — тоже ничего. А как заговорит — так и все… Да еще на всех языках… Да еще слова такие… Я даже не знаю, как ей отвечать. Я даже иногда ее… боюсь.
— Мне показалось, что вы боитесь ее отца, — заметила Александра слегка насмешливо. Совсем слегка.
— Конечно, — без обиды согласилась Нина Максимовна. — Если дочь в пять лет такая, то отец-то у нее какой? Даже представить невозможно. Я ведь привыкла с обыкновенными людьми… Не скажу, что с глупыми, разные попадались, и умные тоже, и даже очень умные… Но обыкновенные. А тут просто… пришельцы какие-то. Как хоть с ними говорить? Хозяин смотрит, как на лягушку. Так и кажется: квакнешь что-нибудь — а он смеяться начнет. Или препарирует — и под микроскоп. Как вы-то его не боитесь? Не понимаю.
— Самый большой грех — это страх. — Александра внимательно приглядывалась к няне и думала, что ей можно рассказать. — Нина Максимовна, уверяю вас — Насте очень повезло с отцом. А нам очень повезло с хозяином. Владимир Сергеевич — человек умный. Никакой не пришелец, обычный человек. Слегка травмированный собственным величием. Потому и смотрит так. Это привычка, лично к вам никакого отношения не имеет. Стереотип поведения годами вырабатывался. Он даже с Настей грозным голосом говорит, вы разве не заметили? Но дочь он любит. Очень любит, очень. Конечно, многие своих детей любят, даже в этом кругу. Но как любят? По принципу «пусть у ребенка будет все». Очень немногие понимают, что такое «все». Думают, что это самые дорогие вещи, самая дорогая еда, самые дорогие курорты… Но это бы еще ничего, если ребенка хоть чему-нибудь учить. А учат главным образом вседозволенности. Чувству собственной исключительности. Большинство людей этого круга уверены, что всё — навсегда. Они навсегда, деньги навсегда, власть навсегда, возможности навсегда… Вседозволенность навсегда. В случае перемены статуса дети оказываются совершенно не приспособлены к реальной жизни. Некоторые просто погибают. Я не хочу, чтобы Настя когда-нибудь оказалась беспомощной мартышкой без царя в голове и без элементарных навыков самообслуживания. Я хочу хоть как-нибудь защитить ее заранее. Может быть, ей никогда не придется в поте лица зарабатывать на кусок хлеба… И даже скорее всего — не придется. Но жизнь — штука довольно подлая. У судьбы, как правило, больная фантазия и черный юмор. И если все-таки что-нибудь случится… такое… незапланированное — я хочу, чтобы девочка осталась здоровой. В том самом смысле, о котором вы говорили. Чтобы у нее не было депрессий по поводу недоступности бриллиантовых колье или еще каких-нибудь глупостей. Я хочу, чтобы она выросла сильной, образованной и… адекватной. Это ведь в любом случае пригодится. Если она навсегда останется в этом кругу — так, пожалуй, еще и больше пригодится… Может быть, делом каким-нибудь займется. Настоящим, полезным. И не свихнется от бессмысленности существования. Или от собственного всемогущества.
— Да как их от этого убережешь? — печально сказала Нина Максимовна. — Люди ведь все одинаковые. Что могут — то и делают. А если всё могут — то и делают всё. Что в голову взбредет.
— Да, — согласилась Александра. — И я про это. Я не хочу, чтобы Насте при ее будущем… всемогуществе взбрела в голову какая-нибудь пакость.
— То-то вы с ней так строго, — догадалась Нина Максимовна. — Ну, так это сейчас Настя вас слушает… А вырастет? Ведь всякие влияния будут. Да и сейчас рядом не только вы. И родители тоже. И другие люди. Ведь все как-то влияют, правда? От всех не убережешь. Особенно от родителей. Если родители захотят вмешаться — так как же с ними спорить? Родители имеют право на всё… Особенно такие. Не поспоришь.
— Нет, — резко сказала Александра. — Родители далеко не на всё право имеют. Особенно такие… Любые. Никто не имеет права на зло. На преступление.
Она замолчала, давя в себе вспышку бессильной ярости, встала, пересекла холл, заглянула в детскую — Настя спокойно спала, раскинув руки в стороны и столкнув простыню к ногам. Улыбалась во сне. Совсем выздоровела. Александра осторожно закрыла дверь, вернулась к своему креслу, села и буднично сказала настороженно следящей за ней Нине Максимовне:
— Первый ребенок, с которым я начинала работать, погиб. Девочка. Ее тоже звали Настей. Ее угробил родной отец.
Нина Максимовна схватилась за сердце, открыла рот и в ужасе уставилась на Александру.
— На первой работе я допустила много ошибок. О многом даже не подозревала… А ведь могла бы узнать. Необходимо было узнать. Заранее. Может быть, я сумела бы защитить девочку… как-нибудь.
Ознакомительная версия.
