Ознакомительная версия.
Нина Максимовна схватилась за сердце, открыла рот и в ужасе уставилась на Александру.
— На первой работе я допустила много ошибок. О многом даже не подозревала… А ведь могла бы узнать. Необходимо было узнать. Заранее. Может быть, я сумела бы защитить девочку… как-нибудь.
Александра сжала зубы и перевела дыхание. Как бы она сумела защитить Настю от невменяемого урода? Нет, все равно сумела бы. Если бы знала…
— От отца? — неуверенно спросила Нина Максимовна. — Это как же это?.. Это же я и не представляю… Он ведь, наверное, тоже не простой человек был?
— Он был простой, как… полено, — зло сказала Александра. — Из этого полена сделали боевую дубину. Примитивную дубину. Сучковатую. И полено вообразило себя абсолютным оружием.
Она опять замолчала. Дышать было трудно. Каждый раз, когда она вспоминает все это, становится трудно дышать… Как она могла так долго не понимать совершенно очевидных вещей? Ну, ладно, не очень долго — два месяца… Нет, все-таки долго. Если бы поняла сразу — что-нибудь сделала бы.
Хотя понять что-нибудь сразу было сложно. Полковник любил дочь. И жена его свою дочь любила. Поздний ребенок, долгожданный, выстраданный, последний подарок судьбы. Драгоценный подарок. Умница, красавица, свет в окне, смысл жизни Настёна. Баловали страшно. Любое желание — сию минуту! Поднимали панику из-за каждого ее чиха. Соперничали друг с другом за внимание дочери. Подарки ей выбирали отдельно: этот — от папы, этот — от мамы, какой тебе больше нравится? Даже странно, что в такой обстановке девочка не стала домашним тираном. Когда Александра появилась в доме полковника, Настёне было четыре года, и она была самым обычным ребенком, славным карапузом, здоровым, энергичным, веселым и очень доброжелательным. Правда, говорила плохо. Няни у нее менялись каждый месяц, и все разговаривали с ребенком в стиле «масенький-холосенький». Ладно, это тоже дело поправимое, тем более, что родители, наконец, всерьез озаботились развитием дочери, так что мешать особо не будут.
Они особо и не мешали. Оба были полностью поглощены работой — каждый своей. Это потом уже Александра поняла, что бизнес у них общий. Полковник стал полковником совсем недавно, в прокуратуре работал вообще только три месяца. И сразу как-то правильно сориентировался. Включил старые связи, завел новые. Просчитал все возможности, которые давала новая должность. Новая должность и сама по себе давала массу возможностей. А что не давала — полковник брал сам. Много брал.
Жена его считалась владелицей охранного агентства. И заодно — генеральным директором. Руководил, конечно, полковник, но и у жены был ключ от сейфа. Время от времени она заезжала на работу и лезла в сейф — отщипнуть от общей кассы на текущие расходы. Расходы с каждым днем текли все стремительнее. Генеральная директриса брала все больше. Как потом выяснилось, очень много брала.
Дома муж с женой дружно подсчитывали взятое и немножко склочничали из-за потраченного. Жена допытывалась, зачем муж купил вторую квартиру и почему записал загородный дом на мать, а муж выражал недовольство по поводу покупки седьмой шубы, пятого килограмма рыжья и второй машины. Посклочничав, мирились на том, что все не лишнее, все пригодится, все, в конце концов, достанется Настёне, свету в окне и смыслу жизни. Ведь только ради нее и работаем, жилы рвем, минуты свободной не имеем… А если имеем свободную минуту — так тоже для нее, для доченьки любимой!
И мать, и отец правда каждую свободную минуту старались проводить с ребенком. Таскали Настёну по знакомым, хвастались: вон какая у нас наследница растет! Ух, завидной невестой будет! Видите браслетик на ручке? Это папа ей на день рождения подарил. Нет, не только что, в прошлом году, на трехлетие. Да, бриллиантики, а как же. Наша наследница мусор никогда носить не будет… А вот крестик мама подарила, уже на четырехлетие. Тут уже не бриллиантики, тут уже серьезные бриллианты. А как же. Ребенок растет. Не всю жизнь детские украшения носить будет. Пора приучать к взрослым вещам.
Взрослыми вещами считались еще магазины, рестораны, кафе и работа. По магазинам Настёну таскала мать, на работу — отец, в рестораны — вместе.
Через неделю Александру отпустили на выходные. Ей не нужны были выходные, она планировала массу занятий для Настёны на эти дни, но ее отпустили. Просто прогнали. Папа с мамой оба будут дома, оба давно мечтают провести с дочкой тихий семейный уик-энд, и гувернантке совершенно незачем присутствовать на чужом семейном уик-энде.
Александра провела в своей крошечной квартирке почти два скучных дня, от тоски сделала генеральную уборку, выбросила нечаянно найденный мусор — две пары носков бывшего жениха и брошюрку «Ты скоро станешь мамой», — и в воскресенье к вечеру поехала на работу, радостно ожидая встречи с Настёной.
Настёна ревела в три ручья, сидя на коленях у домработницы Оксаны Петровны. В глубине квартиры полковник и его жена орали друг на друга, время от времени роняя на пол что-то стеклянное. Нет, хрустальное. Ничего просто стеклянного в доме не держали, в приданое Настёне собирали хрусталь. И фарфор. Похоже, сейчас там разбирались именно с этой частью приданого.
— Каждый раз после кабака так, — хладнокровно объяснила Оксана Петровна шум в квартире. — Напьются оба — и понеслась душа в рай… Да ты не обращай внимания, они уже скоро мириться будут. Главное — им в тот момент Настю не показывать. А то начнут ее друг у друга из рук вырывать, опять разорутся: кого она больше любит, папу или маму… А девка и так не в себе, вон как трясется. Как пришли — так и плачет, не переставая. Они, поди, еще в кабаке лаяться начали, все никак остановиться не могут. Вот и она никак не остановится. Каждый раз одно и то же, как людям не надоест… Хорошо, что ты пораньше пришла, а то я прямо и не знала, что делать-то. Сегодня Настя что-то очень сильно плачет… Я уж с ней и так, и эдак… И качала, и песню пела, и водой поила… Все плачет и плачет. Опять ночь спать не будет.
Настёна и правда эту ночь почти не спала. Немножко задремлет — и тут же вскрикивает во сне, просыпается — и начинает плакать. Александра совсем измучилась, думала даже врача вызывать, но без ведома родителей не решилась. Родители спокойно дрыхли после шумного примирения за кухонным столом — едва ли не более шумного, чем ссора. Мирились с песнями, с хохотом, со звоном бокалов и с торжественным прощением друг другу утаенных друг от друга доходов или расходов.
Утром перед работой полковник приперся в детскую — с подвыванием зевая, топая подкованными башмаками, хлопая дверью… Увидел Александру, сидящую в кресле рядом с кроваткой Настёны, в полный голос удивился:
— Ты чё тут? Сидишь-то? С утра пораньше? А?
— Тише… — Александра прижала палец к губам, поднялась и попробовала вывести полковника из комнаты. — Тише, Настя только что уснула. Всю ночь почти не спала.
Полковник из комнаты выходить не захотел, небрежно отодвинул Александру с пути, шагнул к Настиной кроватке, низко наклонился, присмотрелся и, не понижая голоса, сказал:
— Наверное, заболела. Температура есть? Валька встанет — ты ей скажи. Мне уже на работу пора.
Настёна проснулась, увидела отца, вскрикнула и заплакала.
— Ты чего? — весело удивился полковник. — Не узнала? У-тю-тю-тю, ты ж моя масенькая… Это я, твой любимый папка!
Он вынул ребенка из кроватки, поднял вверх на вытянутых руках, потормошил и опять положил на постель. Недовольно сказал:
— Ну, сделай что-нибудь. Видишь — плачет. Значит — болит что-то.
— Она весь вечер вчера плакала, — тихо напомнила Александра. — И почти всю ночь.
— А! — догадался полковник. — Это она за меня переживает. У ти моя масенькая… Не бойся за папку, папка у тебя сильнее всех, папка у тебя самый сильный, твой папка любому рыло начистит, любого по стенке размажет, любого в землю закопает… Не бойся, Настёна, твоего папку никто не победит. Ладно, я пошел. Да успокой ты её! Вон чего делается, икать начала. Еще и правда заболеет…
Потормошил рыдающую дочь, пощекотал ей животик, почесал за ушком — и ушел. Александре едва удалось успокоить Настёну, битый час нося ее на руках и то рассказывая ей, что все будет хорошо, то расспрашивая, что такое нехорошее могло случиться, чтобы так сильно расстраиваться… Настёна постепенно успокоилась, опять стала засыпать, уже совсем сквозь сон вдруг пробормотала:
— Папа так длался… Везде кофь, кофь, кофь… А папа би-и-ил…
Александра ничего не поняла, но на всякий случай сказала:
— Это был сон. Такой страшный-страшный. Больше не приснится. Если сейчас поспишь — увидишь во сне что-нибудь очень хорошее.
Валентина проснулась к одиннадцати, тоже заглянула в детскую, но будить дочь не стала, послушно дала увести себя в гостиную, хмуро выслушала отчет Александры о прошедшей ночи и предложение вызвать врача, раздраженно отмахнулась:
Ознакомительная версия.
