Ниси заказала седьмую кружку.
— Хорошо, подождем, пока ваше желание исполнится.
— Но я никак не могу попасть туда, где ванна. Она в глубине туалетной комнаты, и из коридора не разглядеть. Увидеть бы только ту желто-зеленую плитку. И сфотографировать — с того же места, с какого сделана фотография на последней странице.
Таро внимательно посмотрел в лицо Ниси, грызущей сушеную рыбку, и насторожился. Готова через любую щель пролезть в семейство Морио. Может, она их обманывает. Испортила что-нибудь в ванной и теперь хочет его, Таро, использовать.
— А вы говорили Морио, что их дом есть на фотографиях в альбоме?
— Нет, это ведь…
— То есть, скрыли…
— Но если им сказать, что я давно изучаю их дом, они, чего доброго, еще испугаются?
— Вообще-то, вполне можно было бы сказать про альбом.
— A-а, ну да…
Ниси, склонив голову набок, улыбнулась — Таро рассердила эта деланная улыбка. Кто ее знает, а что если под видом дружбы она использует Морио в каких-то своих целях?
— Может, уже хватит? И в доме побывали, и сад осмотрели…
— Да, но я ведь не знаю, когда этот дом исчезнет. Ему лет пятьдесят? Сейчас конъюнктура хорошая, везде идет стройка. Вот вы говорили, рядом с железной дорогой разбирают дом — наверное, построят многоквартирный.
«Да», — Таро наконец вспомнил, о чем в последнее время регулярно сообщали в новостях: и резко возросшие повсюду строительство и всякие реконструкции, и работы по благоустройству — все это связано с экономикой, необходимостью вложений перед повышением налогов. Нельзя сказать, что он не слышал подобных разговоров на работе, просто считал, что к нему это не имеет никакого отношения. Даже по дороге к станции на глаза теперь все время попадались затянутые строительной сеткой здания. Через дорогу, напротив «Палаццо Саэки III», тоже начали сносить жилой дом.
Ниси одним глотком отпила половину седьмой по счету кружки.
— В Токио здания возникают одно за другим, открываются новые рестораны; встретишься со знакомыми и каждый раз слышишь: «Я был там-то, там интересно», «Ходил туда-то» — все меняется ежедневно. Разве нет? Улучшается быстро, ухудшается медленно.
— Да, но Токио ведь очень разный. Когда я сюда приехал, то жил сначала в Ситамати — изначально очень простом районе: там и жилые кварталы, и заводы.
— Точно. А здесь я часто думаю: есть ли другие районы или какие-то другие места. Кроме той улицы, где я живу.
— Мне здесь очень нравится.
— А что именно и почему? — Ниси положила скрещенные руки на стол и посмотрела прямо на Таро.
— Да потому что здесь можно встретить все, что угодно. Ну, например, те «кошачьи лапки» на деревьях.
— Разве только в Токио?
— Я впервые увидел их здесь.
— Вы не знаете других мест…
— Может быть…
— Не обижайтесь, я не о вас говорю.
— Да?
В пивной уже не осталось других посетителей. Официант посматривал в их сторону — собирался закрывать. Видимо, в воскресенье они заканчивали раньше.
— Хотела бы я свободно провести хотя бы денек в том доме, — Ниси вздохнула и допила пиво.
Когда они вышли на улицу, Ниси сказала, что поедет к матери в Тиба, и направилась к станции.
C тех пор Ниси иногда приносила Таро то печенье, то какой-нибудь кекс, испеченные Мивако. Таро благодарил, брал, но в старших классах он как-то отравился, съев чиз-кейк, который приготовила старшая сестра, — промучился несколько дней, и с тех пор у него было стойкое предубеждение против домашней выпечки, так что все это он относил на работу и скармливал там сослуживцам, любившим сладкое. Сослуживцы были очень довольны. Нахваливали: «Опытная хозяйка готовила. Вот счастье для детишек, которые каждый день едят такую вкуснятину. Я из сладкого больше всего люблю пирожки, очень хочу попробовать, как она их готовит». Таро даже показали на карте с десяток мест в Токио, куда следует пойти, чтобы отведать замечательных пирожков.
В воскресенье в конце октября Таро, растянувшись на циновке, просматривал в смартфоне новости и задержал взгляд на заметке о неразорвавшейся бомбе.
«27 числа в первой половине дня из жилого квартала Минами Синагава в районе Синагава в Токио было временно эвакуировано 1150 жителей близлежащего района, после чего отряд Сухопутных сил самообороны обезвредил неразорвавшийся снаряд времен войны. Снаряд обнаружили на участке работ, ведущихся в пятистах метрах к северу от железнодорожной станции Оимати. Участок диаметром 130 метров признан опасным, заходить туда запрещено. На расписание движения поездов предпринятые меры не повлияли. Саперный взвод вспомогательных частей Восточного отделения Сухопутных сил самообороны возвел из мешков с песком защитную стену и около 11 часов утра с помощью дистанционного устройства обезвредил снаряд. В 1.30 пополудни предписание об эвакуации было отменено. По свидетельству местных властей, снаряд имел 15 сантиметров в диаметре и 55 сантиметров в длину».
Таро представил себе зарывшийся глубоко в почву снаряд, его скрытую мощь, которая таилась в рыжем от ржавчины коме земли и, несмотря на прошедшие десятки лет, все еще представляла опасность, — это воспринималось не столько как страшное, а скорее как нереальное, существующее по ошибке явление.
Этому снаряду, наверное, столько же лет, сколько его отцу и «Змее». Его изготовили тогда, когда они только родились, и он неподвижно лежал в земле долгие годы, пока люди проживали свою обычную жизнь.
На прошлой неделе в понедельник была очередная годовщина смерти отца. Таро совсем забыл об этом и вспомнил лишь через несколько дней. Вспомнил, но время уже прошло, поэтому никак эту дату не отметил. «Хоть пива духу преподнести», — подумал Таро, достал из шкафа ступку и пестик, выставил, как на алтаре, перед телевизором. Наверное, надо было бы поставить цветы или свечи зажечь. Но ничего такого дома не было. Таро жил в этой квартире три года и еще ни разу не отмечал здесь день смерти отца.
И сейчас ему порой казалось, что отец просто ненадолго куда-то вышел. Таро определял это как «ощущение, когда во сне забываешь о собственном присутствии. И отсутствуешь достаточно долго». Наверное, такие мысли возникали потому, что он хотел забыть о смерти отца. И в Осака он поэтому ездил редко.
Листья клена в саду домовладелицы покраснели и начали опадать. Плющ тоже побагровел. Цвет был таким ярким, будто растение подсвечивали изнутри.
Таро по-прежнему отправлялся на работу, выбирая по настроению один из трех маршрутов до станции. Участков, где шла стройка, становилось все больше. Как-то раз он увидел, как увозят разобранный дом. Деревянный каркас жилого здания подняли и поставили на самосвал.
Под землей, по которой ходит он каждый день, течет река из сточных вод. Тянутся водопроводные и газовые трубы. Может быть, прячутся неразорвавшиеся снаряды. Как с этим в их районе, он не знал, но, когда работал парикмахером, слышал от пожилого клиента, что места возле Синдзюку сильно пострадали от воздушных налетов. Если бомбы и остались, то они погребены под обломками сгоревших тогда домов и мебели. Еще раньше в этих краях был смешанный лес и поля, поэтому каждый год здесь образовывался очередной слой из опавших листьев, плодов и даже из водившейся тут мелкой живности, и слои эти погружались глубже и глубже в землю.
И по всему этому теперь ходил Таро.
Как-то в холодную ветреную ночь Таро, возвращаясь домой прямо от клиента, шел с другой станции и заметил животное, которое, переваливаясь, переходило железнодорожные пути линии Сэтагая. Сперва он решил, что это толстая неуклюжая кошка, но, присмотревшись, узнал барсука.
Маленькие лапки под шарообразным телом. Не останавливаясь, барсук перебрался через рельсы и исчез в посадках по другую сторону линии. Таро еще некоторое время постоял у сетки, несколько раз мысленно возвращаясь к облику увиденного зверя и стараясь его как следует запомнить.
