– Какое слияние они предложили? Передача акций?
– Никаких деталей. Просто заинтересованная готовность.
Хейген некоторое время молчал.
– Мы могли бы использовать их вычислительные машины. В других отношениях мы не подходим друг другу. Смешивать нашу и их продукцию – порочная идея. По ряду пунктов мы конкурируем с ними.
– Не говори со мной о производстве, Эдди. Я просто передаю вам их просьбу. Почему бы не поговорить с ними? Вреда не принесет.
– Как сказала страждущая дева,– добавил Хейген.– Ты помнишь, что с ней случилось? Ее изнасиловали.
– Да или нет, Эдди?
– Как, черт возьми, я могу сказать? – фыркнул Хейген.– У меня есть правление, с которым надо советоваться.
– Могу я передать Джет-Тех, что ты обсудишь их предложение со своим правлением?
– Почему же нет, черт побери. Скажи им это. Но, Вуди?
– Да?
– Из-за твоей последней услуги, мой старый армейский дружок, я попал как кур во щи по самый пупок. На этот раз я прошу защиты.
– Какой?
– Если мы объединимся с Джет-Тех, они должны понимать, что судьба их займа в ЮБТК зависит от их хорошего отношения ко мне.
– Господи, Эдди! Это уж слишком.
– Да или нет? – спросил Хейген.
– С моей стороны да. Но кроме меня, есть правление директоров.
– О'кей. Скажи Джет-Тех, чтобы позвонили мне. Кто там, Лумис?
– По всей вероятности, он.
– Напомни мне надеть для этой встречи железный панцирь. До свидания, старый армейский друг.
– До свидания, старый жмот.
Палмер медленно шел по Броуд-стрит.
Небо над головой было холодное и чистое. Между устремленными вверх серыми домами оно казалось маленькими осколками льда. Палмер постоял на углу, слушая хлопанье каких-то гигантских крыльев. Прищурившись, он посмотрел на ясное небо и увидел вибрирующую массу подымающегося вертолета. Он задержался немного, повисел на своих медленно вращающихся винтах, похожий на ястреба, высмотревшего добычу. Потом плавным толчком он рванулся вверх и исчез. Спустя момент гул огромных лопастей заглушили нетерпеливые автомобильные гудки. Палмер посмотрел на окружающие его здания – старые, дряхлые в своих мантиях из манхэттенской сажи, новые уже местами покрылись струпьями под действием едкого нью-йоркского воздуха. Палмер вздохнул и почувствовал типичные запахи этого города и этого района: слегка солоноватый, чуть-чуть гнилостный запах реки и сладковатое зловоние выхлопных газов. Обыкновенный человек не мог бы дышать таким воздухом, эта атмосфера враждебна большинству земных существ.
Он медленно шел к главному управлению ЮБТК, размышляя, сможет ли он или кто-то другой долго прожить в этой чуждой им атмосфере. Неожиданно, путем каких-то сложных ассоциаций возникла мысль о Вирджинии.
Он вошел в телефонную будку и набрал номер своей конторы, но тут же медленно опустил трубку на рычаг. Он позвонит ей после собрания, решил он, или же, еще лучше, позвонит на обратном пути из банка и пригласит ее куда-нибудь выпить. Он точно не знал, о чем они будут говорить. Казалось, все уже решено. Но он почувствовал бы себя лучше, если бы пригласил ее. Даже если она откажется, он будет чувствовать себя лучше.
На секунду он прислонился к стене будки. Еще одна машина подъехала к входу в ЮБТК и высадила трех пожилых директоров. Интересно, подумал Палмер, многие ли из этих престарелых джентльменов имеют представление о подоплеке нынешнего собрания, которое, как обычно, пройдет гладко, усыпляюще скучно. Есть ли у кого-нибудь подозрения – кроме горстки посвященных, чуют ли они предательство, ложь, шантаж, подкуп и хитрую паутину давления, контрдавления, маневрирования и контрманеврирования, которую Палмера вынудили сплести? Видели ли они за вежливым молодым лицом своего вицепрезидента – исполнителя что-либо большее, чем благоразумного, хорошо образованного белого протестанта, человека их собственного толка? Видели ли они интригана, лжеца и изменника? Проник ли кто-нибудь из них сквозь гладкий актерский фасад, чтобы увидеть его другие роли?
Стоя в телефонной будке, Палмер понял, что ни один из них при взгляде на него ничего подобного не замечал. Даже Бэркхардт или Лумис не могли осознать каждую мелочь, каждую ложь, каждую ниточку интриги. Они видели того, кого должны были видеть,– человека, созданного по их образу и подобию. Неожиданно Палмер понял, что они правы. Он стал одним из них. Наконец-то.
Он вышел из будки и очень медленно пошел к банку. На перекрестке он неожиданно устремился через улицу. Бешеный автомобильный гудок резко отозвался у него в ушах. Палмер продолжал шагать, ничего не видя, квартал за кварталом. Зловоние реки забило ему ноздри.
На следующем перекрестке лишь какой-то слабый инстинкт самосохранения заставил его поднять глаза. Прямо перед ним лежал Бэттери-парк. Палмер вынырнул из последнего грязного ущелья и быстро пошел к воде.
В парке без деревьев были только очень старые и совсем юные граждане. Старики, сидя на скамейках, следили за двумя пароходами, медленно отходящими от пристани. Дети толпились вокруг продавца воздушной кукурузы и конфет. Палмер стоял возле замшелого парапета и пристально смотрел на юг в самое сердце гавани.
Он следил за двумя пароходами, которые осторожно разворачивались, ведомые буксирами. Слева Палмер с трудом разглядел светло-зеленый цоколь статуи Свободы. Он напряг зрение, и на мгновение перед ним появилась ее остроконечная корона, а потом ее снова заволокло дымом.
Палмер повернулся спиной к гавани и посмотрел на неровную, рваную линию горизонта, похожую на температурную кривую лихорадящего больного. Палмер проследил взглядом энергичные рывки вверх и темные провалы этой беспокойной души. Все там было, решил он. И ни одной спокойной, ровной линии.
Он спросил себя, как долго он сможет это выносить. Он спросил себя, смогут ли они с Эдис преуспеть в этом ужасном городе. Он вспомнил тихие озера и плавные лесистые холмы Мичигана. А что будет летом? Ни на один вопрос ответа он не получил.
Над вершинами вздыбленных, как утесы, зданий финансового района плоской белой плитой возвышался новый утес, на котором мерцало электрическое табло, сообщающее температуру воздуха и время суток. Мгновение Палмер смотрел на него: 41° 9:45; 41° 9:45; 41° 9:46.
Он бросил взгляд на свои руки и увидел, что маленькие острые кусочки черноватой ржавчины прилипли к ладоням. Он потер их друг о друга, ощущая этот дар города.
Но, господи, ведь в моем возрасте никто в отставку не уходит, подумал он. Я не играю на пианино, не коллекционирую марки и не пишу картины.
Его снова охватило непреодолимое желание позвонить Вирджинии. Оглянувшись, он поискал глазами телефонную будку и, не найдя ни одной, быстро пошел из парка. Оказавшись опять в глубоких ущельях города, он почувствовал почти непередаваемое облегчение. Тесные огороженные пространства успокоили его. Узкие протоки улиц действовали как-то умиротворяюще. Он прошел мимо трех телефонных будок. Когда Палмер вошел в банк, швейцар приветствовал его коротким, сдержанным жестом. Палмер улыбнулся, кивнул и на мгновение задержался под высоким сводом этого золотого и зеленого необъятного пространства. Он услышал, как работает счетная машина ИБМ. Ее четкий ритм подсказал ему, что машина считает и печатает квартальные карточки дивидендов сберегательных счетов. Улыбка медленно сошла с его лица. Он направился к лифту, зная, что большинство служащих откровенно следят за ним, догадываясь о его действительной власти. Он знал также, что вид у него сейчас вполне внушающий доверие. Он казался сросшимся с банком.
В конце концов это было лучшее, если не единственное, к чему он был способен.
