Ознакомительная версия.
И неизвестно, что еще произойдет, вон там, за поворотом ближайшего переулка, куда уведет тебя он, какую приятную непредвиденность предоставит? И даже не важно, нужна ли она тебе, непредвиденность, хочешь ли ты ее. Может, и не хочешь – твое, в конце концов, дело. Главное, что выбор есть. Сам факт, что она присутствует, носится в воздухе и обещает, – сам такой факт будоражит и сильно разукрашивает общую скромную ежедневность. Хотя – повторю: реализуется ли все то, что обещано и нашептано тебе втихаря? Или нет? Это второй и, в общем-то, несущественный вопрос. Ведь порой само обладание и не обязательно, достаточно догадки, что обладание возможно.
А вот и Инфант топчется в сторонке у противоположной стороны скверика. И портфель при нем. И по тому, как отвисает Инфантова кисть, да и вся вытянутая за ней рука, понятно, что не легкий на сегодня у него портфельчик оказался.
Мы всей гурьбой и рванулись к нему, расталкивая на узкой проезжей части машины, устремляя за собой Зину с подругой. Но только чтобы разочаровать их обеих. Потому что, возможно, у них были совсем другие планы на поздний вечер – более культурные, цивильные, одним словом.
Ну, ночной клуб какой или ресторан-кофейня, на худой конец. В конце концов, не девчонки какие-нибудь, а пусть еще вполне молодые, пусть озорные еще, но уже взрослые женщины. И не пристало таким женщинам в скверике прямо напротив театра первую бутылку сушняка вместе с незнакомым и странноватым на вид Инфантом из горла распивать.
А им как раз именно такое и предстояло. Да и нам тоже. Потому что обидно выбило нас из подпитого нашего баланса, то есть из гармонии, и срочно следовало к ней возвращаться. А Инфанту просто-напросто надо было нас нагонять.
И хотя ни Зина, ни подруга ее нас не одобрили ни взглядом, ни словом, а даже как-то засомневались поначалу, но все равно глотнули из бутылки. Лишь переглянулись опять же двусмысленно.
– Да это все из-за бомжа этого, – напомнил про меня Илюха. – Это его заразные привычки вот так незаметно на нас перекинулись. Вы тоже будьте осторожны, а то, как и мы, пострадать можете, будете теперь каждый раз после театра вот так же… – предупредил Илюха женщин, заливая себе рот.
– Ты, Инфант, пропустил веселый спектакль, – постарался представить я и Зине, и подруге ее Инфанта.
Но тот не представлялся. Не хотел, наверное. А хотел стоять молчаливо.
– Да, он не театрал, – перевел разговор на Инфанта Илюха. – Как, например, мы с тобой.
И я согласился – точно, не театрал.
– Ты, лапуля, – наконец-то проявился печальным голосом Инфант, – теперь сам будешь этот портфель таскать.
И в голосе его зазвучала обида. Которая, по-видимому, и помешала ему естественно отреагировать на совсем близко подошедших к нему женщин. Хотя те осматривали его почти без боязни.
Но я не хотел дискуссии, особенно про портфель, особенно в присутствии посторонних. И поэтому, чтобы ее избежать, сам прильнул губами к горлышку бутылки.
А потом оторвал от губ булькающую емкость и налил Инфанту в стаканчик, потому что Инфант всегда пил только из стаканчика. Запретили мы ему не из стаканчика.
Так как давно заметили, что, после того как он присосется к любой, не обязательно даже спиртной, бутылке, – содержимого в ней почему-то становилось подозрительно больше. Он вообще легко ломал все физические законы, этот Инфант.
Глава 6
Два часа сорок пять минут до кульминации
А вот теперь я произведу волюнтаристскую остановку в своем сюжетном продвижении, потому как пора ввести в него новый персонаж, то бишь, самого что ни на есть Инфанта. Потому как он еще один основной герой данной, да и многих последующих историй. Или их канва, если можно так про человека.
К тому же он более других отчетливо требует дополнительного описания и объяснения, так как без объяснения можно легко запутаться в Инфанте. И заплутать в нем.
Короче, Инфант был странен. Хотя, говоря об Инфанте вслух, мы и в глаза, и за ними употребляли более лицеприятное слово – «неадекватный». И ничего, если честно, в этом слове плохого не подразумевали.
Да и то сказать, еще ведь грибоедовский Чацкий, насколько я помню, восклицал под самый занавес своего горя: «Я странный? – восклицал Чацкий. – А не странен кто ж?!»
И действительно, ну кто ж не странен?
Ведь если каждый из нас обернется вокруг себя, приглядится к окружающему народу – к родственникам, например, особенно со стороны жены или, наоборот, мужа. Или к друзьям, к тем, которые с детства. Да и к остальным тоже приглядится – то каждый поймет вслед за мной, что все, абсолютно все неадекватны. Со своими, так сказать, прибамбасами.
И даже я, и даже не исключено, что и Зина с подругой. Ну а про Илюху и говорить нечего – достаточно лишь в его глазки, даже в темноте светящиеся неестественной живостью, заглянуть. Как будто он робот электрический какой, заряженный выше самого допустимого предела.
Да и хорошо это, что мы все неадекватны. Так жить слаще, когда у каждого свои уникальные представления на этот мир имеются. Не совпадающие порой с общепринятыми, подтвержденными наукой.
И все же если честно, то на общем фоне общей неадекватности Инфантова неадекватность отчетливо выделялась одиноко торчащим гладко отесанным колом. Или, если попытаться найти более литературное сравнение, то скажем, что она, неадекватность, билась мускулистой мухой в запыленное на солнце оконное стекло. И мерно жужжала при этом.
Итак, описываю.
Начнем с того, что Инфант, по моим точным сведениям, ничего не знал, а все потому, что ничем никогда не интересовался. В смысле, читать-то его в школе научили, но вот, например, с печатным словом – газетами, журналами, не говоря уже про художественную литературу, знаком он был лишь понаслышке. К тому же никаких образовательных заведений, типа консерваторий или планетариев, он не посещал. Может, только пару раз филармонию, да и то крепко ведомый нами, мной и Илюхой, под руки.
Он даже, кажется, телевизора не слушал, не говоря уже про станции радиовещания. И вообще ни в чем, кроме жизненно необходимого, толком не разбирался… А вот на€ тебе, таким был колоритным – от рождения колоритным, – что кратких словосочетаний, подходящих для его описания, практически не отыскать. Во всяком случае, приличных.
Впрочем, назвать Инфанта неинтересным для окружающих или, скажем, непривлекательным было бы неверно, особенно если говорить о физической стороне дела. Наоборот, он выглядел вполне привлекательным, в том смысле, что привлекал внимание, и в этом смысле он выглядел даже очень привлекательным.
Собственно, всех нас, остальных, которые рядом с ним, люди со стороны запоминали именно по нему. И часто я мог слышать ко мне же и обращенное: «А, так это ты был с тем мудилой, который напугал мою жену?»
Жена в данном случае – имя нарицательное. Потому что вместо нее могли упоминаться теща, бабушка, дети и даже собака.
Дело в том, что родители у Инфанта если не красавцы и красавицы, то, во всяком случае, люди вполне нормальные. Хотя бы внешне. Но беда в том, что они абсолютно друг на друга не похожи, я бы даже сказал, что каждый из них просто-напросто опровергает внешность другого.
Инфант же как-то так ухитрился унаследовать от них в равной степени… Что в принципе совсем не плохо, когда наследуешь от родителей. Плохо, однако, оказалось то, что унаследованные от разных родителей части не сумели ужиться друг с другом.
Так, нос был от папы Инфанта, и он не уживался со щеками мамы, глаза опять от мамы, но они активно возражали прилегающим к ним бровям папы, и так далее. Проблема также переносилась на тело – папины ноги имели надстройку в виде маминых бедер, а те соединялись с папиной талией. И так оно росло и поднималось к самому, что ни на есть, лицу.
У скорого на выводы читателя может сложиться впечатление, что Инфантова внешность была не симпатична для окружающих. Но если такое впечатление сложилось, то оно ошибочно.
Инфант не был некрасив, как не бывают некрасивы портреты Пикассо кубистского периода, – он даже скорее был интересен. Но интересность его поражала отходом от принятых норм и оттого была, как бы это выразиться, – на любителя. Или лучше сказать – на ценителя.
Дело в том, что если уж и находилась женщина, которая могла все это оценить, то влюблялась она в Инфанта намертво. И это болезненное чувство можно объяснить только тем, что если кому такое нравится, то заменить его уже нечем. Потому как ничего подобного в мире больше не существует. Мы, все остальные, мы более или менее типажны, мы повторяемы. А вот Инфант – нет!
Впрочем, и без меня известно, настоящих ценителей мало – пока модным не станет, понимает, что почем, только маленькая толика населения. Так и с Пикассо было, и скажем честно, что, если не считать некоторых очень разбирающихся, женская красота мужскую Инфантову красоту особенно не баловала. О чем Инфант, бывало, в часы зимней вечерней скуки обильно переживал.
Ознакомительная версия.
