– Только осторожнее, – предупредил Дарий. – Артефакт еще не отошел от контузии… Еще чуть-чуть, да, так хорошо… Поехали…
Движения были крайне осторожные, словно шаги сапера, продвигающегося по минному полю. Но боли не было, Артефакт почти до краев наполнился силой, а потому казался доблестнее любого из трехсот спартанцев…
Но что такое? Кто-то клацает ручкой двери. Дарий замер на полпути, что для него в ту минуту было хуже ядерного взрыва.
– Кто бы это мог быть? – спросил он, не соображая, какую морозит глупость.
Пандора тоже затаила дыхание, что явно давалось нелегко, ибо она вся уже была на спуске.
– Не знаю, может, директор по сбыту, – ее голос был низок и одышлив.
– Какой еще директор и по какому сбыту? – Дарий моментально поднялся и стал застегиваться. Вся малина была испорчена.
– А я почем знаю… Подай халат, он на ящике…
Действительно, это был директор по сбыту: монголоидное смуглое лицо, типчики с такими лицами часто бывают спортсменами, а еще более часто – апологетами восточных единоборств. На нем был джинсовый костюм, в вырезе рубашки поблескивала цепочка из желтого металла, а на пальце руки, что Дарий успел узреть, массивный перстень из такого же желтого металла с большим голубым камнем…
– Извините, ребята, мне надо переписать продукцию, – бросил вошедший и проскочил в другое помещение. Он открывал по очереди холодильники и что-то записывал в тетрадь. И как бы всем видом демонстрировал полное понимание интимных жизненных процессов… Щекотливый, между прочим, момент, особенно для Пандоры, которая, накинув в спешке рабочий халат, никак не могла справиться с лицом – оно еще полыхало, а сама Пандора засуетилась, выскочила на улицу, где начала из стеклянной банки поливать грядку с цветами. Где Пандора, там и палисадник – это ее еще одна навязчивая идея.
Женщина явно волновалась, в то время как Дарий, выйдя на улицу, отошел в тень бука и, покуривая, предался размышлениям. Его неспокойное воображение уже вертелось вокруг образа директора по сбыту, а с языка готов был сорваться вопрос, который явно не понравился бы Пандоре. Да и бесполезно ее расспрашивать – сожмется, совьется в кольцо и с ужимками девственницы отбрешется. Поэтому он отстраненно стоял, прислонившись к дереву, и рассеянно наблюдал за действиями Пандоры, как бы между прочим прислушиваясь к ощущениям в той части тела, которая относится к владениям Артефакта. И хотя в обоих пахах было некоторое напряжение от избыточного прилива крови, но это ему не доставляло ни беспокойства, ни телесного обременения. Нормальное незавершенность Процесса.
Когда, наконец, директор вновь появился в дверях, он спросил у Пандоры: кто будет закрывать цех? Оказывается, это может сделать уборщица, только ключи после этого надо отдать в контору. «Вроде бы этот парень на бабника не похож, – успокоил себя Дарий, глядя вслед уходящему директору. – А если судить по походке, скорее смахивает на голубого…»
Когда Пандора переоделась и отдала в контору ключи, они по улице Йомас направились в сторону дома. Дарий отметил, что машина с золотистой крышей, на которой прибыл Омар Шариф, все еще стояла припаркованная к тротуару.
Народу на главной улице было так много, что пришлось лавировать, чтобы не столкнуться носами с праздной публикой. Сезон находился в самом разгаре, в преддверии песенного конкурса «Крутая волна». Фиеста юрмальского разлива. И потому среди местных гуляк много было приезжих из ближайшего зарубежья, одеждой и речью отличающихся от аборигенов. Вдоль улицы протянулись ряды с цветами, картинами, торговые лотки, предлагавшие приезжим местный эксклюзив в виде керамики, кожаных изделий и разливанного моря янтаря…
– Ты есть хочешь? – спросил Дарий Пандору, когда подходили к блинной. Это их давняя забегаловка, где пекут очень вкусные блины, оладьи и вареники с клубникой, малиной и вишнями.
Пандора заказала блины с медом, Дарий взял себе вареники с клубникой и по чашке черного чая. Они сидели у витрины, откуда хорошо была видна улица с ее разноцветными колоннами праздношатающейся публики. Пандора ела блины с помощью ножа и вилки и делала это очень выпендрежно, что смешило Дария. Его умиляли ее оттопыренные в сторону мизинчики и очень сосредоточенное выражение лица.
– Как блины?
– Как всегда, – от Пандоры не вытянешь лишнего слова. Она не умеет ни восхищаться, ни удивляться и, кажется, приземлись рядом с ней летающая тарелка, она и бровью не повела бы. Порой ведет себя, словно невозмутимый ирокез. Однако бывают моменты…
Дальше он не стал размышлять, ибо по какой-то таинственной ассоциации его мысли улетели в совершенно другие пределы. Лет на …дцать назад, когда блинная, в которой они сидели, еще не была блинной, а была обыкновенной сифонной, где вместе с зарядкой сифонов продавали в розлив вино. В какой же праздник все случилось? То ли седьмого ноября, то ли после дождливой демонстрации первого мая. Они с приятелями зашли выпить по стакану рислинга, а заодно и согреться. За стойкой стояла юная мадонна… новенькая – светлоликая, с василькового цвета глазами. И очень искрящимися и старательно приветливыми. В тот день одним стаканом дело не ограничилось. Дарий трижды возвращался, пока не познакомился с этой неизвестно откуда взявшейся мадонной (потом он, конечно, узнает, что еще ребенком она прибыла в Юрмалу вместе с матерью и сестрой из захолустных Великих Лук), у которой такие губы, такие глаза, такой цвет лица, волосы. Да, все вместе, что составляет таинство и свечение избранных на этой земле.
Почти неделю, день в день, он прибегал в сифонную, «закреплял знакомство», провожал домой и в один из вечеров даже сделал в блокноте ее набросок. Однажды, после кафе, он уговорил ее пойти к нему, в его заставленную винными бутылками, с давно не мытыми окнами, с прокуренными и с затянутой паутиной углами квартирку. Кажется, его Элегия тогда в очередной раз находилась в больнице. И произошло великое сотворение, перевернувшее в его мозгах все вверх дном. После Акта он показывал ей свои картины, которые штабелями были сложены вдоль стен, на старом комоде, а несколько небольших этюдов находились в туалете, запихнутые за унитаз. На многих полотнах были изображены обнаженные местные махи. Глядя на них, Пандора кривила губы и быстро отходила, видимо, давая ему понять, что она не из тех, кто будет перед ним оголяться. Перед уходом они повторили соединение вала и отверстия, после чего Дарий окончательно ощутил себя завоеванным. Но судьба играет не только Артефактами, но и их носителями. В один из дней, когда он зашел в сифонную, Пандоры там уже не было. Не появилась она и на второй день, и на третий… И все дни Дарий, таскаясь впустую в сифонную, спрашивал себя: «Зачем тебе, старому придурку, эта девчонка нужна? Она почти ребенок, и… таких, как она, полны улицы и магазины… Оглянись вокруг и найдешь в сто раз красивее…» Но уговоры были малоэффективны для его воображения, которое его смущало и болезненно тяготило. И однажды он спросил у продавщицы, которая после НЕЕ стала работать в сифонной, – куда, мол, подевалась ТА синеглазая девчонка? Но в ответ бестолковое пожатие плечами.
– Я точно не знаю, но вроде бы у нее что-то с психикой. Чуть ли не маньячка…
– А где она живет?
И опять пожатие плечами. Продавщица закурила, а тут подошли новые посетители и оттеснили Дария от прилавка. Но он все же кое-что узнал от грузчика Иманта, который сменил на Йомас почти все торговые точки и пил не просыхая. И когда Дарий открыл бутылку портвейна и завел разговор о синеглазке, тот долго смотрел в пространство и каким-то расхлябанно-плаксивым голосом рассказал ему «все как есть»… Оказывается, и что потом подтвердилось из других источников, ЕЕ отправили на «Красную Двину» (так в народе звалась психиатрическая больница), где она и находится до сих пор…
– Какая болезнь? – переспросил Имант, неотрывно глядя на бутылку. Но Дарий не спешил его угощать, боясь, что мысли Иманта уйдут в другую сторону и он ничего из него не вытянет. – Говорят, такой родилась… вот например, мой швагер родился педиком, и ты его хоть убей… Но точнее ты можешь узнать у ее подружки, она в аптеке работает… – Дарий отдал стакан Иманту, и тот в два глотка отправил его содержимое по назначению. Вытерся рукавом, закурил и с чувством выполненного долга облегченно вздохнул. – Но Айна говорила, что у НЕЕ мани… макини… словом, маньячка, огонь для нее, что для меня шнапс…
– Не хочешь ли ты сказать, что у нее маниакальная страсть к поджогам?
Имант, отворотив свою прокисшую рожу в сторону, развел руками. Словно тяжело контуженный, промямлил:
– Клевета – это месть трусов, а я не такой… Плесни еще… – Но Дарий не стал ему наливать, а, поставив бутылку рядом с ящиком, на котором сидел Имант, вышел из подсобки…
