Потом Аля садится к ней спиной, Анечка начинает делать пассы над головой. Ее руки в молчаливой пан-томиме разминают и вытягивают помятую Алину ауру, что-то невидимое невероятно длинное вытаскивают у нее из уха, мелко это растирают, комкают и выбрасывают под кровать…
Сеанс окончен.
— Все прошло! Спасибо, Анечка. Стало так хорошо! Без тебя никакие таблетки не помогают! Не знаю, как благодарить, — нахваливает спасительницу Аля, и Анечка, низко опустив голову, ускользает в коридор.
— Бедная девочка! Восемнадцать лет! А уже эпилепсия! Припадки бывают! Родители бросили! Не приезжают, домой не берут! А какая красивая девочка! Коса до пояса!
Самая ответственная работа поручена Рите, Она гладит халаты врачам и сестрам. У нее золотые руки. Весь персонал хрустит накрахмаленный, без единой морщинки и пятнышка.
Но бабка Королева поругивает Риту:
— Что ж ты так хорошо гладишь! Уже полгода на них даром работаешь! Так свой дом родной никогда не увидишь, не выпишут. Хорошие работники везде нужны! Они тебя тут долго продержат!
Когда Рита вышла, она рассказала:
— Ее привезли сюда очень тяжелую. Она чертиков в постели своей ловила, подушкой по ним колотила! Это с виду она, в очках, интеллигентная, а дома работает уборщицей, хоть и в очках! Куда ее возьмут со второй группой?
— Как же ты громко храпишь! — упрекает бабка Риту, — Всю ночь я не могла заснуть!
— Да ты же сама храпишь! И днем храпела!
От дикого храпа "тихих" мы с Алей просыпаемся одновременно. Гром справа, грохот с присвистом слева, отнимает от наших снов три блаженных часа до побудки.
Иногда по ночам в палату забегала вшивая Лида из коридора и долго в окне высматривает брата. У нас темно — лучше видно. Бабка Королева моментально просыпалась от шума и с бранью выгоняла ее вон:
— Уходи! Врачу нажалуюсь!
…И вдруг запретили в нашей палате на ночь выключать свет.
— Это все из — за тебя! Тебя караулят! Без тебя мы спали, как дома! — упрекнула меня Королева, заматывая на ночь голову платком.
Картина. В центре мрачное тоскливое пятно среди ярких солнечных красок.
В ритиных очках я внимательно разглядела пейзаж. Ненадежный кривой расшатанный мостик над грязной жижей мертвой речки пытался соединить два одинаково блеклых невзрачных берега.
Еще одна картина обнаружилась в большой палате. На ней изображена веселая румяная девушка в ярких оранжевых бликах.
Третья картина висела в ренген — кабинете. Но подписей на картинах я не нашла.
Кто автор? Почему не забрал полотна из психушки? Никто из персонала не знал ничего об этом художнике. Но за пределами дурдома рассказывали о художнике, помещенном сюда за карикатуры на высших чинов.
Печальная история.
Сколько тайн хранят архивы дурдомов.
— Терпеть не могу нашу врачиху! — присела рядом со мной накрашенная женщина с цепким взглядом, — Ее все здесь ненавидят! А тебе она — как? Нравится? Не нравится? Совести у нее нет! Записала мне "шизофрению", а группу дала только третью. Не могу из-за этого квартиру получить. Я сама здесь, в Петелино, живу и работаю. Мне психбольница должна дать квартиру без очереди. Но из-за НЕЕ не дают! А тебе она — нравится?
Девушка, сидящая рядом со мной вдруг наклонилась и очень тихо прошептала:
— Ты Мотиной ничего не рассказывай. Она здесь работает. Она — с ними….
А Мотина продолжала:
— У тебя — голоса? Расскажи, какие у тебя голоса?
— Что за "голоса"?
— Ну, вот я, например, "вижу". Видела ангела, который шел по воздуху. А ты что видишь?
— Почему я должна что-то видеть?
— Но я же вижу!
— Но тебе же нужна квартира.
Когда Мотина в конце концов отстала от меня, девушка снова тихо зашептала:
— Здесь много врагов. Говори тихо-тихо, чтобы никто ничего не услышал. Мне тоже трудно. У меня тоже враги… Но батюшка нашей церкви сказал, что ничему не надо противиться…
Самое очаровательное существо здесь Любочка Зябликова. Арлекин с хрустальным голоском. У нее большие влажные глаза, темное кукольное "каре", и длинные зябкие пальцы, которые она постоянно прячет в рукава халата. Здесь много привлекательных девчонок, но только Людочке петелинские мальчики пишут стихи, дарят сладости и цветы.
— Понюхай — как пахнет! Обожаю! — она сунула мне под нос кусок импортного мыла, — Не могу надышаться!
К разговору подключилась бабка Королева:
— Что ж он тебе мыло-то подарил? — съехидничала она. — Ты у него духи требуй! Ишь, мылом захотел отделаться!
— Он мне еще халвы обещал купить! — заступилась за поклонника Любочка.
— И где вы только встречаетесь!
— В мастерской.
Она единственная из отделения работала в мастерской, шила сорочки и халаты для больных. Но платили смехотворно мало.
— Сегодня выдали зарплату сразу за три месяца. Скажи, что лучше купить: губную помаду или килограмм халвы? Я так люблю халву! Что бы ты купила? Помаду или халву? Больше ни на что не хватит.
— Неужели за три месяца заработала только на кило халвы? — опять встряла Королева.
— Мы много шьем, но платят очень мало.
— Дур грех не обмануть! Дурака работа любит! Лежи лучше, поспи, никуда не ходи! Пенсии хватит.
— Нет-нет! Я люблю работать!
— Не работать ты любишь, а мальчикам глазки строить!
Свою странную болезнь Людочка объясняла так:
— Примерно в два часа дня в лице напрягается мышца, кожа стягивается, как резиновая, и начинает кричать злая вредная женщина. Она ругается, мне становится плохо, я хочу убежать, но не могу…Она всегда со мной…
В ее прошлом была такая тварь… Людочкин страх — это память о завуче, которая несправедливо исключила ее из училища. Сейчас у девушки инвалидность второй группы, жить без уколов уже не может. Объясняет с какой- то непроглядной безысходностью:
— Если началось лечение, то без этого уже не прожить… Без уколов я умру. Одна девочка убежала домой, а через три дня ее привезли при смерти. Странные здесь уколы. Каждые полгода за мной приезжает скорая и привозит сюда. Болит печень, а дозы с каждым разом повышаются… Кажется, вся кровь свернулась от лекарств….А самое главное, что эта болезнь — неизлечимая… Посмотри — видишь, Зину? Три года назад она была такая же, как я… Значит, скоро я стану такая, как она…
Зина, дятя джунглей, весело бегала, выписывала круги под пальмой.
— Не может быть, чтобы ты… как она… У тебя с головой все в порядке. Почему ты думаешь, что с тобой это случится?
— Мне прописаны такие же лекарства, как у нее.
… К ванне подошла Зина, подняла ногу, уперла в край… Вдруг — хлынуло! Текло, как из больной лошади, бесконечно много…долго… и отвратительно… Мой сонный желудок начал непроизвольно сокращаться, согнула пополам неукротимая рвота больным мерзким воздухом больницы, пропитанным кровью, потом, мочой, всеми заразами этого мира.
Мои тесты не прошли.
— Настроение явно подавленное, а по тестам — все хорошо! Слишком хорошо — это плохо! Ты хочешь казаться лучше. Пока не получится п р а в и л ь н о г о результата, будешь снова и снова отвечать на вопросы, — заявила психиатр. — И никаких "но"!
Она перехватила мой взгляд:
— Пока не сдашь всех анализов — не отпустим!
— ОНА думает, что ты врешь. — объяснила Поджигательница. — Кто умный — притворяется. Меня тоже подозревали. Я переписывала тесты несколько раз. Говорили, что я заранее подготовилась.
— Как можно было подготовиться?
— Те, кто прошел психолога — подсказывают правильные ответы.
— Мне никто не подсказывал.
— Поэтому ты будешь мноооого раз переписывать. Тебя подозревают, ты умная, ты могла подготовиться.
Это я — то подготовилась?
233…"МОЙ ГОЛОС В ПОСЛЕДНЕЕ ВРЕМЯ ОЧЕНЬ СИЛЬНО ИЗМЕНИЛСЯ…ДА?…НЕТ?…
Иногда по утрам, кажется, что голос изменился очень сильно, но когда прокашляюсь, вроде бы ничего. А как ответить, чтобы получился нужный врачу результат? При том условии, что достоверный ответ не совпадает с настроением, а настроение, хотя и соответствует обстановке, но противоположно ожиданию психиатра. Насчет голоса — не понятно, а вот мозги — точно "очень сильно изменились"…
Казалось, я схожу с ума…
— Господи-господи — господи…
Феня, молись за нас! По домам нам надо. По домам!
VII. ДЕВОЧКА, ЛЕТЯЩАЯ ИЗ ОКНА
— Все равно отравлюсь… Потому что у меня такая болезнь…Не могу… Не буду жить. — говорит Ирочка, которой недавно исполнилось восемнадцать.
Врачи признали у нее шизофрению.
