— К сожалению, метод математического анализа не подтверждает этой зависимости, — Бобкову, видно, не очень хотелось спорить. Но и не спорить он не мог.
— Андрей, ведь твои исследования делались на основе наших находок! На моем же фактическом материале! И неужели ты мне будешь доказывать, что здесь, на Вилюе, дела обстояли иначе? Я избороздил его вдоль и поперек, я сам лично изучал каждый шурф и каждую канаву… И каждый раз убеждался: мой метод верен! По мере увеличения галек траппов и пироксена увеличиваются находки кристаллов, по мере уменьшения — соответственно уменьшаются.
— Это может доказывать, что угодно. Например, то, что здесь, на излучине, усиливается вынос со дна реки. Но это никакого отношения не имеет к природным месторождениям. — Начинал горячиться Бобков.
— Я не утверждаю, что траппы материнская порода. Я полагаю, что единая бальзатовая магма…
Аганя перестала понимать смысл. Слова звучали колдовским заговором: «Ультроосновные», «дифференцианты», «щелочные»… Ей было стыдно, что не знает этого языка ученых людей: вот они, рядом, а другие!
— Чушь, — отрезал Бобков. И круто переступил с ноги на ногу.
Для Агани это было, действительно, как гром среди ясного неба. Чтобы так разговаривать с начальником второй партии, с самим Берштейном, перед которым самые непокорные, бывший разбойный люд, выстраивались в цепочку с полуслова, цепенели с полувзгляда?!
— Если бы речь шла сугубо о моих наблюдениях, о моей теории, то я бы мог в ней усомниться, — был сдержан Берштейн. — Но о пространственной связи трапповых массивов с природными месторождениями кристаллов говорит практически вся геологическая наука. Это общее убеждение. Что, все не правы?! Прав ты один?!
— К сожалению, в науке так и бывает. И ученые столетия бьются над тем, как ртуть превратить в золото. В науке нужно всегда оставлять место для предположения, что ты не прав. Что не правы все. Иначе куда же идти поиску, если все уже понятно? И я не утверждаю, что за мной окончательная истина. Но действующий метод я признаю абсолютно ошибочным!
— Тогда выходит, — развел руками Берштейн и повернулся к рабочим, — что годы труда, все наши титанические усилия — впустую?! И сейчас вот эти люди работают напрасно?!
— Этого я не говорил, — Бобков дважды нервно перебросил свое тело с ноги на ногу. — Было время, когда любой метод был хорош. И я склоняю голову перед этими людьми, и перед тобой — вы сделали великое дело. Но сегодня надо искать иначе!
— Мы готовы, — плавно вошла в разговор Елена Владимировна. — Я и, как полагаю, Григорий Хаимович. Но для этого нужно узнать метод математической статистики. Пока — вы становитесь живой легендой, идут разговоры, слухи. А вы молчите и затворничаете.
— Я?! — Бобков опять делался мальчишкой. — Да я только и делаю, что ищу, кто бы меня выслушал, — глянул он вдруг с улыбкой на Аганю. Жестко провел ладонью по волосам: не то пригладил, не то темечко почесал. И вмиг в глазах его мелькнула странная боль. — Осенью на ученом совете, в Иркутске, будет мой доклад. Было бы здорово, если бы вы были.
Елена Владимировна теперь стояла ровно посредине между мужчинами.
Осенью Аганя была в Иркутске. Впервые за два года взяла отпуск, поехала. Купила себе модную плюшевую дошку, войлочные боты. На сам доклад, конечно, пойти постеснялась. Сидела на скамейке возле здания института. Волновалась. Ждала. Снег падал хлебными крошками. Подошла женщина с мальчиком лет пяти, присела по другую сторону скамейки. Мальчик достал из кармана пальто плоскую жестяную банку, стал открывать. Створки банки резко разошлись и на снег брызгами полетели… Аганя думала, что это ломпосейки — леденцы. Кинулась вместе с матерью мальчика собирать, и увидела, что рассыпаны камешки яркого граната.
После того, как минералог Бобков произнес вслух «алмаз», это слово будто получило негласное разрешение на Вилюе. Не часто, но Аганя стала слышать его. Быстрый, сметливый якутский парнишка Коля Давыдов подходил к Берштейну с точно такими, какие рассыпал мальчик, цветистыми гранатами. Говорил, что замечал подобные камушки везде, где «дохли олени», «требовались лаборантки». Может быть, вопрошал он открыто, это и есть спутники алмаза? На что начальник партии лишь пожал плечами: в самом деле, Коля был простым коллектором, хотя и учился заочно в институте.
Аганя выбирала яркие камушки из пороши на дорожке вместе с незнакомой женщиной и глазастым мальчиком лет пяти, и в голове почему-то теперь проносилось: «Спутники алмаза, спутники алмаза…»
— Отец ему привез из Якутии, — улыбчиво поясняла женщина, выскребая из снега камни. — Не расстается с ними.
У мальчика навернулись слезы, но он терпел, не плакал, собирал, бережно укладывал камушки в баночку.
— Муж сейчас делает доклад, — кивнула она на здание института. — А мы изволновались оба. Я-то ладно, понятно. Но ребенок, как чувствует?
Полнеющая, совершенно домашняя женщина. И мальчик упитанный, щекастый. Только в глазах те же далекие искорки, светящиеся камушки.
— Мы с ним с первого класса знакомы. Даже раньше: в одной деревни росли, но на разных улицах, — хотелось рассказать женщине. — А после десятого он уехал, сначала в институт поступил, потом на войну ушел… Связь полностью пропала. Несколько лет ни слуху, ни духу, и вдруг приезжает! А я уже в другом месте жила, далеко, в Ташкенте! Отыскал.
Стали выходить люди, вереницей, по двое, трое.
— Мальчишка! — возмущался один. — Люди годы здесь работали, сколько земли перелопатили — геологи с опытом, со стажем, с учеными степенями! А он приехал, без году неделя, и уже всех учит: «новый метод», «математический анализ», «кимберлитовая основа»!.. Чепуха на постном масле!
— Тем не менее, мы не имеем права бездоказательно отрицать его гипотезу. — утверждал другой. — Требуется тщательное изучение того района, на который он указывает!
— Малую Ботообию Хабардин прошел в пятидесятом. Результат — ноль целых и ноль десятых!
— Хабардин там был с одним рабочим, бывшим старателем. А старатели, если они понятия не имеют, что надо искать, упорно моют золото. Судит можно только после крупномасштабных проб!
— Если он прав, — задумывался третий, — то какая экономия: в средствах, в людских ресурсах!
— Да мы вообще, получается, не нужны. Один он — с линеечкой!
— Дело в том, товарищи, что все эти его разговорчики про «кимберлиты», про «кимберлитовую природу» — дурно пахнут, — поглядел строго четвертый. — Нельзя забывать, что ЮАР — это страна апартеида. Она не может и не должна служить нам примером.
Тень строгости легла на все людские лица.
Молча прошла геолог Катя Елагина: она была нездешняя, приезжая, но так с лица походила на местных, деревенских девчонок. Ямочки на ее округлых щеках словно таили мысли.
Женщина рядом то ли замерзла сидеть, то ли нервничала, встала, ходила взад-вперед, держа сына за руку.
Агане казалось, что Бобков должен выйти с Еленой Владимировной. Она даже позаботилась: как на это посмотрит жена? Но Андрей Николаевич появился один. В осеннем пальто с поднятым воротником, с непокрытой головой. И сразу свернул, пошел вдоль дома.
— Андрей! Андрюша! — окликнула его женщина.
Он оглянулся и, словно никого не увидел, сделал несколько шагов, обернулся второй раз — и только тогда вскинул руки, подхватил бросившегося к нему мальчика. Нет, он не был огорчен. Он не то растерянно, не то счастливо улыбался и смотрел, как это с ним бывало, слепо.
Мальчик Кай в Снежном королевстве. Познавший тайну клада земного. Только не слышимый людьми. Будто глохли его слова в выстуженных снежных покоях.
Они удалялись, мужчина с ребенком на руках, и женщина рядом с ними.
Аганя купила в подарок матери стеганое пальто с каракулевым воротником и поехала домой. С неделю ничего не делала, спала. Потом выдраила полы, как заставляла в детстве бабушка, с голяком, перемыла все, что могла, и засобиралась обратно.
— Медом там, чё ли, намазано, — вздыхала мать, — на Севере твоем?
Следующим летом она провела рядом с ним, без малого, месяц. Это было самое короткое лето и самое долгое — меньше мгновения и дольше, чем вся её жизнь.
В тот год умер Сталин. О смерти вождя в отряде узнали много позже. Близилась северная весна, работы невпроворот: нужно было успеть вывезти все «пески» на рудные дворы: расчищенные от леса, кустарника и дёрна площадки, расположенные на террасах. Иначе — унесёт ледоходом, смешает с «торфами» дождевыми потоками. Время не ждало. Кто-то всплакнул, кто-то помолчал в задумчивости, сняв шапку. А иные, постреляв глазами по сторонам, сделали то же, что и остальные, закусив усмешку, — снова в работу, засучив рукава.
После долгой зимы — весеннее, летнее солнышко — в великую радость. До той, понятно, поры, пока не грянула жара и не изринулись из сыри комариные тьмы. С солнышком и люди новые наезжали: сезонники, геологи.
