Ознакомительная версия.
— Мокрый мертв… Сатанисты, — уже на выходе продолжал думать о своем Деснин. — Слышь, Вован, кто это вообще?
— А, так, как это…секта. Их до черта, этих самых сект, в последнее время развелось всяких разных. Стригут с лохов бабки, а потом кидают или чего похуже: могут и сжечь и отравить. Короче, тот же лохотрон, только с привлечением всяких там богов.
— А сатанисты?
— А, ну эти вроде как сатане поклоняются.
— Как же так?
— Да как, как — просто. У нас теперь все можно. Делай все, что хочешь, и ничего тебе за это не будет. Демократия называется. А по-нашему — беспредел. Вот хочешь бабу по телефону — в миг, хочешь наркоты — пожалуйста. Главное, чтоб бабло было. Деньги — это наше все. А может мальчика? Хотя, зачем телефон. Шлюх мы можем и прямо здесь, в мусарне подобрать каких хочешь. Даже дешевле выйдет. Они же все на игле сидят, а наркота в мусарне самая дешевая. Ну че, давай — оттянемся, а? После кичи, чай, оторваться охота? Забудь ты о своем попе.
— Да не могу я забыть. Слышь, ты это, деньжат не подкинешь? Я отдам, как со всем разберусь.
— Да брось ты все это, не грузись. Оно тебе надо?
— Надо.
— И что у тебя за интерес? — ворчал Вован, отсчитывая несколько стодолларовых купюр. — Вот ответишь зачем — бери без возврата.
— Он для меня много значил… Я покаялся.
— Чего?! Можть ты и сел через него?
— Ну и сел.
— Вот оно что… Да, круто тебя Никодим развел.
— Да не развел, пробило меня просто.
— Хм, конкретно, видать, пробило. Раньше я б тебя за такое уважал, а теперь… Ты хоть прикид смени, а то ходишь как лох.
— Сменю. А про сатанистов ты больше ничего не знаешь?
— А, про этих. Да был я тут как-то в одном ихнем клубе — забрел по пьяни. Короче, садо-мазо там одни какие-то собираются. Рога на себя нацепят да хлещут друг друга плетками, а потом трахаются всем скопом — вот и весь сатанизм. Если тебя это прикалывает — я как раз в Москву намылился. Погнали со мной — могу сводить.
— Да нет уж, спасибо. А в Москву я если что попозже. Мне тут еще по одному делу надо. В Епархию. Как раз и про Никодима спрошу.
— А, в епархию, к этому, что ли, к Пантелеймону? Ну тогда следи за очком. Ха!.. Да, напомни ему — за доски он мне бабки должен, а то чего-то мудрит он там. А, щас все мудрят. Ты усеки, теперь один закон: делай бабки и ничего не бери в голову — будешь в шоколаде. А париться начнешь, на всякую ерунду внимание обращать — так лучше сразу удавиться. Ну давай, держи краба.
(продолжение)Епархия находилась в стенах…ского мужского монастыря. До недавних пор вокруг стен этого самого монастыря раскидывали свои палатки предприимчивые коробейники — пройти было негде. Тут и иконы, и картины с золотыми луковками куполов, даже антиквариат — все чего угодно душе паломника и туриста. Однако церковные власти решили прибрать всю эту торговлю к рукам. Хоть и записано в уставе церкви, что коммерция — дело богопротивное, но стояли теперь за прилавками сами монахи. Как кто-то верно заметил, Христос изгнал торгующих из храма. Те поумнели и облачились в ризы.
Когда Деснин вошел в ворота, он был поражен великолепием архитектурного ансамбля. Все пять куполов внушительного размера церкви сверкали золотом. Рядом вонзался в небо позолоченный шпиль высокой колокольни. Резные ставни на окнах, ярко красная черепица на крыше, стены, буквально сверкавшие белизной — все было очень красиво и пышно. Сама атмосфера располагала к торжественности.
Двухэтажный монастырский корпус также выглядел безукоризненно. Туда-то и направился Деснин.
Найти приемную архиепископа не составило большого труда. Вот только самого архиепископа, как сказали Деснину, придется подождать — у того была важная встреча: только что приехал отец Григорий, который считался правой рукой архиерея.
Келья архиепископа, перед дверью в которую стоял в ожидании Деснин, представляла собой внушительных размеров комнату, разделенную перегородкой. В одной из частей помещался оформленный по всем современным стандартам кабинет: кожаные кресла, компьютер на столе, прочая оргтехника, кондиционер, телевизор. В другой части комнаты располагалась опочивальня.
Архиепископ был погружен в сугубо земные заботы. Он с недовольным выражением лица занимался просмотром бумаг, только что привезенных отцом Григорием.
Перед ним, вытянувшись по струнке, стоял тот самый отец Григорий, своим ровным пробором, делившим волосы на две равные части, стриженой бородой, но в особенности цепким, сметливым взглядом маленьких юрких глаз походивший более на дореволюционного приказчика, нежели на инока.
— Это что?! — сунул архиепископ с негодованием под нос Григорию одно из прошений.
— Это? Э-э, — замялся Григорий, — уважаемый человек был, авторитет. Умер мученической смертью. Коллеги его просят захоронить на монастырском кладбище.
— Может его еще к лику святых причислить?!
— Ну уж это слишком, хотя… если заплатят…
— Во! — поднес архиепископ кулак к лицу Григория. — Хватит с меня скандалов. И так вон Гермоген двух геев обвенчал — столько шуму подняли, еле уладил.
— Но, владыко, это же реальные деньги. Вот, кстати, с вашего благословения просят освятить мясокомбинат.
— Свои мясокомбинаты пора иметь. Вон у соседей и заводы по производству минеральной воды, и хлебные лавки, даже свой автосервис есть.
— Так уж сколько твержу: с Аббатом надо плотнее работать.
— Я же просил не упоминать при мне этого имени! Слишком много он себе позволяет. Думает, что все кругом прибрал.
Архиепископ перечитал еще несколько бумаг и, отложив их в сторону, вздохнул:
— Эх, хорошо нашим в Москве. Там вообще деньги делают на табаке да на алмазах. А у нас все мелочь какая-то. Ладно хоть налоги не дерут.
— Ну вообще-то грех жаловаться. Дела идут, — тут же нашелся Григорий. — Вот оклады начали делать, скоро образа писать начнем.
— Никто и не жалуется. Церковь — единственный бизнес, который в плохие времена переживает пик конъюнктуры. Наш человек сказал, хотя я бы его за это… Так, а это что?! Это вот что?! — махал архиепископ перед носом Григория какой-то ведомостью. — Открыть торговлю вином — это была твоя идея. «Церковь давно используют как товарный знак все кому не лень, в то время как всю прибыль должны получать мы» — кто твердил мне это каждый день? Слушай тебя больше…Ты хоть знаешь, во сколько нам обошлось ввести запрет на использование церковной символики на алкогольной продукции? А сколько сил лично мне стоило уломать Старика разрешить торговлю вином при храмах? Но что-то ощутимой прибыли я не вижу. Почему? Мы ведь и от налогов освобождены, и не проверяет нас никто.
— Видите ли, владыко, во всем виноват, так сказать, человеческий фактор, — оправдывался отец Григорий. — Настоятели нескольких храмов напрочь отказались устраивать у себя под боком винные лавочки, мол, богопротивное это дело. И мы никак не можем их заставить — это их полное право.
— Их право, их право, — ворчал архиепископ. — А по какому такому праву подобные настоятели отказывают уважаемым и состоятельным людям в освящении вновь открытых заведений?! Они ж так лишают дохода всю епархию.
— Да, но в основном все эти заведения весьма сомнительного характера, — вновь перечил отец Григорий.
— Раз их открытие происходит легально, значит, в этом нет ничего богопротивного. Ох уж эта мне щепетильность рядовых попиков! Что они о себе возомнили?!
— Я думаю, не стоит особо беспокоиться. Таковых не столь много и становится все меньше и меньше. Лешка Савельев, ваш протеже, кстати, отказался от прихода, пошел в отшельники. А Васька-то, из Вознесенской церкви, тот и вовсе повесился. Грех-то какой…
— Ох уж это мне Васька, — морщился архиепископ. — Нечего было доносы клепать: содомский грех, содомский грех! Сам алкаш был, держали только за ради Христа.
— Однако ж прихожане его любили, да Никодим…
— Ладно, хватит об этом! — грозно произнес архиепископ, откладывая бумаги в сторону. — А вот Никодима жалко, — на лице архиепископа изобразилось нечто вроде сострадания. — Последний из могикан был. И надо же — смерть какая.
— Да, но как честил-то он вас бывало…
— Цыц! Ему можно было. Почти святой…
— Кстати, и мученическую смерть принял…
— Ты к чему клонишь?
— Нам нужны святые. Хотя бы и местного значения для, так сказать…
— Знаю, знаю, — перебил Григория архиепископ, — А что, это мысль. Надо будет похлопотать в комиссии по канонизации. Новомученик и исповедник Никодим — звучит.
— Звучит, — согласился Григорий. — Хороший святой — мертвый святой.
— Ну, ну! — гикнул архиепископ на Григория. — Не кощунствуй!
Ознакомительная версия.
