Ознакомительная версия.
— Звучит, — согласился Григорий. — Хороший святой — мертвый святой.
— Ну, ну! — гикнул архиепископ на Григория. — Не кощунствуй!
— А я уж было принял к сведению насчет Никодимова новомученичества.
— Что?
— Так… ничего, — замялся Григорий, — теперь уж неважно.
— Кстати, насчет кощунства. Что там за бред несут по телевизору? Иконы, дескать, в храмах плачут. Признавайся — твоих рук дело?
— Что вы, владыко, — встрепенулся Григорий.
— Знаю, знаю. Выслужиться решил. Сейчас опять запоешь мне свою вечную песню: это рекламная кампания для привлечения средств.
— И укрепления веры, — добавил Григорий.
— Во, во — укрепления веры. Ты хоть узнал, прежде чем мироточение устраивать, от чего иконы плачут? Хоть бы почитал историю-то. Плачут иконы от богопротивных дел, да еще во времена Апокалипсиса. Думать надо. Хоть бы у меня спросил.
— Но владыко…
— Часом, не попортил иконы, надеюсь? — продолжал допрос архиепископ, не обращая внимания на реплику Григория.
— Но владыко, это не я! Сами они плачут.
— Ты за кого меня держишь? Так я и поверю, что какая-то доска вдруг начнет мироточить ни с того ни с сего.
— Но ведь плачут, — только и мог ответить Григорий.
— Ладно, разберемся. А народу надо объяснить, что, мол, плачут от радости, оттого, что храмы восстанавливаются и по всей земле вера утверждается. Понял? Чтобы сегодня же я это по телевизору услышал.
— Будет сделано, — уверил Григорий.
— Ух, холопья! Что бы вы без меня делали? Ладно. Что там у нас еще на сегодня?
Еще много вопросов обсуждал архиепископ. О том, как идет торговля церковной литературой, атрибутикой, аудио- и видеокассетами, свечами, таинствами — венчанием, крещением, отпеванием, освящением квартир, офисов, машин; не забыл он и молитвы во здравие и за упокой, фото- и видеосъемку в храмах.
Тем временем Деснин ждал. От нечего делать он трепал заявление на имя архиепископа в руках, поворачивал его так и сяк, снова перечитывал.
«Маловато, — в конце концов, решил Деснин, — надо бы порассказать архиепископу, что там этот Пафнутий вытворяет».
А порассказать было чего. Так, томясь в ожидании, Деснин припомнил почти весь разговор с Скипидарычем.
— Еще когда он меня не разжаловал, ходил я с этим Пафнутием на отпевание. Смотрю: а он деньги берет у покойника с гроба, а там много понакидали. Пробубнил: «Богу — Богово» — и раз себе под рясу. Я вот ему и высказал потом все что думаю. А он мне: покайся, богохульник, а то в рай не попадешь. Ха! А я ему: а чего мне твой рай? Не надо мне рая! Я уже настолько привык к этому аду, что мне в раю неуютно будет. Да и потом, перед кем каяться-то? Перед ним, что ли? Тьфу! Уголовная харя, едрень фень. Рясу напялил и думает — святой теперь. Ручки ему все целуйте.
— Постой, Скипидарыч, — недоумевал Деснин, — Какой уголовник, ты чего?
— Известно какой. Я тут про него разузнал, да он и сам не особо скрывает. Он бывший зэк — восемь лет из своих тридцати за решеткой. Сидел не знаю за что, может и не за что, да покаялся к тому же. Но неправильно, видать, как-то покаялся. И вот этому урлу доверили пасти души прихожан, едрень фень! Люди идут крестить детей, венчаться, отпевать, в грехах каяться. Неплохое начало, да?
— Нет, Скипидарыч, базаришь. Не может быть такого.
— Может, Коля, может. Теперь еще не такое на свете творится. Ты просто от жизни отстал. Хотя я и сам понять не могу, как такого могли поставить священником. Должно быть, действовал наш архиепископ по принципу: «На тебе, Боже, что негоже». В армию когда берут, и то вон как проверяют, а тут, видать, всех без разбора гребут.
— Так вы бы пожаловались, что ли. Может архиепископ и не знает.
— Как же, пожалуешься тут. Нам здесь жить, а у него — «крыша».
— Чего-чего? У попа — «крыша»?
— Представь себе. Они, урки эти, и церкви к рукам прибрать решили. Говорят, многие были поначалу ошеломлены божественной карьерой «братана». А после рассудили: если уж в наше время уголовники берут власть во всех структурах, то почему церковь исключение? Видать и Бог без «крыши» никуда, едрень фень. Вот так местные «братки» стали прикрывать святого отца, обламывая тех, кто шел против него.
— Не пойму я — какой смысл? Зачем он им?
— Ну во-первых — свой. Во-вторых, доход имеется — церковь древняя, да и от Москвы не так далеко. Здесь и паломники, и туристы — все деньги оставляют. Потом обряды всякие — все хотят, чтоб не в новострое каком, а в настоящей церкви. Вот и едут специально. Потом, народ нынче шибко грешен, а молебны всякие денег стоят. У нас вон в церкви прейскурант даже висит. Помимо крещения, венчания и прочего, есть там такой пунктик: «Молебен за удачную сделку» и цена рядом, приличная причем. Да, а освящение знаешь сколько стоит? Вроде как нельзя освящать кабаки, винные лавки, казино да бордели всякие, но за дополнительную плату — пожалуйста. И, знаешь, прейскурант этот все расширяется и расширяется. Фантазия у Пафнутия большая — вот он и выдумывает все новые «услуги», едрень фень. Жаден он до денег, ой как. Да и братва свое требует. Я тут, шутки ради, подписал в прейскуранте этом «Вход в рай………….1000$». Думал, зачеркнет — оставил. Видать надеется, что кто-то заплатит. Да, еще — иконы в церкви, вот те крест — не те. Подменил их Пафнутий под видом реставрации. А настоящие иконы — ушли. Сам знаешь почем они теперь. В общем, стригут бабки как могут. Раньше только свечки да просфоры продавали, а теперь и вином торгуют, скоро до наркотиков дойдут. Да много чего еще — вот и посчитай, какой навар с церкви. Приличный получается. Но это все еще цветочки. Слухи ходят, что в церкви у них, ну у братвы, нонче цельный склад всяких запрещенных вещей. А что, я верю — очень удобно. Как говорится — Бог не выдаст, свинья не съест. Недаром Пафнутий у меня ключ отобрал. Так что иметь «свою» церковь для братвы очень даже выгодно.
— А вы что терпите?
— Да вот не утерпел один — написал куда следует. Ответа и по сей день нет. Ну а Федьку-то Фролова, кто заявление писал, так измордовали — родная мать не узнала. Это уже братва подсуетилась.
— А что же сам архиепископ?
— Вот на него вся надежда, да только боятся все после того случая. А куда податься? Других церквей рядом нет. И так вон некоторых баптисты заманили. Да ладно баптисты — есть еще и похуже. Фимка, вон, Дворкин, говорят, в сатанистах ходит. У нас сейчас свобода вероисповедания — в кого хочешь, в того и верь. Хочешь в Бога, а хочешь — и в дьявола, едрень фень. А я всегда говорил, что свобода совести ведет к свободе от совести; свобода слова — к свободе от слова; свобода выбора — к свободе от выбора, ну и так далее. Так вот, знаешь, странные вещи творятся. То могилу надрытую найдут, то в церкви посреди ночи огонь вспыхнет. Эх, при Никодиме-то весь приход был путным, а сейчас… Каков поп — таков приход, одно слово. А знаешь, что еще четыре века назад Василий Блаженный предсказывал? «И вновь воздвигнут храмы, но народ не будет ходить в них, ибо попы будут служить не Богу, но злату». Не врал.
Дверь в приемную скрипнула. На пороге стоял молоденький, безусый еще монашек.
— Вы к архиепископу? — робко спросил он Деснина.
— Да, — ответил тот, — а что?
— Вам велено передать, что вас сегодня уже не примут.
— Это как это? — возмутился Деснин. — Я тут уже битый час торчу, у меня заявление от официального лица…
— Так было велено передать, — робко пролепетал монашек.
— Нда, дела. А ты сам случаем не к архиепископу?
— Да, — пролепетал монашек и густо покраснел.
— И он тебя примет?
— Да, — вздохнул монашек и опустил глаза.
— Слушай, браток, выручай, а? Давай махнемся прикидом — ты мне свою рясу, а я тебе мои штаны. Буквально на пять сек. Очень мне к нему надо. Я потом все улажу, ты не боись.
Лицо монашка засветилось улыбкой. Он бухнулся пред Десниным на колени и, стараясь поймать и поцеловать его руки, залепетал следующую чушь:
— Спасибо тебе, брат мой! Господь услышал мои молитвы и послал тебя. Я бы просто умер, если бы это произошло! И вот мне ниспослано избавление. Спасибо тебе!
— Да за что ж спасибо-то? — бормотал Деснин, изумленный этой сценой, стараясь вырвать свои руки из рук монашка.
— Спасибо тебе, Господи! — все так же исступленно твердил монашек, не желая вставать с колен.
— Так, все, хватит! — Деснин повысил голос. — Давай переодеваться, если согласен.
Монашек быстро скинул рясу и остался лишь в одних кальсонах.
— Нет, — решил Деснин, — штаны я тебе, пожалуй, не отдам. И так постоишь. Вот здесь, за шкафом. Я мигом.
С этими словами Деснин натянул на бритую голову скуфью и принялся напяливать рясу. Та была узка и еле налезла.
— Ну ладно, — сказал Деснин, шевеля плечами, — потянет.
Тем временем в келье архиепископа разговор подходил к концу.
Ознакомительная версия.
