— На перекличку, — в дверях появился аспирант Семечкин, один из заместителей комиссара отряда.
— Ленька где? — исчезнувший приятель с изгаженной простыней еще не появился.
— Не волнуйся ты, — Сашка махнул рукой. — Обменяет простыню и вернется.
— Доложить о личном составе! — Сашку, как человека армейского, назначили старшим по комнате.
— Товарищ комиссар отряда, все в сборе, кроме студента Садовского.
— Это что еще за безобразие?
— Товарищ комиссар отряда, — Сашка вытянулся, словно вот-вот отдаст честь, — простыня у него была испорченная, он в хозяйственную часть обменять пошел.
— Я, кажется, русским языком сказал всего полчаса назад! — комиссар начинал звереть. — Никаких оправданий я не потреплю. Студенту Садовскому строгий выговор, и в институтскую характеристику этот выговор тоже пойдет. Вторая неявка на перекличку, и немедленно будет отчислен!
— Дурак нам попался, мать его, — Сашка расстроенно бормочет. — У меня в армии сержант, и тот лучше был.
— Да вот он с простыней идет, — и вправду, испуганный Леня бежал к нам.
— Беги скорей, где же тебя носит! — Сашка помахал ему рукой.
— Да дура эта, которая простыни выдает, ушла куда-то, — Леня запыхался от бега.
— Ну ладно, давай в темпе, а то сейчас уже на поле выходим…
Идти до поля пришлось довольно далеко по грунтовой дороге. Солнце разогрело землю, в траве жужжали шмели, и казалось, что в подмосковье вернулось жаркое лето.
— Значит так, — комиссар никак не мог расстаться со своим мегафоном. — Разбиваетесь на пары. Каждая двойка студентов берет на себя одну грядку.
Я с тоской посмотрел на поле, грядки эти протянулись по крайней мере на два километра. Хотелось пить, разогретая земля и жужжание насекомых вызывали желание лечь на спину, зажав травинку в зубах и смотреть на редкие облачка, плывущие по голубому небу. «Вместо сильных мира этого и слабых, лишь согласное жужжанье насекомых», — вспомнил я.
— Картошку в корзины насыпаете, потом в мешки. Мешки вдоль грядок будете ставить. Их потом машина соберет колхозная. И от работы не отлынивать. На каждой грядке будет командир, он вас как следует проверит. Все понятно? Это вам не бином Ньютона. Разошлись! — голос комиссара, усиленный мегафоном, переливался металлическими обертонами.
Мы ползли с Леней вдоль выделенной нам грядки. Картошка была мелкая, и уже порядочно подгнившая. Видимо недавно шли дожди, и клубни были покрыты мокрой глиной. Через полчаса заныла спина, и нелепость происходящего одинаково завладела мной и моим напарником.
— А в Америке сейчас студенты сидят в каком-нибудь застекленном кафе, смотрят на небоскребы и пьют холодное пиво… — Я дразнился, с садистским удовольствием наблюдая, как Леня делает глотательные движения, представляя себе, как густая пена переливается через край высокого стакана. — И им выговоры с занесением за изгаженную простыню никто не дает, пусть только попробуют, они сразу же в суд подадут…
— Разговорчики, — начальник грядки, парень со старшего курса, которого я никогда раньше не видел, появился перед нами, расставив ноги в резиновых сапогах. У него было дегенеративное тупое лицо, изъеденное оспинами, наверняка он был неуспевающим двоечником, и теперь, наконец, мог отомстить за унижения, доставленные ему изворотливыми лекторами в ненавистных аудиториях. На этой грядке он явно чувствовал себя в своей тарелке.
— Вы чего, приказа не слышали? — Парень зло скривился. — Это что за говно у вас в корзине, я вас спрашиваю! — он пнул сапогом наполовину заполненную мокрой картошкой корзинку, она опрокинулась, и плоды нашего труда рассыпались.
— А чего тебе не нравится? — Леня испуганно посмотрел на широкие плечи начальника грядки.
— Кто так картошку собирает? Как фамилия? — парень достал из кармана зеленых брезентовых штанов маленький обтрепанный блокнотик и карандаш. — Вы чего думаете, от ответственности уйдете? Хрена!
— А чего? — я испуганно поглядел на рассыпанные вокруг клубни.
— А землицу надо аккуратно счищать, и потом, вы много картошки в земле оставляете, — в доказательство он отошел назад на несколько шагов и ковырнул сапогом землю.
Найти пропущенную картошку ему не удалось, он разозлился, и начал ожесточенно бить ногой по грядке, пока не нашел крохотный, размером с наперсток клубень, покрытый мокрой глиной.
— Ага! — глаза его горели ненавистью. — А ну-ка к самому началу грядки, и по второму разу все собрать! А про вашу работу я вечером на перекличке доложу… — Он еще раз сердито взглянул на нас и пошел воспитывать работавших на соседней грядке.
— Слушай, Леня, он чего, больной что-ли? — Я был поражен ненавистью, с которой наш надсмотрщик распоряжался своими подчиненными.
— А хрен его знает, вот занесло, мать их так. Надо было больным сказаться и справку у врача взять. У меня участковый врач знакомый, наверняка бы дал.
— Ну что теперь, — я пожал плечами. — Пошли по второму разу грядку собирать, раз этому мудиле так хочется.
Второй проход грядки не принес желаемых результатов, мы долго копались в земле под ненавидящими взглядами изъеденного оспой парня, но с трудом набрали четверть корзины. В результате, к вечеру мы намного отстали от остальных, не собрав даже половины километровой гряды. Солнце уже садилось, спина не разгибалась, и я проклинал свою судьбу.
— Ну что? — Комиссар отряда бродил по полю со своим любимым мегафоном. — Вот, обратите внимание, все уже работу закончили кроме этих бездельников. Вот девушки досрочно закончили, почти сто мешков собрали, а эти, — он презрительно посмотрел на нас, — сколько мешков собрано? — Он обращался к тому же гнусному парню.
— Сейчас, — тот достал из кармана блокнотик. — Сорок восемь.
— Значит так, — комиссар усмехнулся, прижав к зубам мегафон — Пока поле не уберем, домой не пойдем. Так что посмотрите хорошенько на тех, кто вас задерживает! Посмотрите на этих городских белоручек, один из них сегодня днем на перекличку не явился, какая-то закономерность во всем этом прослеживается. Ну, что делать будем? Ждать, пока они грядку закончат, или научим их, как надо работать?
— Сволочь, — прошипел Леня. — Влипли мы с тобой!
— Да чего их ждать? — боевито выкрикнула разгоряченная уборкой девушка из соседней группы. Мы сейчас всем отрядом навалимся и грядку приберем!
— Ну давайте, ребятки, чтобы этим паразитам стыдно было.
Стыдно мне не было, я просто начинал ненавидеть свою жизнь, советский строй, институт, одновременно задумываясь о том, как органично эти деревенские девчонки подходят для уборки прогнившей картошки. Как ни странно, им эта бессмысленная процедура нравилась, их согнутые спины и широко расставленные ноги заставляли приливать кровь к лицу. Куда подевались бледные, испуганные глазки, бегающие в надежде найти шпаргалку на экзамене, и не понимающие решительно ни одного слова грустного лектора, пытающегося вдолбить в пустые головы основы наук…
Грядка наша была ударно закончена силами сплоченного коллектива, кидающего на нас недружелюбные взгляды, и на поле приехал разбитый сельский грузовик.
— Мужчины, на погрузку, — проревел в мегафон комиссар. — Девушки могут отдыхать!
Мы шли за буксующим грузовиком, переваливая через борта влажные от грязи мешки. Шофер был кажется пьян, во всяком случае он все время норовил съехать куда-то в сторону и, наконец остановился, и, вытаращив глаза, вылез из кабины.
— Ох, твою мать, — сказал он, заводя глаза. — И на хер вы эту картошку собираете? Все равно в хранилище сгноят, у нас вентиляция уже три года назад сломалась, ее как завезут, так она и гниет, потом по весне сусло получается вонючее. Уж председателю мы жаловались, она баба у нас, герой труда! — Он уважительно покачал перед собой указательным пальцем. — В Кремле заседает, сучка… — Водитель снова напрягся, пытаясь сфокусировать перед собой расплывающееся пространство. — Ну ладно, — он поднялся и вытащил откуда-то из-под кожаного сиденья наполовину выпитую бутылку водки и грязный граненый стакан. — Пойдет? — Он вопросительно смотрел на нас, замерших в недоумении.
— Не надо тебе пить сейчас, — Леня неожиданно проникся происходящим. — Ты чего, мы все весь день вкалывали, заводи мотор, да в хранилище уезжай!
— Да пошел ты! — водитель налил стакан. — Ну, пойдет?
— Нет, не пойдет, — зло сказал Леня.
— Пойдет! — уверенно заявил мужик, проглатывая содержимое стакана. — Уй, ё-мое, не пошло, — судороги сломили его и водка, мутным потоком смешавшись с содержимым его желудка, вышла наружу, жадно впитываясь в сырые комья земли. — Отойди, городские, раздавлю, мать вашу так, — он покачиваясь сел за руль, и виляя уехал.
— Уходим в лагерь, построиться в колонны, — комиссар отряда был полон осознания собственной значимости. — Скоро ужинать будем, бойцы. Спеть песню хотите?
