Сойдя с эскалатора, Сергей повернул на лестницу, ведущую на пирон, здесь начиналась новая лестница: один, два, три… четыре… — спускался Сергей по длинной мраморной лестнице подземки, опустив глаза на ноги, — пятнадцать… шестнадцать… семнадцать, — носы ботинок быстро сменяли друг друга на ступенях. В чем был смысл этих подсчетов, Сергей не знал, как не знал и того, был ли вообще какой-либо смысл в таком счете. И потому, продолжал считать, не задумываясь, откуда вообще появилась эта привычка — считать шаги. Считать идущих навстречу людей. Считать галерейные фонарики. Считать вагоны и садиться всегда в четвертый.
Был у Сергея приятель, морпех, который рассказывал, что для совершения марша на любой местности, прежде всего, проводиться подготовка необходимых данных для движения, которые включают: изучение местности по топографической карте, выбор маршрута движения и промежуточных ориентиров на его участках и определение расстояний между выбранными ориентирами. Измерение расстояний между промежуточными ориентирами производится с использованием масштаба карты и линий, создающих сетку координат карты. Полученное примерное расстояние между ориентирами, позволяет ориентироваться и выдержать заданный курс даже в темное время суток, а просчет рассчитанного расстояния производиться парами шагов. Подсчетом шагов при совершении марша, занимались специально назначенные люди.
Размышляя о рассказе морпеха, Сергей понимал, зачем специально назначенные люди считают шаги, а вот зачем он считал шаги, было неясно даже ему самому. Не задумываясь над этим всерьез, Сергей давал происходящему самые простые и примитивные объяснения, которое только приходили в этом момент ему в голову.
«…Тридцать один, тридцать два, тридцать три… — последняя ступенька ускользнула из-под ноги Сергея. — Тридцать три ступени: сколько мне лет… — пришла в голову мгновенная ассоциация. — Тридцать три ступени? Да, разве ж может такое быть?! Разве возможно такое: нечетное число ступеней? Вряд ли… Наверное, просчитался… Тридцать три, — задумался Сергей. Сколько раз, указывая свой возраст, вспомнил Сергей — именно этот возраст, он слышал многозначительное: «Ммм… Возраст Христа!» А что в действительности я про это знаю? — Да ничего! Ничего. Кроме того, что это предполагаемый возраст Иисуса Христа, когда его казнили. — Каждый раз… в каждом случае, когда я слышу рекламацию этого выражения о возрасте, оно порождает во мне неопределенность: хорошо это… или плохо? Как будто восклицание: «О, возраст Христа!», предостерегает меня от распятия на кресте или предполагает именно это…
Устало бредя, Сергей считал шаги дальше:
Один, два, три… четыре… — из тоннеля тянуло сыростью. — Пять, шесть, семь, восемь… — веяло приближающейся электричкой. — Одиннадцать, двенадцать, тринадцать… — казалось, из тоннеля воняло крысами. — После конца света на планете останутся некоторые микробы, плесень… и некоторые крысы. И больше никого… Восемнадцать, девятнадцать, двадцать… — продолжал считать Сергей, — двадцать шесть, двадцать семь… Двадцать семь. Двадцать семь шагов по пирону, — Сергей остановился на краю платформы. — Столько лет Артуру… и это его край. Я стою на краю его жизни. Это его конец! Двадцать семь лет — конец жизни. Двадцать семь… это даже много, если отсчитать от шести лет… и еще больше, если от двух…»
Дождавшись электрички, Сергей сел в вагон. Выбрал свободное место, плюхнулся на изодранное прохладное сиденье.
В вагоне было не многолюдно. В вагоне по воскресениям, всегда хватало свободных мест, особенно утром. Сергей огляделся, обшарив всех пассажиров внимательным цепким взглядом, зацепив одного — человека крепкого телосложения. На какое-то мгновение Сергею померещился тот самый китаец-блондин из сумбурного сна. Но нет, показалось, Сергей уставился в окно.
«Что там рассказывал этот… белый ниндзя? — пытался восстановить в памяти Сергей. — Кажется, какие-то мифы… легенды… про Блаватскую, что-то говорил? — С началом движения поезда, уши Сергея наполнились тяжелым звуком. Сергей вспомнил, что на такой гул в ушах обычно жаловались люди при взлете самолета или при погружении на глубину. Тем не менее, странный шум позволял отчетливо слышать собственные мысли, словно их произносил вслух и намеренно очень громко какой-нибудь посторонний человек или собеседник. Еще Сергей связывал этот шум с тем, какой испытывает человек, находясь в башне танка после выстрела, или рядом с которым этот самый снаряд, выпущенный их танкового орудия разрывается. Правда, Сергей никогда не видел настоящего танка, никогда не оказывался с ним рядом, как и никогда не видел разрушительного действия от выпущенного из его орудия снаряда. Не то чтобы оказаться в эпицентре его разрыва. Тем не менее, в памяти Сергея имелся ассоциативный образ такого человека: с виду совершенно обычного, но имеющего некоторые мифологические и фантастические преобразования. В голове такого человека, слева направо, или справа налево, Сергей не особенно видел какую-либо разницу, торчал танковый снаряд, на донной части которого имелся тусклый ведущий поясок из мягкой меди, а на носовой части некоторые желеобразные частицы его головного мозга и кусочки волосяного покрова. — Что он говорил там про Космос? — пытался припомнить Сергей. — Что, согласно шестой Космической тайны Парабрахман, жизнь, по мере своего развития, проходит через несколько ступеней, совершая путь из семи шагов? Тоже шаги?! — задумался Сергей. — Жизнь человека гораздо сложнее, потому как человеку приходиться делать много больше шагов… чем семь… в процессе всей жизни. И если вести этот самый подсчет этих шагов, как я это только что делал, спускаясь к пирону метрополитена, то, вероятно, вся жизнь уйдет только на то, чтобы вести эту глупую бухгалтерию! — Почувствовав внутри желудка тяжелую раскачивающуюся в след несущемуся вагону тошноту, Сергей подумал про шаги в состоянии алкогольного опьянения и отнес их к категории специальных человеческих способностей, решив, что это тема совершенно иного, отдельного разговора. — Согласно шестой Космической тайны, развиваясь последовательно, Жизнь образовывала семь царств Природы. Первые три — элементарные; последующие — минеральное, растительное, животное и, наконец, человеческое. Эти семь стадий эволюции Жизни, начиная от первого элементарного царства до царства человеческого, назывались «Жизненной Волной». Получалось так, что Жизнь существовала не только в человеческом, животном и растительном царствах, но и в кажущейся мертвой материи минералов и в организмах невидимой материи — ниже минералов и выше человека. Но и человечество не являлось последней ступенью эволюции Жизни, — ее развитие шло намного дальше. Согласно Семи Преданиям О Планетном Человечестве и шестому закону Космической Справедливости — Закон Кармы есть Закон Возмездия, в котором есть слова — «Мне отмщение и Аз воздам». Легенда гласила, что уничтожение земного врага посредством убийства есть создание сильного врага в Тонком Мире. Но противиться злу мы должны. Противление злу есть необходимое условие эволюции. Есть много способов противиться злу, не усугубляя карму, прежде всего, силами духа. Отпор врагу, нанесенный без злобы в сердце, по существу во стократ мощнее. Долг каждого духовно развитого сознания всегда быть на страже и по мере сил пресекать зло. Человек призван к мировому строительству посреди хаоса и должен воспитывать в себе мужество вечного дозора и участия в космической битве, неустанно происходящей вокруг него. Если он не хочет, чтобы его затопили волны хаоса, он должен быть всегда готов противостоять всякому закону. Мы не можем стать непротивленцами злу, не став в то же время предателями всего человечества».
Напротив Сергея сидела молодая мамаша с сыном. Ребенок пятилетнего возраста не находил себе места. Свободных мест в вагоне было полно, но усидеть хотя бы на одном из них мальчуган просто не мог. Словно страдая какой-то формой физической гиперактивности, он прыгал с места на место, с ногами залазил на сидения, повисал на кожаных лямках поручней. А повисая на поручнях, дрыгал ногами, задевая рядом сидящих на скамейках пассажиров вагона. При этом, малыш совершенно не реагировал на возмущения пожилых ворчунов и недовольных пассажиров, на которых, до некоторого времени, не реагировала и сама мамаша, абсолютно не видевшая в происходящем ничего дурного. И только когда атака критики перекинулась с ребенка и обрушилась на нее, она воспрянула со всей своей оборонительной способностью, со всем своим недовольством:
— Что вы мужчина возмущаетесь? Это же ребенок! — гнусила она.
— А это общественный транспорт! — отвечал ей сосед. — Вести себя надо нормально!
— А я нормально себя веду… Я вас не трогаю?
