Он с интересом посмотрел мне в глаза и продолжил умиленно улыбаться.
– И меня подстерегла полная неудача. Нас застукали. Был грандиозный скандал, и теперь меня держат на коротком поводке.
Мы очаровательно хихикнули.
Из-за лодочной появился papan.
Альхен изворотливым пресмыкающимся рванул прочь от меня, почти на корточках, лоснясь загорелой спиной. Я вздохнула и, уткнувшись носом в надувную подушку, старалась ни о чем больше не думать. Я была снова самой несчастной, самой несправедливо заточенной жертвой родительского террора. Пожилой любовник… какие-то извращенные отношения… И не хочу я ничего другого. Да, будущее для меня потеряно…
Я поплелась купаться.
– Тебе какой купальник больше нравится? Этот или раздельный? – Я была в сплошном черном. Несмотря на закрываемую площадь, он очень даже красил меня. Реплика мамы во время вечерней весенней прогулки по Крещатику, когда я была в этом купальнике и джинсах: «Неужели тебе приятно чувствовать на себе похотливые взгляды всех этих мужиков?» А мне ее слова показались комплиментом.
Так вот, я остановилась перед сидящим в позе лотоса Аль-Гепардом. Он внимательно посмотрел на меня, потом кивнул на зажатые в руках зеленоватые тряпочки:
– Тот. В нем ты совсем голая.
Я одобрительно кивнула.
– Мне он тоже больше нравится.
– Женщины делятся на две категории: одни, которые выглядят лучше одетыми, а другие – раздетыми. Первая, вообще-то, мне нравится больше.
– Это, наверное, мой тип, да?
– Наверное.
После купания я стояла под раскаленной бетонной стеной и сохла. Иначе нельзя – будет ньюмония. Потом пошла снова переодеваться и «порезаться в карты с девчонками».
Черта-с-два. Как только я села на привычное место на бетонном заборе, отделяющем пляжи от скалы, Альхен пересел на лежак прямо под нами и обратился ко мне, играя солнечным бликом на дужке темных очков:
– Можно тебе комплимент сказать?
Я быстренько положила карты и посмотрела на него сверху вниз, уютно положив личико на согнутые колени, обхватив их обеими руками.
– Ну?
– Грудь у тебя красивая, очень…
Я поморщилась:
– Да, мне это вообще-то многие говорили.
Танька вела себя так, будто ничего особенного не происходило, и терпеливо ждала, когда я буду ходить. Мы играли со смешным апломбом, швыряясь словечками типа «взятка», «каре», «заказ», значения половины которых просто не знали.
Он лежал у моих ног. Я вела привычную послеобеденную пляжную жизнь. Просто сидела в капкане этого взгляда.
Проиграла Тане два раза.
Не могу понять, чего мне от него надо. Сложный внутренний мир подростка. Вся моя душа орет о том, что «вон он лежит, подойди, скажи хоть что-то». А весь азарт этой моей южной игры состоит как раз в том, чтобы не говорить ему вообще ничего…
– А можно тебе тоже комплимент?
– Конечно.
– Если бы не ты, – я лукаво ухмыльнулась, – ну… просто спасибо тебе. Ты меня вдохновляешь. Если бы не ты, то моя жизнь была бы совсем другой… и я бы никогда не стала такой, как сейчас.
Он улыбнулся. Искренне и как-то очень просто. С ним было хорошо, по-родному.
– Ну, как ты, львенок?
Неужели он не нашел других слов?
– В смысле?
– Как я понял, тебя застукали с девочкой?
– Угу…
Альхен смотрит на меня почти с родительской улыбкой. Боже, как хорошо… Вот я снова начинаю врать. Не было никаких девочек… просто моя погруженная в сны жизнь так скудна на какие-то примечательные факты.
– А вообще, я давно хотела спросить о твоем отношении к лесбийским делам.
Такие интересные искорки забегали по его лицу. Видать, сам намеревался задать мне этот вопрос.
– О-о-о-о… крайне положительно. Вот здесь я могу ответить однозначно – очень хорошо.
Моя осторожная улыбка. Как же я тогда старалась!
– Что, правда?
Он коротко кивнул, ожидая новых подробностей.
– Ты, похоже, единственный человек, который меня понимает. В этом отношении. Впрочем, я этого ожидала. Я знаю, что твои взгляды на жизнь, мягко говоря, отличаются от установленных обществом принципов морали и нравственности.
Немного удивленно он приподнял бровь и даже подвинулся чуть ближе.
– Конечно. – Его голос, мягкий, завораживающий: – Мне кажется, что настоящая женщина обязательно должна быть немного лесбиянкой.
Танька сидела чуть поодаль и тихонько раскладывала пасьянс.
– Что самое прекрасное на свете? – спросил у меня Гепард.
Мне показалось, что сердце стало стучать не совсем там, где ему положено природой.
– Секс?
– Конечно, нет. Секс – это примитив. Это почти ничего. Эротика. И женщины. А если это соединить, подумай-ка сама! А вообще, физическая красота… твой прекрасный пол и еще и лесбийские настроения… Я думаю, что тебе просто повезло, львенок.
Я смущенно улыбнулась.
– Но у меня, знаешь ли, еще и парень есть, так что я не только…
Он снова ласково взглянул мне в глаза:
– Чем-то занимаетесь? – как мать давней подруги через два года после выпускного.
Я рассеянно пожала плечами:
– Конечно, а как же! Разве может быть иначе?
– Ну… – Будто тень легкого разочарования промелькнула. – Ведь в прошлом году, помнится, ты говорила, что собираешься хранить девственность до 17 лет. А все твое прошлое, – хищный оскал, – забыть, насколько это возможно.
Я содрогнулась. Именно эти слова значили для меня больше всего остального. Неужели он помнит? Я была уверена, что, позвони ему этой зимой в Питер, придется еще долго объяснять, кто такая Ада Самаркандова из Киева. А тут вот… я была просто потрясена.
– Да ну, тогда я еще полностью не выбрала между тобой и нормальным миром. Знаешь, а ведь тогда еще не все было потеряно.
– А что, сейчас уже все?
– Да нет, просто я уже сделала свой выбор. Вот и все.
– То есть, ты теперь твердо решила покончить с «развратным миром» или как там ты его называешь?
– Перестань издеваться! Просто я наговорила тебе тогда черт знает что…
– То есть, кое-что ты сказала сгоряча, имея в виду как раз противоположное сказанному. Я прав?
– Да, конечно…
– Значит, как я понял, образ жизни ты ведешь несколько отличный от общеустановленных принципов. И при этом свято хранишь свою особенную чистую мораль?
– Физически да.
– Но при этом занимаешься уголовно наказуемым сексом с невероятно счастливым мальчиком. Получается?
Я встрепенулась. Неужто все так ясно написано на моем лице?
– Разумеется, получается! А разве что-то может у меня не получаться?
– Ну, львенок, молодец. Наконец-то ты нашла себя! Я знал, что со временем ты изменишься. Люди с такими данными, как ты, не могут иметь пуританскую мораль. Это против их природы. Я искренне рад, что ты сделала свой естественный выбор. Если честно, то мне думалось, что это произойдет немного позже, но нет… молодец… – «И оттрахать тебя теперь будет куда проще», – закончил монолог его пристальный взгляд.
– Но сексом как таковым мы, к твоему сведению, не занимаемся, – торжествующе выдала я.
– То есть сношение через влагалище?
Я нерешительно кивнула.
– Это еще ничего не значит, моя дорогая, ведь есть еще и попка.
– Да, – сказала я, не зная, как тут врать дальше. Такое чувство испытываешь, будучи вызванной к доске на уроке алгебры, где перед тобой лихо намалеван какой-то головоломчатый пример, который нужно решить, и ты стоишь там, в солнечном классе, смотришь на доску и совершенно не знаешь, с какого бока начать.
– А с подружкой балуетесь?
– Да, конечно. Однажды за час она порадовала меня где-то раз пятнадцать…
Что я несу?!
– Ну… – такие шкодливые глазки, – это просто замечательно. А твой парень, что вы с ним пробовали?
– Все !
Альхен криво улыбнулся:
– Все не может быть. Это я перепробовал все, а ты… если еще к тому же так отчаянно пытаешься убедить меня в своей девственности…
– Почти все, – перебила я, – кроме этого , скотоложества, садо-мазо и онанизма в ванне, наполненной шампанским, ну и, быть может, еще чего-то, о существовании чего я просто не догадываюсь.
– Ну, относительно садо-мазо я тебе скажу, что существует такое количество замечательных вещей, которые можно отнести к этой категории…
– Я не люблю, когда мне делают больно.
– Ну, предположим… А попочка?
– Мне не понравилось. Я уже говорила.
– И ротик?
– Да! – Уж этим-то я овладела страшными зимними вечерами с трескучим морозом и ревущим унитазом в качестве свидетелей в самом чистейшем совершенстве!
– И горлышко?
Старый развратник. Что он имеет в виду?
– Ну да, конечно.
– Ух ты… меня угостишь как-нибудь.
