— «Ста-арая серая кобы-ылка, — пели они, — она, увы, уже не та, что бывала когда-то, она уже не та, что бывала когда-то…»
Маргарэт внимательно обозревала эту компанию за столиком. Сидят так тесно, что едва не касаются головами: среднего возраста мужчины, с аккуратно причесанными редкими, седоватыми волосами; у дам старательно завитые прически: при тусклом свете здесь, в баре, — последний крик моды их молодости.
Ту даму, что произносила тост за здоровье Чемберлена, Маргарэт уже видела один раз — когда зашла сюда пообедать. Трент называл ее миссис Тейлор; сегодня она пришла не с мужем, а с другим мужчиной и его руку сжимала сейчас в своих. Маргарэт заметила, что, прежде чем сесть за столик, она чуть осмотрелась по сторонам и поправила свой корсет, — предательский жест: так этой хрупкой, элегантной фигурой она обязана изобретению инженерной мысли и тем мукам, какие ей приходится терпеть под красивым платьем из набивного шелка. Один из джентльменов, по имени Оливер, постарше своих компаньонов, куда более уверенный в себе и беспечный — словно у него денег в банке куда больше, чем у его друзей, дирижировал этим хором, делая энергичные жесты, словно исполнял бурлеску Леопольда Стоковского1. Из трех мужчин за столом мистер Тейлор самый тихий; немного посапывает, пьет в меру. Маргарэт сразу догадалась: у него больной желудок, и он уже печально думает о завтрашнем утре, когда придется глотать аспирин и запивать «Алказельцером». Другой, толстячок с просвечивающим сквозь редкие волосы черепом, в отделанной кантом жилетке, похож на бизнесмена из кино; когда не поет со всеми вместе, лицо у него интеллигентное, холодное. Две дамы в компании — типичные мамаши из предместья; приближаются к пятидесяти, отчаянно сражаются с возрастом, одиночеством и грядущей смертью, прибегая ради этого к пудре, губной помаде и омолаживающим кремам; давно привыкли, что мужья и дети не обращают на них никакого внимания; вечно выражают негромкие, полуосознанные сожаления по поводу своей неудавшейся жизни; рано утром, сидя за спиной своих пожилых шоферов, отправляются в Нью-Йорк за покупками или на ланч.
— Что это за надпись? — поинтересовался мистер Клей, стараясь перекричать громкое пение: он смотрел через окно на большой рекламный щит на лужайке с названием отеля.
— «Сознание, не отягощенное преступлением. Тысяча восемьсот сороковой», — прочитала Маргарэт.
— Довольно странная надпись для рекламного щита отеля, — заметил мистер Клей.
Подошел Трент со стаканчиками.
— Видите ли, рекламный щит появился здесь вместе с моим баром, — извиняющимся тоном объяснил он. — У меня не хватило духу его убрать.
— А он ничуть не мешает, — спохватился мистер Клей, надеясь, что не оскорбил Трента в лучших чувствах, — даже симпатично. — Попробовал выпивку — какова на вкус. — Чудесно! — заглушая пение, похвалил он, чтобы доставить удовольствие Тренту. — Просто восхитительно!
Трент, улыбнувшись, вернулся к стойке, где шестеро его посетителей требовали выпить еще.
Мистер Клей сидел, опираясь на спинку стула, смакуя смесь с черным ямайским ромом и ожидая, когда принесут вкусный обед.
— Ну а теперь скажи, — обратился он к дочери, — для чего ты меня сюда притащила?
Маргарэт задумчиво вертела в руках свой стаканчик.
— Мне нужен твой совет.
Мистер Клей подался вперед, внимательно уставившись на дочь. Обычно если девушки ее возраста начинают просить совета таким серьезным тоном, то их просьба неизменно касается только одной проблемы. Маргарэт заметила, как он насторожился, как впился в нее красивыми серыми глазами, в которых мелькнули подозрение и беспокойство.
— Что случилось? — осведомилась она. — Почему тебя так напугали мои слова?
— Можешь мне все рассказать. — Мистер Клей в глубине души желал, чтобы она этого все же не делала.
— Ах! — воскликнула Маргарэт. — Расслабься, сядь поудобнее! Пациент еще жив, не умер. Я привела тебя сюда только затем, чтобы сообщить о своем желании бросить школу. Ну а теперь постарайся скрыть этот испуг в глазах. — И нервно засмеялась, наблюдая за отцом через край своего стаканчика: у него довольно крупный бизнес, ежегодно платит громадный подоходный налог правительству…
— Никакого испуга у меня в глазах нет. — Мистер Клей засмеялся, сразу решив, что лучше подойти к этой проблеме мягко, легко, без натужного смеха, притворяясь, что все обойдется довольно просто, без особых усилий, что сам он хороший парнишка, примерно одного возраста с ней, и уже все понимает. — Ну и кто этот парень?
— Он не парень.
— Послушай, Маргарэт, — начал он без нажима, — твой отец вот, рядом…
— Знаю, что рядом. Симпатия всех метрдотелей.
Мистеру Клею ее замечание явно пришлось не по вкусу: глаза сузились, губы сжались, как обычно, в тонкую линию; увидев эту перемену, она торопливо заговорила:
— Я ничего не имею против, мне даже это нравится. Позволяет мне чувствовать себя членом надежной, прочной семьи, способной легко относиться ко многому. Всякий раз, как вижу тебя на фотографии с одной из твоих поклонниц в норковой шубе, — испытываю за тебя гордость. Честно!
— Я считаю нужным дать тебе понять, — холодно продолжал мистер Клей, — что ты могла бы рассказать мне всю правду.
— Никакого парня у меня нет.
— За здоровье моей дочери! — провозгласила миссис Тейлор, высоко поднимая стакан. — Сегодня у меня годовщина. Год назад я отдала свою чистокровную красавицу дочь замуж. А теперь я — бабушка. Так за здоровье моей дочери!
— За здоровье бабушки! — предложил свой тост Оливер: самый шумный за столом, он говорил чаще других, причем с поразительной самоуверенностью. — За здоровье несчастной, разбитой болезнью, чистокровной и прекрасной старой бабушки!
Все посетители в баре засмеялись, словно это чудесная шутка, и Оливер добродушно хлопнул миссис Тейлор по спине.
— Ну что ты, Оливер! — тихо упрекнула она, дернув спиной.
— Просто я хочу уйти из колледжа. — Маргарэт недовольно скосилась на распоясавшуюся компанию в баре. — Надоело — одна скука.
— Что ты, это лучший колледж для девушек во всей стране! — возразил мистер Клей. — И ты, насколько мне известно, учишься хорошо. Да и осталось всего два года.
— Это обучение навевает на меня смертельную скуку.
— Я всегда считал, — заботливо, по-отечески говорил мистер Клей, — что хороший колледж — лучшее учреждение для молодой, неоперившейся девушки, где ей в обязательном порядке следует провести четыре года.
— Я там постоянно нахожусь в каком-то подвешенном состоянии, — продолжала Маргарэт, — вся моя жизнь проходит в полной неопределенности. Все серьезное происходит за его пределами, и ничего — в его стенах! Колледж для девушек — это постоянный бал для Лиги будущих выпускников.
— Я, правда, слыхал, что, кроме бала, там нужно посещать и занятия, — молвил мистер Клей с заметной иронией. — Так, по крайней мере, я слыхал…
— Это далеко не та-ак, уверяю тебя! — мечтательно протянула Маргарэт. — Англосаксонская литература; драматическое развитие романа; нервная система огородного червя… Стоит прочитать первую полосу газеты, послушать разговор в нью-йоркском метро, съездить куда-нибудь на уик-энд — и у тебя начинают чесаться мозги, так как ты увязла в этом монастыре с его платьицами с жесткой кисеей и дешевыми кабинами.
— Маргарэт! Как ты можешь! — искренне возмутился мистер Клей.
— Французский роман, поэзия елизаветинской эпохи, эксклюзивная драма — все это так далеко… А тем временем мир вокруг тебя устраивает гонку и все несется мимо. Мистер Трент, — крикнула она владельцу, — принесите нам еще два стаканчика!
— Хороший колледж всегда оказывает своим студентам поддержку. — Мистеру Клею стало самому неловко от этих слов, но нужно же что-то сказать, уверенно играть роль отца, демонстрировать свою хорошую форму… По сути дела, он никогда не играл никакой роли во взаимоотношениях с Маргарэт; ему, правда, всегда было легко и хорошо с ней, он всегда был ее хорошим другом, но вот в прошлом году она неожиданно изменилась. — Колледж служит защитой девушке, когда она еще не встала твердо на ноги и легко может сбиться с пути…
— Не нужна мне никакая защита! — упрямилась Маргарэт. — И пусть меня сбивают с истинного пути! Ничего не имею против. — И уставилась на горящий рекламный щит на лужайке. — «Сознание, не отягощенное преступлением. Тысяча восемьсот сороковой». Вот что самое приятное в этом баре.
Подошел Трент со стаканчиком в руках; церемонно, аккуратно убрал использованные стаканчики, мокрые салфетки, вытряхнул пепел из пепельниц, поставил новые стаканчики, с восхищением улыбаясь Клею и любуясь им: все на нем — костюм, туфли, ручные часы, даже кожа лица — красивое, дорогое, точно, со вкусом подобранное.
