Один из пассажиров отвернулся и сплюнул.
— Ca ne marche plus,[33] — сказал он кратко.
Смысл этих слов не сразу дошел до Хоуарда.
— Что же делать? — спросил он шофера. — Будет ли еще автобус?
— Какой дурак его поведет.
Наступило напряженное молчание. Потом шофер сказал:
— Il faut continuer a pied.[34]
Хоуарду стало ясно, что это — безотрадная истина. Было около четырех часов, и до Монтаржи оставалось двадцать пять километров, то есть пятнадцать миль — меньше, чем до Жуаньи. По дороге от Жуаньи они миновали одну или две деревушки; несомненно, еще одна или две встретятся до Монтаржи. Но едва ли оттуда идут автобусы, и уж наверно там нет гостиницы.
Ужасно, но больше ничего не придумаешь. Ему и детям, видно, предстоит идти пешком до самого Монтаржи.
Хоуард вошел в простреленный автобус и собрал все пожитки — два саквояжа, небольшой чемодан и оставшиеся свертки с едой. Сам он все это далеко не унесет, разве только хоть что-нибудь возьмут дети; понятно, их помощи хватит ненадолго. Шейле ничего не снести; пожалуй, большую часть пути ее самое надо будет нести на руках. И если Ронни и Розе предстоит пройти пятнадцать миль, им надо идти налегке.
Он отнес весь багаж туда, где ждали дети, и опустил на траву. Чемодан тащить не под силу; Хоуард уложил в него все то, без чего можно как-то обойтись, и оставил чемодан в автобусе, — быть может, когда-нибудь каким-нибудь способом удастся его разыскать. Оставались два туго набитых саквояжа и пакеты с едой. Это он снесет сам.
— Мы пойдем в Монтаржи пешком, — объяснил он детям. — Автобус дальше не пойдет.
— Почему не пойдет? — спросил Ронни.
— Что-то случилось с мотором.
— А можно мне посмотреть?
— Не теперь, — твердо сказал Хоуард. — Нам надо сейчас же идти. — Он обернулся к Розе. — Тебе, я знаю, приятней будет идти, чем ехать в автобусе.
— Мне было так плохо, — пожаловалась девочка.
— Там было очень жарко. Теперь тебе лучше?
Роза улыбнулась:
— Да, мсье.
И они пошли по направлению к Монтаржи. Самое жаркое время дня миновало; было еще не прохладно, но идти не трудно. Шли очень медленно, приноравливаясь к шажкам Шейлы. Старик терпеливо брел вперед. Нет смысла докучать детям, поторапливать их; ничего не поделаешь, надо пройти много миль — пусть идут как им удобнее.
Скоро они дошли до того места, где упала вторая партия бомб.
Две большие воронки зияли посреди дороги, еще три — среди деревьев у обочины. Там валялась какая-то разбитая повозка и хлопотали несколько человек; слишком поздно старик спохватился — это место надо было обойти стороной, страшно подумать, что увидят там дети…
Ронни сказал громко, с любопытством:
— Там убитые, мистер Хоуард?
Старик повел их на другую сторону дороги.
— Да, — сказал он негромко. — Надо очень о них пожалеть.
— Можно, я пойду посмотрю?
— Нет, — сказал Хоуард. — Не следует смотреть на мертвых. Им нужен покой.
— Мертвые очень странно выглядят, правда, мистер Хоуард?
Старик не знал, как на это ответить, и молча провел их мимо. Шейла тихонько что-то напевала, ей было не любопытно; Роза перекрестилась, опустила глаза и ускорила шаг.
И опять они медленно бредут по шоссе. Будь здесь боковая дорога, Хоуард свернул бы, но такой дороги нет; Идти в обход можно бы только полями; вернуться в Жуаньи тоже не легче. Лучше уж идти дальше.
Опять они проходили мимо мест, где рвались бомбы, но детей, видно, это не занимало. Хоуард вел их так быстро, как только мог; теперь они подходили туда, где упала последняя партия бомб, наверно, здесь кончится этот парад смерти. Хоуард уже видел это место — в полумиле впереди. На дороге застыли два автомобиля, и, похоже, повалены несколько деревьев.
Медленно, очень медленно они приближались. Одна машина оказалась разбита вдребезги. Это был большой «ситроен»; бомба разорвалась как раз перед ним, радиатор раскололся, ветровое стекло разлетелось в пыль. Да еще прямо на машину повалилось дерево и сплющило крышу так, что она вдавилась в шасси. Дорога была залита кровью.
Четверо мужчин из старого, потрепанного «диона» пытались сдвинуть дерево в сторону и освободить дорогу для своей машины. На траве у обочины, кое-как прикрытое пледом, лежало что-то недвижное.
Мужчины бились над упавшим деревом, тянули, толкали и наконец, приподняв, сняли с разбитой машины, оттащили назад и освободили узкий проход. Отерли потные лбы и втиснулись в свою старую двухместную машину. Хоуард остановился рядом, когда водитель уже взялся за баранку. Спросил вполголоса:
— Убиты?
— А вы как думали? — с горечью ответил тот. — Подлые боши!
Он нажал стартер, и машина, медленно обогнув дерево, двинулась по дороге.
Ярдов через полсотни она остановилась. Один из седоков обернулся и крикнул Хоуарду:
— Эй, вы, с детьми! Gardez le petit gosse![35]
Машина опять тронулась. Хоуард в недоумении посмотрел на Розу:
— Что он такое сказал?
— Он сказал, там маленький мальчик, — объяснила Роза.
Хоуард огляделся по сторонам.
— Здесь нет никакого мальчика.
— Тут только мертвые, — сказал Ронни. — Вот они, под брезентом. — И показал пальцем.
Шейла вышла из задумчивости.
— Я хочу посмотреть мертвых.
Старик крепко взял ее за руку.
— Я ведь уже сказал, никто не будет на них смотреть.
Он растерянно озирался. Шейла спросила:
— Тогда можно, я поиграю с мальчиком?
— Здесь нет мальчика, милая.
— Есть. Вон там.
Она показала через дорогу. Там, шагах в двадцати за поваленным деревом, неподвижно стоял мальчуган лет пяти-шести. Он был во всем сером — серые чулки выше колен, серые штанишки и серый свитер. Стоял не шевелясь, будто окаменел, и смотрел в их сторону. Лицо застывшее, мертвенно-бледное, тоже почти серое.
Хоуард посмотрел — и у него перехватило дыхание и еле слышно вырвалось:
— О, господи!
Никогда, за все свои семьдесят лет, он не видел у ребенка такого выражения лица.
Он поспешил к мальчику, дети пошли за ним. Мальчик не шевельнулся, смотрел в упор невидящими глазами. Старик спросил:
— Тебя ранило?
Никакого ответа. Казалось, мальчик не слышал.
— Не бойся, — сказал Хоуард и тяжело опустился на одно колено. — Как тебя зовут?
Никакого ответа. Хоуард оглянулся, не поможет ли кто, но на дороге, как назло, ни одного пешехода. Поваленное дерево медленно объехала машина, за ней другая, потом прошел грузовик, полный усталых, небритых французских солдат. Помощи ждать не от кого.
Старик поднялся на ноги, совершенно растерянный. Он должен идти своей дорогой, не только добраться до Монтаржи, но и увести детей подальше от ужасного раздавленного автомобиля, от зрелища, которое, если они поймут его страшный смысл, будет их преследовать всю жизнь. Не может он оставаться тут ни минуты дольше, чем необходимо. Но нельзя же оставить этого ребенка. В ближайшей деревне или хотя бы в Монтаржи, наверно, есть монастырь; надо будет передать мальчика монахиням.
Он велел детям оставаться на месте и торопливо пошел через дорогу. Приподнял угол пледа. Мужчина и женщина, хорошо одетые, лет тридцати, не старше, были страшно изувечены. Собравшись с духом, Хоуард заставил себя расстегнуть пальто мужчины. Во внутреннем кармане лежал бумажник; старик открыл его и достал документы. Жан Дюшо из Лилля, улица Победы, 8-бис.
Хоуард взял бумажник, какие-то письма и сунул себе в карман; надо будет отдать их первому встречному жандарму. Погибших кто-нибудь похоронит, ему не до того.
Он вернулся к детям. Шейла, смеясь, подбежала к нему.
— Какой смешной мальчик, — сказала она весело. — Он совсем ничего не говорит!
Двое старших отступили и удивленно, с ребяческой настойчивостью разглядывали бледного мальчика в сером, а он все еще смотрел невидящими глазами на разбитую машину. Хоуард опустил саквояжи и свертки, взял Шейлу за руку.
— Не надо его беспокоить, — сказал он. — Наверно, ему сейчас не хочется играть.
— Почему не хочется?
Хоуард не ответил, сказал Розе и Ронни:
— Вы пока понесете по саквояжу. — Потом подошел к мальчику. — Пойдем с нами, хорошо? Мы все идем в Монтаржи.
Никакого ответа, непонятно, слышал ли он.
Минуту Хоуард стоял в растерянности, потом наклонился и взял мальчика за руку. День жаркий, а влажная рука холодна как лед.
— Allons, mon vieux,[36] — сказал Хоуард ласково, но твердо. — Пойдем в Монтаржи.
И он направился к шоссе; мальчик в сером пошевелился и мелкими шажками послушно двинулся рядом. Ведя малышей за руки, старик побрел по дороге, двое старших шли следом, каждый со своей ношей.
Их опять и опять обгоняли автомобили, среди легковых машин все чаще появлялись военные грузовики. Не только гражданское население устремилось на запад, множество солдат, видно, двинулось туда же. Грузовики громыхали и скрипели допотопными тяжелыми шинами, скрежетали дряхлыми передачами. Половина была с ацетиленовыми фонарями на радиаторах — то были армейские реликвии 1918 года, двадцать лет простояли они в сараях, в автомобильных парках за казармами, в мирных захолустных городках. Теперь они вновь вышли на дорогу, но уже в другом направлении.
