— Я взял только свое! — крикнул он, бегая от Кристиана вокруг столика. — А тебе, взбесившийся девственник, могу взамен вернуть эту гадость, которую я нашел у тебя в столе.
И, употребив очень кстати это прозвище, слышанное от Циклопа, он швырнул Кристиану в лицо пачку порнографических открыток. Кристиан, вспыхнув, бросился их собирать. Одна открытка упала к ногам Робера, который, завладев ею, принялся хихикать и сделал вид, будто, не собирается ее отдавать.
— Ну, чего ж ты не зовешь Робера на помощь? — кричал Бруно. — Зубоскалить-то ты умеешь, а вот как дело доходит до драки, предпочитаешь, чтоб другие дрались за тебя. Так ведь? Давай сразимся сегодня ночью по законам клана. Идет?
У Кристиана, окруженного товарищами, не было другого выхода, как принять вызов. Законы клана, которые продолжали сохранять силу, несмотря на то, что в них было много ребяческого, вели свое начало с тех времён, когда в шестом классе они играли в войну: тот, кто считал себя оскорбленным, мог вызвать обидчика на драку один на один. Эти дуэли, на которых дрались врукопашную, превращались часто в довольно горячие схватки; они устраивались тайком от надзирателей, ночью, в подвале, где стоял котел центрального отопления, в присутствии пяти товарищей, избранных в качестве арбитров.
Бруно, который обычно засыпал, едва успев опустить голову на подушку, с трудом отгонял сон, дожидаясь той минуты, когда надо будет идти в подвал. Сначала он повторял алгебраические формулы и стихи, потом, когда его начала одолевать дремота, нырнул с головой под одеяло, н, вооружившись карманным фонариком, стал перечитывать свой дневник за последние недели. Имя Сильвии встречалось на каждой странице; прочитанные подряд, они казались одной большой поэмой любви. Волна нежности вдруг захлестнула Бруно, он забыл обо всем, и на душе у него стало как-то удивительно спокойно.
Незадолго до полуночи он тихонько встал, надел плащ и, крадучись, вышел из своей каморки. Пройдя по коридору, он нырнул в узкий проход, а оттуда — в чулан, который именовался «музеем» и где стояли коллекции птичьих чучел и кремневых ружей отца Майоля. Ночь уже давно вступила в свои, права, и Бруно потребовалось немало времени, прежде чем его пальцы, ощупывая в темноте дверцы шкафов, обнаружили дверь, за которой находилась лестничка, ведущая в подземелье. Преодолев первые ступеньки, он зажег карманный фонарик. Ему надо было пройти через несколько подвалов, прежде чем попасть в помещение, где стоял котел. Арбитры уже собрались, но Кристиана еще не было. Они стояли вокруг котла, заслонка была открыта, и пламя озаряло оранжевым отблеском их лица и протянутые к огню руки, отбрасывая на стены и своды пляшущие тени их фигур. Лохматые, в шерстяном белье или в пальто, наброшенных поверх пижам, они перешептывались и курили сигареты. «Доблестный Шарль», которого вопреки его воле избрали арбитром, пытался скрыть нервную дрожь и страх; он был бледен как полотно и все время потирал руки. Толстый Робер от нечего делать старался подальше плюнуть в огонь, который монотонно гудел, напоминая однообразием звука шум дождя. Увидев Бруно, Робер весело помахал ему.
— Как себя чувствуем, Бруно? — спросил он. — В полной форме? Весьма сожалею, что так всыпал тебе сегодня утром, но мне во что бы то ни стало хотелось дослушать твой дневник до конца. Здорово ты написал! «Твой рот тянется к моему рту, твое бедро…» М-м-м-м! Пальчики оближешь! Видишь, я сразу это запомнил, а вот Вергилия и Расина…
«Доблестный Шарль» потянул его за рукав.
— Да не ори ты так, — взмолился он. — Нас услышат!
— Ладно, поп, отвяжись! А ты, Бруно, оказался мастер темнить. Здорово ты нас всех провел своим религиозным кризисом! Мне бы в голову никогда не пришло, что ты развлекаешься по всем правилам с какой-нибудь бабенкой: я ведь думал, что ты девственник! Знаешь, ты растешь в моих глазах! А она, кто она такая? Девица, замужняя или кто? Ну же, расскажи!
Юноши столпились вокруг Бруно, глядя на него горящими от любопытства глазами. А тот, недолго думая, пустился в описание любовных похождений — весьма фривольных и выдуманных с начала и до конца. Он встретил молодую женщину в кино, позволил себе в темноте некоторые вольности, потом они зашли в кафе выпить чаю, а потом он поехал к ней домой. А там и пошло: он бывал у нее столько, сколько хотел, и эти тайные свидания были исполнены острого наслаждения. Одетая в розовый прозрачный пеньюар, она сама открывала ему дверь… Казалось, эта история была давно придумана Бруно; подогреваемый возрастающим вниманием слушателей, он без труда вел рассказ, нанизывая одну увлекательную подробность на другую. Тем не менее из чувства целомудрия, тоже подсознательного, он нарисовал образ любовницы, которая ни в чем не походила на Сильвию: он сделал ее блондинкой, страстной полногрудой женщиной.
— М-да, приятно смотреть на красивую женскую грудь! — вздохнул с завистью Робер. — И ты можешь ее видеть, когда только захочешь, Бруно? Да, старик, можно сказать, тебе повезло. Замужняя женщина, умеет устраиваться, никакой опасности в смысле ребенка, не нужно подарков — словом, идеальная партнерша. Спроси ее при случае, нет ли у нее подруги для симпатичного, весьма способного по этой части парня… В твоей истории мне неясно только одно: как ты приступил к делу. Вы вместе пили чай, потом ты отвез ее домой — все это прекрасно, но как ты дал ей понять, что хотел бы… а?
— Я, конечно, не набросился на нее, как сделал бы, наверно, ты, — высокомерно ответил Бруно. — В этот момент, старик, если хочешь достичь цели, надо принять томный вид и пустить в ход изящную словесность; я заговорил о своем одиночестве, об отсутствии понимания со стороны родителей, о вечной любви…
Воспитанники внимали ему как завороженные, и даже Шарль, покусывавший губы, заинтересовался и стал прислушиваться. Бруно, чувствуя, что разом восстановил свой престиж, немного опьяненный успехом, добавил еще несколько красочных деталей к своему рассказу. Слушая его, можно было подумать, что его светловолосая любовница под стать вакханке… Он описывал ее бурный темперамент, когда вошел Кристиан; его зеленовато-желтые глаза слипались от сна, напомаженные волосы пучками торчали во все стороны. Услышав, как бахвалится Бруно, он только пожал плечами.
— И вы верите этому хвастуну! — засмеялся он. — Его курочка вовсе не та прекрасная мадам, прелести которой он вам сейчас расписывал. Я знаю ее; она живет недалеко…
— Ах вот как! Ты, оказывается, с ней знаком! — заметил Бруно; сердце его учащенно билось, он старался не потерять самообладания. Если мерзавец произнесет любимое имя, он размозжит ему голову. — И можно узнать, кто она?
— Она живет вот здесь, — сказал Кристиан и постучал пальцем по лбу. — Она — миф, мечта, твоя красавица! Твой дневник — сплошной вымысел, а эта женщина существует лишь в твоем воображении. Ты поражен, что я догадался? А?
Бруно сбросил плащ и пижамную куртку. Он стоял обнаженный по пояс и энергично растирал тело.
— Бедный старикан, — засмеялся он, — ты думаешь, что все, как ты, могут довольствоваться лишь мечтами и фотографиями голых женщин! — Он повернулся к товарищам. — Ну, будем начинать или нет?
— Великолепная мысль! — откликнулся Кристиан. — У меня руки чешутся отдубасить как следует Циклопова любимца! А ну, молись, атеист от старательной резинки!
Громкий смех на минуту заглушил покашливание, вызванное голубыми облачками углеводорода, вырывавшимися из печи. Зрители выстроились вдоль стены, предоставив середину подвала в распоряжение борцов.
— Давайте быстрее кончать, — пробормотал Шарль.
Стиснув кулаки, прижав локти к туловищу, Бруно медленно приближался к противнику. Он всматривался в его худое лицо, тощую шею, руки, молочно-белый торс, выискивая место, куда лучше ударить. Он знал, что Кристиан, который был крупнее его и хитрее, конечно, возьмет над ним верх, но это лишь увеличивало дикое неуемное возбуждение, овладевшее им. Он всегда любил драться и, умея одинаково сильно любить и ненавидеть, часто вынужден был сдерживаться, чтобы не броситься на тех, кого не любил. Он увидел насмешливую улыбку Кристиана и, вдруг почувствовав, до чего ему ненавистен этот парень, ринулся на врага. Противник ловко уклонился от удара и, обхватив его руками, дал подножку. Бруно еле устоял на ногах, но продолжал бороться с неослабевающим упорством. Он яростно сражался головой и локтями, и в конце концов ему удалось высвободить одну руку. Изо всей силы он ударил Кристиана в лицо.
— Вот тебе, негодяй! — сказал он, прерывисто дыша. — Чего же ты… не зовешь Робера на помощь?.. Ух, скотина!
Кристиан ударил его в живот. Бруно покачнулся и, чувствуя, что сейчас упадет, повис на шее противника, нещадно молотившего его по бокам. Падая, он увлек Кристиана за собой. Они покатились по полу, и Бруно, отчаянно сражавшийся, пытаясь высвободиться, почувствовал, как в спину ему врезаются крошки угля. Противник навалился на него всем телом. Бруно ощущал в животе невыносимую боль, но вид окровавленного рта Кристиана, дышавшего ему прямо в лицо, словно завораживал его, «Ударить, — думал Бруно, — как бы его еще раз ударить…»
