В больнице ее приняли медсестра, старая и злая, как ведьма, и врач, невысокий молодой человек в джинсах, с большими голубыми глазами. От обоих пахло лекарствами.
— Так смешно, — рассказывала Елена, — на нем были подтяжки восьмидесятилетнего старика.
Врач протянул ей руку и сказал:
— Садитесь, Елена.
Достав из коричневой папки анкету, он начал задавать вопросы:
— Сколько вам лет? Чем болели? Сколько детей? Какие отношения с зятем и внуками?
А под конец спросил:
— Вы так красиво и прилично одеты, но почему у вас на ногах кроссовки и солдатские носки?
— Чтобы быстро бегать и поскорее отсюда убежать.
— Мне кажется, вы хотели придать этому какой-то смысл. Попытайтесь все-таки объяснить, почему вы в кроссовках и от кого хотите убегать?
— Жаль, что вы не спрашиваете, почему я с палочкой, на это у меня есть совершенно четкий ответ, но прежде позвольте и мне задать вам один вопрос.
Доктор не успел и рта раскрыть, как Елена сразу же спросила:
— Почему вы носите чужие подтяжки?
Он улыбнулся:
— Это модно.
— Нет, вы хотите придать этому какой-то смысл, вы же самый молодой в доме престарелых, и в этом ваша проблема. Вы хотите казаться пожилым.
Он улыбнулся, как будто соглашаясь, но затем снова продолжил деловым тоном:
— Хорошо, а теперь вы мне ответьте, почему вы решили явиться сюда в кроссовках и солдатских носках?
Елена ответила:
— Лучше спросите, почему я хожу с палочкой! Зная все о моих болезнях, вы могли бы сообразить, что я вовсе не хромая.
Но он не спросил, а она не ответила. В личное дело Елены записали, что она упряма и должна переехать в дом престарелых без животных, как законопослушная гражданка. Переезд превратился в целую эпопею.
Елена хотела жить в обоих мирах одновременно, остаться с животными, но и не потерять место в доме престарелых. Поэтому она отыскала такого перевозчика, который взялся перевозить вещи по очереди, а не, избави Боже, все сразу. Таким образом Елена надеялась растянуть переезд до бесконечности. Кроме того, она наняла несколько упаковщиков мебели: одного — для холодильника, другого — для стола и шкафа, третьего — для телевизора и электроприборов; потом нашла водителя такси, который согласился мотаться между ее квартирой и домом престарелых, причем отдельным рейсом доставлялись блузка, платье или костюм, и все должно было добираться до места без единой складочки.
Каждый день Елена разрывалась между своей квартирой и комнатой в доме престарелых. Когда ее спрашивали, что она делает целыми днями, она отвечала, что очень занята, так как пытается жить в двух местах и, кроме того, посвящает огромную часть своего времени животным и старикам.
Она также заботилась и о своем статусе в доме престарелых. Поэтому три раза в неделю выезжала из квартиры в пять часов утра, чтобы успеть занять свое место. В шесть она уже сидела на лавочке среди других стариков и ждала прихода врача.
Там, на лавочке, по словам Елены, происходили очень важные вещи. Можно было познакомиться с новыми людьми, послушать сплетни, узнать интересные новости. Трижды в неделю она жаловалась врачу, что страдает бессонницей, встает очень рано, до рассвета. А иногда дразнила его:
— Посмотрим, господин доктор, сможете ли вы поставить диагноз.
Однажды, когда жильцы дома престарелых сидели на лавочке и ждали врача, одна пожилая женщина сказала Елене:
— Знаешь, этот доктор просто ангел.
— Конечно, ангел, — без колебаний ответила Елена. — Он определяет, кому отправляться в рай, а кому — в ад. Разве не видишь, кто тут сидит?
Кроме самой Елены, никто не рассмеялся.
С тех пор, когда она появлялась, на лавочке воцарялось молчание.
Как-то раз ночью администраторша хватилась Елены и устроила переполох. Потом мне виновато объясняли:
— В комнате горел свет. Мы стучали, но никто не отзывался. Поэтому мы выломали дверь и увидели, что телевизор и радио включены, на кухне горит свет, но Елены нигде не было. Мы позвонили в ее старую квартиру и она невозмутимо ответила: «Не беспокойтесь, свет и телевизор я оставила включенными, потому что собиралась скоро вернуться, но пока не могу. Вы же знаете, у меня куча дел: я веду борьбу за права животных в домах престарелых».
Администраторша больше не следила за Еленой. Все знали, что, хотя в ее комнате и горит свет, там нет ни одной живой души. Она регулярно вносила месячную плату, а жила в старой квартире в свое удовольствие.
1990 год
После смерти Елены, когда я пришла забирать ее вещи из дома престарелых, ко мне подошел голубоглазый мужчина в джинсах на подтяжках.
— Вы — психиатр, — определила я.
— Да, — сказал он. — Мне очень жаль, что Елене не разрешили привезти сюда животных.
Он продолжил:
— С вашего позволения я задам вам один вопрос: может, вы знаете, почему она ходила с палочкой?
Пожав плечами, я сказала:
— Она не хромала, и не припомню, чтобы она ходила с палочкой.
Собрав все вещи, я решила положить ключ от комнаты в конверт и отдать администраторше. В поисках пустого конверта я нашла другой, с запиской внутри. Достала ее и с любопытством прочла, что Елена написала в свой шестьдесят первый день рождения: «Уважаемый господин психиатр! Здесь все старые и больные, и я боялась, что мне станут завидовать, ведь я выгляжу богатой и здоровой, поэтому я решила надеть рваные кроссовки. Но вы — врач, и вам все равно, богата я или нет. Ради того чтобы вы поверили, что я старая и больная, я купила палку, стала хромать и тем самым оградила себя от сглаза. Думаю, в будущем вам следовало бы внимательнее слушать. У вас на приеме я намекала, советовала впрямую, чтобы вы задавали мне правильные вопросы. Я вовсе не упряма. Всего доброго, шалом и спасибо. Елена».
И внизу:
«P.S. Вычеркните, пожалуйста, из диагноза, что я упряма. Если вам обязательно надо что-нибудь написать, напишите лучше, что я всем сердцем верю в сглаз».
Октябрь 1990 года
Вечером мне позвонили, в трубке раздался незнакомый голос:
— Елена упала и потеряла сознание, «скорая помощь» уже в пути, вам лучше приехать.
Я собралась, села в машину и помчалась провожать Елену в последний путь.
Перед домом стояла карета «скорой помощи», санитары склонились над лежавшей без сознания Еленой. Через некоторое время под завывания сирены ее повезли в больницу.
Диагноз поставили сразу — апоплексия.
Пока врач расспрашивал персональные данные и историю болезни, санитар принес обручальное кольцо, часы, пакет с одеждой: блузкой, юбкой, нижним бельем, чулками; а также мятый белый носовой платок, который лежал в кармане блузки. Когда Елена упала, из этого платка, выскользнул маленький, ржавый ключик.
— Выбросить? — спросил санитар, указав на ключик и мятый платок.
— Нет! — вскрикнула я.
Пообещав врачу дать все необходимые сведения завтра, я схватила ключик и помчалась к маленькому дому на пересечении улицы Победы и улицы Героев, к коричневому шкафу в квартире Елены.
Этот шкаф стоял на пяти коротких ножках: по две с каждой стороны и одна посередине. Он высился от пола до самого потолка. Под шкафом любили спать собака и курица. Раньше, играя в прятки, туда залезали дети. Сверху на шкафу лежали свечи, израильский флаг, менора, хануккия, подсвечник, кубок пророка Илии, Агада и костюмы для Пурима. Вещи громоздились до самого потолка.
У шкафа было четыре дверцы. Правая всегда была широко распахнута, в этом отделении хранились сумки, счета за водопровод, квитанции поземельного налога, чеки об оплате из поликлиники, трусы, чулки, шляпы и платки. В ящиках между двумя другими дверцами, которые всегда открывались одновременно, хранились одежда, носовые платки и постельное белье. Наша собачка устроила тут родильную палату и детскую комнату, целый день она со своим приплодом болталась на улице, а спать приходила сюда.
Левая же дверца всегда оставалась закрытой. Мне был знаком только скрежет ключа в замочной скважине. Иногда, поднимаясь по лестнице или уже стоя перед входной дверью, я слышала, как левая дверца торопливо закрывалась. Я никогда ни о чем не спрашивала.
Порой ржавый ключик появлялся в связке Елены, словно напоминая, что в доме есть еще один, особенный замок. Когда же Елене задавали вопрос, от чего этот ключ, она отвечала:
— От хранилища Торы.
В ответ все только недоуменно моргали, тогда она добавляла:
— От левой дверцы.
И ничего не объясняла.
В ту холодную, темную ночь ржавый ключик, едва не угодивший на помойку, с трудом пролез в замочную скважину, однако дверь сразу не поддалась, словно старалась во что бы то ни стало сберечь свой клад. И все-таки ключ придал мне силы — дверь еще немного посопротивлялась и после очередной атаки поддалась.
