Хольт нахмурил брови.
— Ну, не хотел бы я оказаться в их шкуре, — процедил он презрительно. — Рано или поздно они попадутся, и тогда им несдобровать…
— О чем ты говоришь? — удивился Раубеншток.
— О дезертирах…
— Я совсем не этих дурней имел в виду.
— А кого же?
— Я говорю о ребятах, которые попали в плен к американцам…
— Ах, так?..
— Наверное, живут себе не тужат…
Хольт недовольно пожал плечами.
— А нам-то что до них?
— Теперь все ловчат, чтобы как можно быстрее попасть в плен…
Хольт внимательно посмотрел на Раубенштока.
— Откуда ты знаешь об этом?
— Болтают, а я не глухой…
— За такую болтовню можно схлопотать…
— Да, — признал Раубеншток. — Пулю в лоб…
— Зачем тогда об этом болтать…
— Но люди так или иначе будут ловчить, чтобы вырваться из этого ада.
— Неудивительно…
— Для тех, кто сидит в лагерях, война уже кончилась, — сказал Раубеншток с неожиданным оживлением.
— Это верно.
— Тебе не кажется, что для нас было бы лучше сидеть спокойно за проволокой и жрать американские консервы?
— Почему нет, — осторожно согласился Хольт. — Я лично бы ничего не имел против. Только не понимаю, какого черта ты все талдычишь об этом?..
— Неужели не понимаешь?
— Нет.
Некоторое время они смотрели друг на друга выжидающе. Молчание затягивалось, но ни один не осмеливался заговорить первым. Не переставая наблюдать друг за другом, они взялись за рюмки и выпили одним глотком. Потом Раубеншток вытянул из кармана сигареты, и они закурили.
— Ну так как же, — заговорил наконец Хольт. — Скажешь ты все-таки, что у тебя сидит в печенке, или нет?!
Раубеншток пристально и недоверчиво огляделся по сторонам, придвинулся поближе вместе со стулом и, склонив к нему голову, тихо заговорил дрожащим от волнения голосом:
— Слушай, Вильям, попросись обратно на фронт…
Хольт, опешив, уставился на него.
— Ты свихнулся? — ахнул он изумленно. — У меня нет ни малейшей охоты трогаться отсюда! Какой смысл!
— Не будь трусом.
— Что ты обзываешься?
— А что? Скажешь, не сдрейфил?..
— Не собираюсь подставлять лоб ради твоего удовольствия, — отрезал со злостью Хольт. — Зачем возвращаться в окопы, когда тут намного безопаснее…
— Ты дурак, Вильям!
— Перестань обзывать меня…
— Так ведь ты чепуху порешь, — невозмутимо парировал Раубеншток. — В тылу смерть угрожает так же, как и на передовой. Погибнуть от бомбы или от пули — какая тебе разница?..
— Я совсем не собираюсь умирать…
Раубеншток пренебрежительно усмехнулся.
— Попросись на передовую, — повторил он еще раз.
Хольт медленным и рассеянным жестом провел ладонью по лбу.
— У тебя, видно, неладно с головой, Франц? — сказал он немного погодя. — Что ты задумал?
— Американцы готовят новое наступление, — с расстановкой проговорил Раубеншток. — Соображаешь?
Хольт сидел не шевелясь. Только побледнел.
— Черт подери, — протянул он, помолчав с минуту. — Я уже понимаю, куда ты клонишь…
Раубеншток снисходительно хохотнул, но Хольт, уйдя в свои мысли, даже не заметил этого. Он увидел вдруг изломанную и крутую линию фронта, пролегающую среди холмов, поросших скупой зеленью, бетонные бункеры и стрелковые окопы, а на подступах к ним — десятки трупов, застрявших в заграждении из колючей проволоки. И к нему снова вернулось пережитое, вспомнилось, как он лежал в каменистой долине рядом с Раубенштоком, отстреливаясь от яростно атакующего врага, почти оглушенный трескотней автоматов и канонадой тяжелых орудий, исполненный бешенством и жутким ужасом. Когда он вспомнил и представил себе все это, то почувствовал, как по его лицу потек липкий пот.
— Боже мой, — сказал он тоскливо. — Я хочу вернуться домой. Хочу еще раз увидеть детей и жену…
Раубеншток поднял голову. Лицо осунулось, под глазами темные круги. Взгляд его растревоженно впился в Хольта.
— Именно об этом и идет речь, — подхватил он быстро. — Только в лагере можно будет уцелеть в это тягчайшее время…
— Согласен. Но как туда попасть?
— Очень просто.
— Не паясничай.
— Я паясничаю?
— А то нет?
— Ну, ты меня еще не знаешь!
Хольт поставил свою рюмку, и Раубеншток поспешно наполнил ее вином.
— Послушай, Вильям, — сказал он. — Я никогда не бросаю слов на ветер…
— Эх, будь все проклято…
— Вильям…
— Что?
— Ты хочешь попробовать?
— Знаешь, давай лучше прикончим эту бутылку…
— Это всегда успеется…
— Черт побери!
— Задал я тебе задачу, а?
— Еще какую!
— Для нас другого выхода нет.
— Ну ты, может, наконец скажешь, что ты придумал? — бросил нетерпеливо Хольт. — Лезть на рожон вслепую я не согласен…
Раубеншток небрежно усмехнулся, но улыбка получилась кривая.
— Попроси перевести тебя на передовую, — прошептал он. — В нынешней ситуации тебе в этом не откажут, как не отказывают покойнику в последней услуге. Ты ведь знаешь, к чему дело идет? В ближайшие дни мы отступаем на новые позиции. То есть должны отступить, но лично мы этого не сделаем. Когда под натиском американцев фронт начнет отодвигаться назад, мы рванем им навстречу, переждем где-нибудь до конца боя, а когда уже все успокоится, сдадимся первому же патрулю, который наткнется на нас. А там уж они сами знают, что с нами делать…
Хольт придвинулся к Раубенштоку. Его лицо стало теперь совершенно трезвым, напряженным и чутким.
— В этом я не сомневаюсь, — согласился он, поразмыслив. — Но это слишком просто, чтобы могло получиться…
Раубеншток покачал головой.
— Я все обдумал очень тщательно, — сказал он. — Не может быть и речи об осечке!
Хольта охватывало все большее волнение. Он старался взять себя в руки. Но порою говорил так громко, что Раубенштоку приходилось его останавливать.
— А ты учел, что кто-то из нас может получить пулю в лоб? — поинтересовался Хольт. — Тогда весь план полетит к чертям…
— Нет.
— Что — нет?
— Я подумал и об этом, — сказал Раубеншток спокойно. — Но даже если один из нас погибнет, то у другого все равно будет шанс спастись.
— Хорошенькая перспектива, тоже мне!
— А ты как себе представлял?
— Я об этом вообще не думал…
— Положись на меня.
— Легко сказать — положись…
— Когда мы будем на месте, я все тебе подробно объясню…
Хольт кивнул головой, но не слишком убежденно. Его лицо помрачнело.
— Очень уж рискованная затея, — протянул он.
Раубеншток иронически посмотрел на него.
— Не преувеличивай, старина. Столь же опасно и нынешнее наше положение. Смерть может нагрянуть в любую минуту…
— Это только так говорится…
— Я решился, — сказал Раубеншток. — Если не хочешь, тогда я один. Не собираюсь больше искушать судьбу.
Он глянул на часы, а потом на Хольта.
— Мне уже пора, — сказал он холодно. — Нужно возвращаться в часть… Ну, решился?
Хольт нервным жестом убрал волосы со лба и искоса посмотрел на Раубенштока, но ответил не сразу. Хотя он и предвидел такой вопрос, даже ждал его, но теперь, когда услышал его поставленным с такой прямотой и жесткой безотлагательностью, почувствовал в животе болезненный спазм, словно его желудок наполнился оловом.
— А если не удастся? — спросил он дрожащим голосом. — Что тогда?
— Должно удаться…
— Пойми меня, Франц, — сказал он поспешно, как бы желая оправдаться перед ним. — На такое решиться не просто. Твоя идея не плоха, но очень рискованна…
Раубеншток резко поднялся со стула. Хольт схватил его за руку.
— Погоди!
— Зачем?
— Дай мне немного подумать…
— Тут не над чем раздумывать. Нужно довериться судьбе…
— Это все слова…
— Как знаешь.
— Сядь, Франц. Слышишь?
Раубеншток немного помедлил и, поколебавшись, сел.
— Вообще я тебя понимаю, Вильям, — сказал он неохотно. — Ты сидишь за линией фронта и боишься рисковать. Ну что ж, на нет и суда нет…
Он взял с соседнего стула полевую сумку, какие носили на фронте курьеры, и начал собирать со стола разные мелочи: старый серебряный портсигар, зажигалку, едва начатую пачку сигарет. Хольт напряженно всматривался в лицо Раубенштока, как будто ждал дальнейших уговоров, но тот упорно молчал, равнодушный и внешне спокойный, но в своем молчании почти враждебный, и Хольт вдруг почувствовал, как его сердце начинает биться в груди все сильнее и сильнее. Между тем Раубеншток неспешно затянул пояс, поднялся со стула и протянул ему руку.
— Прощай, старина, — буркнул он. — Мне пора…
