- Второе доброе дело в зачёт! — напомнил Шмуклер, улыбнувшись особисту.
- Отстань! — отмахнулся Неумывакин. — Не до твоих пошлых шуточек! Тоже мне последователь Аркадия Райкина нашёлся!
- Тогда я умываю руки, товарищ Неумывакин, и больше не стану совершать никаких добрых дел для вас.
Особист посмотрел исподлобья на шутника, но промолчал и пистолет убрал в кобуру. Теперь- то он был не один в батальоне при оружии, и его запросто могли завалить кто–то из бойцов из автомата.
«Подожду прибытия своих коллег и расстрельной команды полкового трибунала, а потом поквитаюсь с ними», — мстительно подумал особист.
Шоссе, по которому мчалась машина, находилось в ужасном состоянии, как впрочем, почти все дороги в далеких российских провинциях.
«И куда только подевались денежки дорожного фонда?» — недоумевал Озоруев, но особо не злился. — «А может, оно и к лучшему? По хорошим дорогам противник давно бы был в Иркутске! Думаю, если бы мы не достроили трассу Чита — Хабаровск, то тогда китаезы и полпути не преодолели бы на запад».
Бронетранспортер без конца то раскачивало на рытвинах, то подбрасывало на ухабах и кочках, но невозмутимый Авось продолжал нажимать на газ, и машина мчалась, не снижая скорости.
- Тише, извозчик, не дрова везешь! Не спеши, не на пожар! Ты же не на «Хаммере» катишь! — рявкнул комбат на водителя. — Мы не торопимся раньше времени умереть! С такой ездой и до поля боя не доберемся, погибнем в пути…
Озоруев залез внутрь машины и витиевато матюгнулся, но водитель, не снижая скорости, только невозмутимо произнёс:
- Больше скорость — меньше ям! Нам, татарам, — покуям!
За этот экспромт лихач мгновенно получил от комбата чувствительный удар сапогом в спину, но качество вождения от этого не улучшилось. Несколько раз машина едва–едва не опрокинулась, но каждый раз она сохраняла равновесие, а затем мчалась еще быстрее: скорее всего, по–другому гонщик Авось ездить не умел. Комбат высунул голову из люка и с любопытством озирался по сторонам. Когда–то давным–давно он проезжал по Бурятии, но то было веселое путешествие на поезде и в нетрезвом виде. Минут пять Максим праздно глазел по сторонам, но вспомнив, что теперь он комбат и отвечает за жизнь вверенного личного состава, стал смотреть вперед, придав лицу озабоченное, сосредоточенное выражение.
«Пора задуматься, как выжить в этой дикой ситуации: оружия мало, боеприпасов почти нет, да и батальона ведь тоже нет, как нет других войск, с которыми надо бы взаимодействовать. А навстречу нам выступил сильный, многочисленный и хорошо вооруженный противник. Как быть? Драпануть не выйдет: заградотряд перестреляет всех из пулеметов. Но и вперёд двигаться бессмысленно!»
Вскоре БТР выскочил к мосту и Озоруев громко заорал:
-Водила, тормози! Стой, каналья! Ну!
- Не нукай, не запрягал, — буркнул лихач.
Тогда, для убедительности своих слов, комбат вновь ткнул носком сапога в спину Авосю. А ведь было от чего заорать благим матом: одна часть моста рухнула в воду, а другая часть провалилась в реку и висела на арматуре. Это наши саперы, спешно отступая, ликвидировали водную переправу.
- Холера их побери! — ругнулся Авось. — Я по таким мостам не ездок!
Озоруев соскочил с бронемашины и подошел к месту подрыва. Фермы моста чудом уцелели, но искорёженные железяки и проволока торчали в разные стороны. Максим, осторожно ступая, встал на самый край берега и посмотрел вниз. Тёмные воды реки Селенги спокойно текли к Байкалу. Реке было всё равно, что происходит вокруг: мир, война, катаклизм, стабильность… Она ранодушно несла свои воды к гигантскому озеру, как делала это из года в год и сто лет назад. Ей было главное — быстро домчаться и впасть в великое озеро. Работа у неё такая… А вот Озоруеву было далеко не всё равно, сейчас «откинуть копыта» на её живописных берегах или продолжать жить долго и счастливо. Вода пробудила инстинкты, что Озоруев с удовольствием и проделал облегчая организм.
«Лучшей нет красоты, чем поссать с высоты», — вспомнил он шутку горных стрелков, бытовавшую на афганской войне.
Застегнув брюки, комбат поднял к глазам бинокль и осмотрел противоположный берег. Никакого движения: ни беженцев, ни отступающих солдат, ни наступающего противника.
Макс ещё минуту постоял на раскачивающемся над стремниной обломке моста, затем небрежно плюнул в воду и вернулся к своим бойцам.
- Товарищ подполковник! — обратился к нему Авось. — Докладываю: по обе стороны моста оборудованы долговременные земляные огневые точки, типа «дзот». В них, кажется, есть люди. Разрешите узнать, кто они такие?
- Сходи, узнай, — разрешил Озоруев, поглощённый своими мыслями. — Только осторожно, вдруг подходы заминированы?
Авось тут же помчался выполнять распоряжение. Он спрыгнул вниз и скрылся из виду за поворотом траншеи.
Озоруев подошел к брустверу и внимательно осмотрел сооруженные кем–то наспех земляные укрепления. Вправо и влево тянулись длинные окопы, старательно отрытые в полный профиль, а перед ними была натянута рядами колючая проволока, раскинуты «мзп» (малозаметные препятствия) типа «паутина», виднелись ячейки позиций миномётчиков, оттуда торчали минометные трубы, пулеметные гнезда, несколько блиндажей. Сработано неплохо, только нет маскировки. Но почему вокруг так безлюдно?
«Вот беда–то, видно, и тут никого. Эх, наверное, мы одни на всем фронте! Выходит, нас всего шесть дураков?» — с грустью подумал Озоруев.
Неожиданно в окопах началось шевеление: сначала показалась над бруствером одна взъерошенная голова, затем другая, третья. Эти заспанные и одетые не по уставу люди лениво двинулись навстречу вновь прибывшим.
- Есаул Петр Бунчук! — представился первый из подошедших не то гражданских, не то военных людей. В такой одежде ряженые по рынкам с плетками ходят, либо служат в ансамблях песни и пляски.
- Какой такой есаул? — переспросил комбат. — Кавалерия?
- Казаки! — гордо произнес есаул. — Командир первой казачьей сотни пластунов, второго казачьего добровольческого полка, Забайкальского казачьего войска, честь имею! И …слухаю вас…
- Командир батальона, хрен знает какого мотострелкового полка, куй знает какой дивизии, подполковник Озоруев. Можно просто Максим.
Казак искренне обрадовался и засиял.
- О! Имя как у пулемёта! Тебя бы такого бравого да на революционную тачанку посадить! Ай, молодца! Дай я тоби расцелую, казаче! Прибыл к нам на подмогу? Ай, уважаю, ай, люблю! Вы одни пришли на помощь, а то все бегут в тыл или драпают в леса. И мои казачки, глядя на это безобразие, разлагаются, тоже помышляют последовать их примеру — еле сдерживаю. Такой вот бардак вокруг. Расскажите, братцы, хоть, что в стране творится? Радио молчит, газет неделю не видели…
Озоруев неодобрительно покачал головой и с грустью поведал трагикомичную историю формирования своего батальона.
- Понятно. Значит, вас мало, но вы в тельняшках?
- И тельников нет. Только полосатые кальсоны на Шмуклере, — ухмыльнулся Максим и возобновил расспросы. — Есаул, сколько у тебя бравых казачков? Как я понимаю, вы все пешие?
Бунчук почесал нагайкой затылок, с досадой вскинул чуб и откинул его назад, к макушке.
- В первом взводе пятнадцать штыков, во втором четырнадцать, в третьем одиннадцать. Коней нет, но есть мотоциклы и автомобили–тачанки, на уазике установлен пулемет ДШК, на джипах - два ПК, на пикапе «Тойота» миномёт «Василек». Оружия много, боеприпасов тоже, а вот умеющих с ним обращаться, да тех, кто пороху понюхал, почти нет. Где добыть подготовленные кадры, не знаю. А этот твой Шмуклер — еврей? Чи ни?
- Еврей.
— Натурально, жид? И на войну подался из Москвы в наши края?
- Что значит натурально?
- Ну, я про то, шо он морда жидовская?
- Мой Шмуклер — классный парень, хороший мужик. Я тебе за него морду набью, если обидишь! Он доброволец!
Последний вопрос атамана о национальности подчинённого Озоруеву не понравился, желая переменить тему, указав пальцем на разрушенный мост, он уточнил:
- А подрыв моста, это чьих рук дело? Твоих?
- Нет, не я — армейцы. Сапёры за неделю подготовили этот район обороны, подкрепления не дождались, вчера взяли, не спросясь, взорвали мост и разбежались. Мы третьего дни заняли эти окопы и блиндажи, пока подрывники ковырялись, прикрывали их работу. Потом бабахнули и смылись. Эх, хорошо, что теперь у нас есть кадровый военный! А то какой из меня командир… Я сельский участковый оперуполномоченный, мой заместитель — агроном, а командиры взводов - колхозные бригадиры.
- А где полевая артиллерия, где эскадроны? Где твоя конница?
- Нет ни хрена! Ни полка, ни эскадронов. Одни мы, одинешеньки на всем белом свете… Полки и дивизии — это для красного словца и громкого звучания.
- Дружище, атаман! Извини, но я особо помочь не смогу и долго у тебя не задержусь! Передохну и в путь–дорогу. Мой участок не здесь! Мне предписано держать оборону южнее, я думал тут через мост перебраться и в штаб дивизии попасть в Улан–Удэ, а теперь вижу: путь туда окончательно отрезан.
