— Была только одна коробка для патронов? — спросил я у матушки.
Она сказала, что о других ничего не знает. А раз так, следовательно, отец ни разу даже из него не выстрелил, хотя и приобретал револьвер специально для себя. Ему ничего ведь не стоило пару раз стрельнуть для пробы, но он не выстрелил. Зачем же тогда он до самой смерти втайне хранил и револьвер, и патроны к нему? И тут мне вспомнилось, как, впервые после смерти отца увидев эту штуку, я в тот же миг понял, в чем дело.
Получив известие о том, что болезнь отца возобновилась, я приехал тогда на родину и, наблюдая, как отец потихоньку угасает день ото дня, размышлял: что же поддерживало его в жизни? Его, сына деревенского самурая, зятя городского торговца мануфактурой, имевшего двух дочерей–альбиносов, отца покончивших с собой дочерей и сбежавших из дому сыновей? И в тот миг, когда я увидел извлеченный со дна сейфа пистолет, я тут же все понял.
Этот пистолет давал ему силы жить. Имея его, он всегда мог умереть. И он смог дожить до своего возраста, потому что его поддерживала мысль, что у него есть верное средство уйти из жизни.
Я выуживал из коробки патроны и, рассматривая их, вспоминал прошлое.
— Ты что хочешь делать с ними? — спросила матушка.
— Ничего… Просто гляжу, и все.
— Смотри не брось в огонь.
И матушка строго взглянула на меня, будто говорила с восьмилетним ребенком.
Утром на станции соседнего городка я сел на поезд, идущий в Токио. Когда я проходил на платформу, то заметил, что волнуюсь, как провинившийся мальчишка. Но молодой контролер с заломленной назад фуражкой не знал, что перед ним прошел человек, незаконно провозящий револьвер с пятьюдесятью патронами к нему. И он лихо щелкнул компостером, словно танцующая цыганка кастаньетами.
I
Когда Мое в первый раз увидела туфли той женщины, она вытаращила глаза от изумления: какие огромные цветы шиповника! Не разглядев, что это были просто красные туфли, решила: шиповник расцвел. Но потом сразу же поняла, что ошиблась.
В этот северный городок Наори только дней пять тому назад пришла весна, и до цветения шиповника было еще далеко. К тому же растет шиповник на песчаных дюнах, здесь же, у края бухты, стоял завод тетраподов[32] и вся земля была покрыта асфальтом. А на асфальте шиповник не цветет.
Мое было всего девять лет, но она выросла на берегу моря и, уж конечно, знала, когда цветет шиповник.
Однако девочка сообразила, что видит не цветы шиповника, а что–то другое, вовсе не потому, что знала это. Просто она заметила, что красивые «цветы» как–то странно движутся.
Обычно цветы качают головой, когда подует ветер, а не скользят по земле, будто у них нет корней. К тому же оба цветка двигались совершенно одинаково: сначала порознь, а потом почему–то вдруг приблизились друг к другу. «Таких цветов шиповника не бывает», — подумала Мое.
Она находилась тогда на заводе в лесу тетраподов. Тетраподы — бетонные конструкции о четырех ногах. Изготавливают их очень просто. Собирают железный каркас и заливают в него бетон, когда же бетон затвердеет, каркас убирают.
Больших машин такое производство не требует — бетон привозной. Поэтому на заводской площадке не было ни здания, ни труб. Крыша не помешала бы в дождь или снег, но плохая погода стоит не круглый год, так что тетраподы можно делать и под открытым небом. К тому же грузить готовые тетраподы на большие грузовики краном гораздо удобнее без крыши.
Некоторое время тетраподы сохли на берегу под солнцем и ветром. Они стояли тесными рядами на большой площадке на берегу. Три ноги их упирались в бетон, одна торчала прямо в небо. И как бы их ни поворачивали, они всегда выглядели одинаково. Словно неуклюжие роботы.
Тетраподы были трех видов: большие, средние и маленькие. Но даже самый маленький был значительно выше Мое, а самые большие — раза в три выше. И поэтому, когда Мое играла среди них, ей казалось, что она заблудилась в чудесном сером лесу.
Мое любила одна играть в этом странном лесу. Она усаживалась на корточках где–нибудь в глубине его и рисовала камешком человечков на бетоне. Детям не разрешалось играть здесь, но на Мое смотрели сквозь пальцы, потому что на этом заводе работала ее мать.
Из школы, если не шел дождь или снег. Мое, не заходя домой, направлялась прямо к лесу тетраподов. А бывало, и убегала самовольно с занятий. Дома сидеть одной было скучно. Отец Мое был рыбаком, но, с тех пор как в ближних водах перевелась рыба, он круглый год пропадал на заработках и приезжал домой только на Бон или на Новый год. Мое была единственным ребенком, хорошей подружки для игр поблизости не нашлось, телевизора и книг с картинками в доме не водилось, поэтому ей и не хотелось сидеть одной дома.
До поступления в школу Мое обычно бегала с толпой ребятишек на берегу, но в школе ни с кем не сдружилась. Все считали ее дурочкой и смеялись над ней.
Училась она плохо — не хотела заниматься, и тут уж, конечно, была виновата, но в том, что волосы ее были бурыми, а лицо некрасивым и фигурка коренастой, вины ее никакой не было.
Что бы она ни делала, все получалось у нее не так, как у всех. И в соревнованиях она оказывалась последней, хотя старалась изо всех сил.
Постепенно Мое отдалилась от старых приятелей — кому интересно, когда над тобой потешаются, — и стала играть одна. По сравнению с берегом, где за каждой лодкой прятались ребятишки, которые всегда рады были посмеяться над ней, пустынный лес тетраподов казался ей просто раем.
По детской привычке Мое, как только пригревало солнышко, ходила в одной юбке, и здесь ей было спокойнее — никто не тыкал пальцем, не смеялся, когда она сидела на земле без трусов.
Тетраподы великодушно молчали, что бы она ни делала, и Мое в последнее время стала такой же безмолвной, как они. Но слух у нее был хороший. В тот день с полудня поднялся небольшой ветер, и шум волн, омывающих пирс, усилился. И все же Мое расслышала голоса людей. Она обернулась и посмотрела в ту сторону, откуда они доносились.
И тут на бетоне между ногами тетрапода девочка увидела два красивых овальных пятна красного цвета. «Какие большие цветы шиповника!» — удивилась она тогда.
Когда Мое поняла, что это были не цветы, она не могла сразу сообразить, что же это такое. Ей и в голову не пришло, что это туфли. Такие красивые туфли ей и во сне не приходилось видеть. На сером фоне красный цвет казался таким ярким — словно живой. И, только заметив рядом с красными бутонами черные мужские ботинки, она догадалась, что видит женские туфли. За тетраподом стояли, прижавшись друг к другу, мужчина и женщина.
И все–таки, поняв это. Мое никак не могла поверить тому, что видит не цветы. «Если бы такое было нарисовано на картинке в дорогой книжке, я бы поверила. Но в жизни таких красных туфель не бывает», — думала она.
Мое уже до этого сбросила старенькие гэта и теперь тихо встала и крадучись обошла тетрапод.
Как она и думала, за ним стояли обнявшись молодой мужчина и женщина. Мужчина прикасался губами к губам женщины. Однако Мое это мало интересовало. Она хотела убедиться в том, что на ногах женщины действительно туфли удивительные, будто из какого–то другого мира. И убедившись, опять вытаращила глаза.
Какие красивые! Неужели такие прекрасные туфли бывают на белом свете?
По спине Мое пробежали мурашки, она вздрогнула. Очень хотелось подкрасться и коснуться туфель рукой. «Но тогда мужчина рассердится и обязательно меня шлепнет», — подумала она.
Мое обеими руками погладила тетрапод и тихо вернулась на прежнее место. Отсюда красивые туфли тоже были хорошо видны. Теперь она уже точно знала, что это туфли. «Видно, и вправду винтиков не хватает в голове, коль подумала сначала, что это цветы», — решила девочка.
Мое не могла оторвать взгляда от красных туфель. Женщина встала на цыпочки, хотя каблуки и так были высокими. Мужчина и женщина не двигались. Это было хорошо, потому что можно было подольше полюбоваться туфлями, но Мое почему–то с досадой прищелкнула языком — ох уж эти мужчины! И чего это они так любят целоваться?
С тех пор как Мое отдалилась от товарищей и стала одна бродить по берегу, она не раз видела, как молодые мужчины, приехавшие из ближайших городков и деревень поглядеть на море, целуют своих спутниц в тени остовов разбитых кораблей, вынесенных на берег бухты, или в тени скал и сосен.
И не только молодые мужчины занимаются этим. Так же поступает и седой уже хозяин завода. Раз в неделю он приходит к ее матери с рыбой, по дешевке купленной на базаре.
Почему это женские губы кажутся им такими сладкими? Мое тоже женщина, и она точно знает, что они вовсе не сладкие. На ее губах всегда песчинки.
Наконец мужчина и женщина медленно пошли прочь. Мое тоже пошла следом, будто привязанная невидимой нитью к туфлям женщины, и стукнулась лбом о ногу тетрапода. И тут она услышала женский плач. Женщина плакала чуть слышно, как плачут взрослые. Потом туфли исчезли меж тетраподов.
