- Где же тогда ложь? - спросил мальчик. - Ведь сейчас я не защищен именно потому, что был честен?
- Ты черный или белый? - спросил Матье, совершенно опустошенный страхом.
- Солгать или сказать правду? Что бы я ни ответил, вопрос останется нерешенным.
- Ты здесь чужой, как я, только что прибывший - или местный?
- Я стоял на этой улице и ждал человека, подобного мне.
Матье был вне себя. Прошлое вновь разжижилось, схлынуло, словно убывающая вода. Он забыл, где он вместе с этим другим находится. Он притянул мальчика к себе, расстегнул ему куртку: поспешно, но не так грубо, как Эльвира - Ослику. Андерс тоже не носил рубашки. Его грудь светло мерцала под взглядами Матье, деликатно украшенная двумя розовыми кружочками. Мальчик откинул назад голову - его шея, прямая и почти белая, казалось, прямо сейчас вырастает из туловища, - силясь таким образом доказать правдивость своей светлой кожи.
«Неужели и я был когда-то таким? - спросил себя Матье. - Таким легким и стройным... приятно гладкокожим, с нежными мускулами... ничего отталкивающего... средне-привлекательный... что-то такое, что можно принять или даже полюбить, если хорошо приглядеться?»
Он застегнул на мальчике куртку. Вспомнил о кельнерше; но ему было наплевать, наблюдает ли она за ними. Он взглянул и увидел: она все еще пишет и считает. И опять повернулся к Андерсу.
- Хорошо это или плохо, что мы теперь знаем друг о друге: мы оба светлые? Как думаешь, Матье-младший, Андерс?.. Видишь, какой я остолоп! Ты-то ведь ничего обо мне не знаешь!
- Как же, - ответил Андерс, - знаю: я ведь в вас не засомневался.
- Ты превосходишь меня в сообразительности, потому что многое претерпел; а еще больше было такого, от чего ты оборонялся. У меня же, выросшего под ненадежной защитой опекунов, нерешительный ум и вялые мысли... колеблющееся поведение... никакой силы в любви, а только смутные антипатии...
- Я голоден, - сказал Андерс.
Матье тотчас вскочил со стула и направился к барной стойке. Кельнерша как раз закрыла свою книгу, так что могла теперь уделить внимание гостям. Она спросила:
- Чем могу служить, мой господин?
- Что-нибудь поесть, пожалуйста... посытней и побольше.
Кельнерша механически взяла меню, лежавшее перед ней, посмотрела в него, снова отложила, ответила:
- Ничего уже нет, мой господин.
- Ничего жареного или тушеного, - истолковал Матье ее краткий ответ, - но ведь должны же быть хлеб, колбаса, ветчина, сыр, вареные яйца, холодные котлеты...
- Никакой еды не осталось, - упорствовала кельнерша.
- Значит, заведение закрылось? - спросил Матье.
- Заведение пока открыто, мой господин; но еды нет.
- Однако, думаю, вы все же могли бы раздобыть хлеба, масла, немного салата, кусок мяса... при наличии доброй воли... и за соответствующее вознаграждение. Мальчик, который сидит вон там, голоден. Ему бы надо перекусить. Если, конечно, заведение еще не закрылось.
- Мяса нет, мой господин.
- Хотя бы кусочек хлеба, ломтик сыра, - молил Матье. -Пожалуйста, поищите... Хоть что-нибудь. Тарелку супа, быть может...
- Хлеба нет, мой господин. Вчерашний весь съели. И супа больше нет. Его съели. Нет ни уксуса, ни оливкового масла. Припасы израсходованы, ибо ночь длится очень долго. Сами можете убедиться: все гости разошлись.
- Не вижу взаимосвязи.
- Все взаимосвязано, - отрезала кельнерша.
Матье, подавленный, повернулся к Андерсу.
- Здесь нет ничего съестного, - сообщил он. - Попытайся успокоить пустой желудок яичным ликером. Большой стакан ликера подкрепит и согреет тебя.
Андерс согласно кивнул. Матье заказал напиток.
- Яичного ликера не осталось, мой господин.
- Ну вон же на полке бутылка! Я ее вижу.
- Она пуста, мой господин, - выпита до последней капли.
Кельнерша взяла бутылку, откупорила, подержала горлышком вниз.
- Видите, мой господин.
- Тогда следующую бутылку! Я вас прошу. Или - следующую после нее...
Кельнерша покорно достала две следующие бутылки, откупорила, перевернула вверх дном.
- Они пусты. Я продаю, что имею. Того, чего в наличии не имеется, не продашь.
- Тогда принесите, пожалуйста, два бокала портвейна, -сказал Матье, совсем пав духом; он даже не поинтересовался у Андерса, по нраву ли ему такой заказ.
- Я, мой господин, и этого не могу, поскольку бутылки пустые.
- Но разве у вас нет погреба? - спросил Матье.
- Бутылки в погребе пусты... с тех пор, как спустилась ночь.
- Не понимаю.
- Я просто говорю, как оно есть. Вам придется с этим смириться.
- Тогда угостите нас чем-нибудь из припасенного здесь в зале, - сказал Матье.
- У меня, мой господин, ничего не припасено.
- Все эти бутылки стоят без пользы? - недоверчиво спросил Матье.
- Они пусты. Можете сами убедиться, мой господин.
Кельнерша принялась откупоривать бутылки, одну за другой, переворачивала их вниз горлышком, ставила обратно.
- Такого со мной еще не случалось, - с горечью сказал Матье. - Что ж, налейте нам пива!
Кельнерша повернула один за другим все пивные краны; но жидкость не полилась.
- Видите, бочки пусты, - сказала кельнерша.
- Не понимаю, - снова возразил Матье, - разве никто вас не обеспечил...
- Как же, мой господин, мы были вполне обеспечены... Вот только ночь оказалась очень долгой. А рано или поздно даже самый большой склад пустеет.
- Значит, сегодня был необычный наплыв посетителей?
- Средний, мой господин. Вот только ночь нынче длинней, чем обычно. Да вы и сами это прекрасно знаете.
- Я здесь чужой, - сказал Матье.
- На это мне нечего ответить, - сказала кельнерша.
Разговор, похоже, закончился. Матье вернулся к столу, за которым сидел Андерс.
- Я не смог ничего добиться, - сказал старший. - Здесь нет ни еды, ни напитков. - Он опять повернулся к кельнерше и громко попросил:
- Ну хоть стакан воды у вас должен найтись! Стакан воды, пожалуйста!
- Я постараюсь, мой господин, - ответила кельнерша.
Она шагнула к раковине, открыла кран. Полилась слабая струйка, очень медленно наполнявшая подставленный стакан.
- Похоже, это последняя вода, - сказала кельнерша,-вам повезло.
Матье подошел к барной стойке.
- Странно. Почему вода в водопроводе кончилась?
- Существует старое поверье, согласно которому можно непрерывно отводить воду, и ее запасы не будут иссякать. Это учение, как вы могли убедиться, ошибочно.
- Почему, если вы не можете предложить посетителям даже воду, вы держите заведение открытым?
- Мы следуем определенному предписанию, мой господин.
- Но если предписание уже не содержит в себе ничего разумного? Если оно не соотносится ни с какой реальностью? Это ваше заведение, судя по внешнему виду,-пивная; но пивная, уже практически не существующая, опустошенная, с израсходованными запасами; вы только что подали нам последний стакан воды!
- Нас не собьешь с толку жалобами, мой господин. Мы обязаны держать заведение открытым до утренней зари. И если заря не взойдет, мы никогда не закроемся.
Матье качнул головой, раздраженный всем этим вздором. И попробовал задать кельнерше новый вопрос:
- А если последний гость покинет заведение и больше никто приходить не будет, вы все равно не закроете дверь?
- В предписании такое не предусмотрено.
Матье задумался. И потом примирительно сказал:
- Обстоятельства нынешней ночи как будто дают повод для подобного спора. Однако и в ваших, и в моих словах есть явное преувеличение! Земля ведь еще не пришла в упадок, и полюса не поменялись местами.
- Не знаю, что вам на это ответить, мой господин; я понимаю только простые вещи, - Кельнерша, казалось, теперь твердо решила уклониться от дальнейшего препирательства. И все же через какое-то время Матье услышал, как она снова заговорила:
- Глубокой ночью человек не помнит о дне. Человек его просто ждет. Но однажды случится так, что люди больше не смогут приветствовать новый день. Таково, по крайней мере, общее мнение жителей этого города.
- Ну да... - ответил Матье, растягивая слова. - Однажды - неопределенное слово, оно может подразумевать и очень отдаленное будущее.
- Или очень близкое, - сказала кельнерша. - Все, кто верит в долготерпение универсума, будут ошеломлены его вспыльчивостью.
- Как мне вас понимать? - спросил Матье.
- Турбины, производящие для нас свет, однажды остановятся: сломаются или проявят свою волю другим способом. Вода тоже не в руках человечьих, она существует в более протяженном времени, нежели человек.
- Но мы пока не слишком далеко отошли от вчерашнего дня, - ответил Матье, - а еще вчера между человеком и вещами царило согласие. Отчуждение от нас воды и машин не произойдет так внезапно.
- Я вас не понимаю, мой господин. Вчера может оказаться таким же далеким, как эта половина вечности.
Кельнерша взяла меню, уставилась в него. Похоже, разговор перестал ее интересовать или она решила, что тема исчерпана. Матье застыл в растерянности перед буфетной стойкой. Когда он повернулся к Матье-младшему, подыскивая слова, свет вдруг замигал; одновременно уменьшилась его яркость. Вскоре лампочки снова начали светить равномерно, но сила их свечения понизилась более чем вдвое.
