Но они не знают наших правил.
Они не знают, что такое лава.
Человек, который всю жизнь провел на поверхности, никогда не узнает, что творится в забое.
На прошлой неделе я опоздал на матч «Шахтер» – «Таврия» и, даже запыхавшийся, не мог сдержать своего довольства. Я прямо светился, так мне сказал Саня. Никто не спросил у меня ничего, пока судья не остановил игру и ошалевших зрителей не стали выводить со стадиона.
– Это ты? – спросил меня Саня.
– Это ты, да?
– Что ты сделал?
Им всем было интересно, как я остановил игру. На самом деле это очень просто. На самом деле таким приемом сегодня пользуются даже дети, если они не хотят идти в школу. Для этого достаточно знать один-единственный телефонный номер и иметь достаточно решимости. Просто позвонить и сказать, что школа заминирована.
Я рассказываю ребятам, как в девяносто шестом я стал жертвой теракта.
Конечно, это был никакой не теракт, его проводили не террористы, и цели этих людей были далеки от «террора», как его понимали Ленин, Шакал или даже Шамиль Басаев. Вообще-то, это было самое обыкновенное убийство, просто совершено оно было так профессионально и с таким размахом, что во всех газетах и на всех телеканалах журналисты подняли невообразимый крик. «Теракт, теракт! – кричали они. – Теракт, о господи, это теракт!» Кричать для них ничего не стоило: конечно, ведь почти никого из них там не было. Они как будто обрадовались, что вот, наконец-то и на Украине есть теракты. Им скучно жить в стране, где нет ни войн, ни терактов, а население вымирает само из-за отсутствия отопления зимой и повального пьянства круглый год.
Но, честно говоря, когда ты лежишь в проходе под скамейкой, твоя одежда и лицо покрыты толстым слоем пыли и мелких камней, голова у тебя раскалывается, и каждый удар сердца раскатывается болью по черепной коробке, ты ничего не слышишь и видишь словно сквозь пелену тумана, пока не понимаешь, что вокруг тебя – огромное облако пыли, мимо тебя бегут люди, и чей-то громкий голос убеждает тебя, чтобы ты не паниковал, – поверьте, мысль о том, теракт это или не теракт, придет тебе в голову в последнюю очередь.
Я не хотел ехать в Донецк и не хотел идти на этот матч. Честно говоря, я не помню, как там оказался. Меня, кажется, привел туда кто-то из друзей.
Что я помню совершенно точно – у нас были очень хорошие места. Сидели прямо рядом с хозяином клуба.
– Смотри, – показал мне друг, которого я не помню, и назвал какое-то еврейское имя с фамилией, похожей на название национальности. – Это хозяин клуба.
Я спросил, что это за имя такое, и друг пояснил мне, что на самом деле это не имя, а кличка, обычное прозвище.
Я удивился, почему хозяину футбольного клуба вдруг дают какие-то странные клички.
– Футбольный клуб – это не единственное, чем он занимается, – ответил друг, – вообще-то он бандит. Он, пожалуй, самый серьезный бандит на Донбассе. Авторитет.
Авторитет.
Это странное слово.
Меня вообще поражает блатной жаргон. Они берут самое обычное слово, начинают употреблять его в разговоре, и у тебя на глазах меняется его смысл, история, даже происхождение. Если завтра бандиты начнут пользоваться словами «философия», «симпозиум», «деградация», мы скоро начнем забывать, что они значат сейчас.
Интересно, древние греки вкладывали в слово «авторитет» тот же смысл, что и мы?
Мой друг, которого я не помню, много чего мне показал тогда. Называл много имен, которые давно стерлись из моей памяти.
Что я запомнил – так это сам взрыв. Когда свет и звук вдруг смешиваются в одну трудноразделимую кашу, ты ощущаешь удар всей левой стороной тела, как будто двадцать человек одновременно врезали по ней бейсбольными битами, от лица до лодыжки, а солнце вдруг закрылось клубами дыма вперемешку с пылью, – этот момент запоминается на всю жизнь.
В больнице меня три раза осмотрели и два раза сказали, что я родился в рубашке. Уже через несколько часов я сел на автобус, который ехал домой.
На запад.
Саня спросил меня, я, что, заминировал стадион?
Нет, отвечаю, не заминировал. Я всего лишь сделал один телефонный звонок, чтобы отметить годовщину первого официального теракта в истории Украины. На самом деле никакой бомбы на стадионе нет. Но ведь они об этом не знают.
Конечно, они могли бы просто меня проигнорировать, но теперь каждый звонок с информацией о том, что ИМЕННО НА ЭТОМ СТАДИОНЕ заложена бомба, будет приводить к эвакуации зрителей и переносу матча.
Саня спрашивает меня, зачем я это сделал.
Я рассказываю ребятам, что владельцы футбольных клубов и владельцы шахт – это одни и те же люди. Я рассказываю ребятам, как они сегодня делают деньги. Они продают уголь по заниженным ценам сами себе, а потом получают сверхдешевую сталь, которую спихивают на запад. Шахты между тем работают в убыток, и зарплату нам платят из госбюджета. Другая схема – все активы шахты под каким-либо видом выводятся за рубеж, после чего она объявляется банкротом, и всем шахтерам заявляют, что они не получат своих денег. Мы идем колонной на Киев, чтобы стребовать свои деньги с ничего не ведающих налогоплательщиков, Кабмин выделяет средства для реанимации шахты, и все забывают о выведенных активах. Но, конечно, коронным изобретением донецких бизнесменов стал бартер. Возможность не только не платить НДС, но и проводить любые товары по льготному налогообложению только потому, что они идут как бартер в обмен на уголь, – и это не говоря о том, сколько денег можно поднять, толкая товары, полученные по бартеру, на свободных рынках, просто забывая о том, что шахтеры ждут зарплаты.
Я понятия не имею, откуда я все это знаю. Но я знаю это так же твердо, как то, что на нищем Донбассе, где люди годами не получают зарплаты и пьют самогон, сваренный из картошки, живут богатейшие люди страны, да и всей Восточной Европы.
– Каждый раз, когда вы идете на Киев, – говорю я ребятам, – вспоминайте о том, что кто-то зарабатывает миллиарды, пока мы пьем водку и ждем задержанную зарплату.
Меня не мучают угрызения совести, когда я срываю матч «Шахтер» – «Таврия». Может, это хоть как-то ударит по карману тех, кто пьет кровь простых шахтеров.
В Древнем Риме во времена Тиберия солдата, который выпил, находясь на службе, связывали по рукам и ногам и вливали ему в глотку вино, и он, глоток за глотком, вынужден был его пить, пока желудок не раздувался. Тогда ему мечом вспарывали живот, освобождая всю жидкость.
Есть масса наказаний гораздо более суровых, чем то, которое понес я.
А я только было начал выходить на след заговора.
В царской России провинившегося солдата ссылали в Сибирь. Перед ссылкой его «наказывали шпицрутенами» – прогоняли сквозь строй и били стальными прутьями. Методично, шаг за шагом, удар за ударом. При Александре Втором давали тысячу ударов, при Александре Третьем – три тысячи, но все это негласно, потому что по закону положено было бить шесть тысяч. Шесть тысяч ударов стальными прутьями. Чертовски здорово, что я не служил солдатом в царской России.
Официально это называется «строгий выговор», и официально это означает, что я теперь как бы на испытательном сроке – еще одна оплошность, и мне вынесут «предупреждение о неполном должностном соответствии». То есть уволят. Или, скорее, понизят в должности, сейчас мало кого увольняют, ведь штат чудовищно недоукомплектован.
Но на самом деле это «проп*дон», и на самом деле это означает, что я начал заниматься совсем не тем, чем должен был, короче говоря – сунул нос не в свое дело.
Первый зам, как обычно, начал с перспектив развития угольной промышленности, но очень скоро перешел к делу. Он сообщил, что я слишком много внимания уделяю мифам. Я слишком активно ищу некоего Марка Шейдера, который на самом деле не более чем шахтерская байка. Я слишком много времени и сил трачу на то, чтобы собирать слухи о нем, искать осведомителей о каком-то несуществующем заговоре. И все это – в то время как на шахтах появилась новая дрянь, которая всерьез угрожает здоровью нации. Какой-то новый порошок: говорят, что это нацвай, но это не совсем нацвай – он желтого цвета и обладает сногсшибательной, убойной силой. Вот чем мне надо заниматься, а не бредить несуществующим Марком Шейдером. И почему это он, первый зам, узнает о новом порошке не от меня, а из своих, не имеющих никакого отношения к шахтам, источников? Разве я не должен представлять точные и полные отчеты ОБО ВСЕМ, что происходит на шахтах Западного Донбасса?
Первый зам брызгал слюной не менее получаса, пока ему не позвонила секретарша и не сказала, что кто-то там ждет его на встречу, кто-то очень важный, кто-то, ради кого первый зам готов прервать поток своего красноречия и оторвать свою жопу от стула.
Я сижу в китайской кафешке на набережной Ленина в Днепропетровске, она в двух шагах от управления. Я вспоминаю разговор с первым замом и пытаюсь понять его истинные причины.
