– Толкуйте! – Андрей допил коньяк и пошел к выходу.
Да, не довел социологического анализа.
– Стой, фраер! – крикнули сзади.
Он оглянулся, и в тот же момент что–то тяжелое обрушилось на затылок, и он, падая, успел увидеть Валета, который с удивлением смотрел на него. И услышал голос второго: «Брось! Убьешь! Убегаем!»
…Очнулся он скоро. Видно, шапка смягчила удар. Голова раскалывалась. Он пощупал затылок. Рука была в крови. Андрей шел по поселку, соображая, где тут живет Костенька Раев. Он не хотел идти к Мишке, не хотел путать его и Лелю в свои социологические занятия, которые так кончаются.
Светились окна. За ними сидели отцы и рассказывали на ночь детишкам о тайге, медведях, евражках. Вертолетчики, которым завтра мотаться над районом, бухгалтеры. Ребята, думал Андрей, что ж вы мразь развели? Неужели забыли, как мы сами, без милиции, очищали поселок.
А улица все закручивалась бесконечной спиралью и была пустынна.
Потом откуда–то вынырнула тонкая фигурка и быстро приблизилась к Андрею.
– Боже мой, – сказала Надежда. – Я ищу вас по всем улицам.
– Зачем? – спросил Андрей и сел в снег и опустил в него пальцы. Снег был сухой и совсем не холодный. Мягкий теплый снег, в нем можно лежать очень долго и ничего не делать, а главное, ни о чем не думать.
– Вставайте, – Надежда потянула его за рукав. Ну, вставайте же, тут два шага до моего дома.
– Зачем? – повторил Андрей.
– Мне надо топить печь, – сердито сказала она. – Я замерзну ночью, а вы тут расселись, ищи вас.
– Какая прелесть – женская логика, – улыбнулся Андрей. – У вас некому затопить печь? Где этот берег у печки?
– Вы еще помните?
– Я все помню. Меня тут били какие–то весельчаки.
Она сильно дернула его за руку, и Андрей встал. Надежда просунула ладонь ему под руку и повела по улице.
– Сейчас придем, – торопливо говорила она. – Еще несколько минут.
Они свернули в переулок и пошли по тропинке через поляну с редкими лиственницами. Поселок остался сзади, а впереди горела редкая цепочка огоньков. Потом огоньки стали квадратными, и обозначились маленькие окошки. За поляной у края тайги стояло несколько домиков. Надежда подвела его к третьему, позвенела ключами и открыла дверь. Щелкнул выключатель. Андрей стоял в маленькой кухне с большой печью, а в открытую дверь виднелась комната, там было темно, свет из кухни выхватывал только кусок тахты.
– За нами какие–то собаки всю дорогу шли, – сказала Надежда, сбрасывая шубку.
– Их накормить надо, – сказал Андрей. – Это мои собаки.
– Ну и хорошо. Накормлю. Давайте раздеваться. Только одну минуту. – Она распахнула дверцу печи, чиркнула спичкой и сунула под сложенные поленья. Огонь весело захрустел смолистой стружкой.
– Через пять минут будет тепло, – сообщила она и ловко стянула с Андрея куртку и шапку. – Вон умывальник, смойте кровь.
Андрей послушно ополоснул лицо и так же послушно пошел за ней в комнату, где уже горел свет. Было хорошо подчиняться.
– Ссадина под глазом, – сказала она. – Будет синяк. Вы подрались?
– Нет, – ответил Андрей. – Меня стукнули. Древним и очень удобным способом.
Она намазала ссадину йодом:
– До свадьбы заживет. Ложитесь пока.
Андрей опять с удовольствием подчинился. Головокружение проходило, только плыла какая–то рябь в глазах. Комната была маленькой. Тахта, стол, четыре стула, небольшой шкаф и тумбочка с радиолой. Он протянул руку и щелкнул выключателем. Играло трио – ударник, аккордеон и труба. В пустоте родился голос. Андрей через открытую дверь видел, как Надежда легко скользила в кухне от маленького столика к плите и обратно, тихо позвякивала посудой. Потом, набросив шубку, вышла на улицу и принесла килограммовую мороженую щуку, положила на толстый фанерный кружок и ловко разрубила пополам топориком, потом унесла половинки на улицу. Собак кормить, подумал Андрей. Ловко у нее получается, словно всю жизнь только этим и занимается.
Давно забытый удивительный запах заставил Андрея проснуться. Горел прикрытый сложенным цветастым платком торшер, которого Андрей вначале не заметил. В полумраке, залившем комнату, пахло печным теплом. Старый, еще с детства запомнившийся запах деревенской печи. Наверное, ничто не несет в дом такой уют, как этот запах.
За столом сидела Надежда и, подперев скулы руками, смотрела на него. Лицо ее было осыпано разноцветными тенями от платка, загораживающего торшер, а на плечах и груди эти тени мешались с рисунком халата.
– Вот ты и проснулся, – сказала она.
Андрей сел, потрогал затылок. Он еще чуть ныл от удара.
– У тебя же лайки. Они в таких случаях не заступаются.
– Знаю, – сказал Андрей.
Потом они молча сидели у стола, и Андрею казалось, что он вернулся в детство и вот сидит за столом в своей старой родительской избе. Правда, видение это продолжалось недолго, всего одну–две минуты. Видно, потому, что никак не возвращалось ощущение всезнающей детской мудрости, уверенности в простоте мира и его подчинении тебе.
Она налила в чашки чай и дополнила их коньяком.
– Выпей, сейчас это поможет.
Он вышел на кухню, отыскал в кармане куртки папиросы и закурил.
– Дай и мне, – сказала она.
В комнате было тихо, над столом тонкой пеленой плавал синий дым, и слышно было, как на кухне потрескивают в печи дрова и в такт им – разряды в динамике радиолы: станция перестала работать.
– Мой отец охотник, – сказала она. – Живет до сих пор так же. А мать – русская. Она прожила с нами пять лет, а потом не смогла, уехала домой, на «материк». Отец меня увез в тундру и спрятал у пастухов. Она потом приезжала два 'раза, и он всегда меня прятал. Прятал от матери. – Она погасила папиросу и посмотрела на Андрея. – Выйди, пожалуйста, в кухню, я постелю.
Он ушел, открыл дверцу печки и смотрел, как над фарфоровыми углями летают языки пламени. В комнате шуршало белье, потом ее голос тихо позвал:
– Можешь идти.
Надежда лежала на раскладушке, втиснутой между столом и стенкой печи. Она лежала выпрямившись, и черные волосы закрывали всю подушку и верх одеяла. Ему было постелено на тахте. Андрей погасил свет, разделся и лег.
Андрей проснулся около десяти. Нади не было, а на столе лежала записка: «Убежала на работу, буду в пять. Занимайся бездельем».
Андрей умылся, растопил печь и вышел на улицу. Валет со своей подружкой носился по заснеженной поляне, а дальше, за поляной, высились дома поселка. Они все были синие от тумана. Слабо доносились ворчание машин и удары чем–то железным о железо.
– Не пойду я сегодня никуда, – решил Андрей. – Буду заниматься бездельем. А завтра… завтра на крыло и домой… Где дом наш, где хлеб…
В маленькой кладовке он отыскал мороженую рыбину и разрубил пополам на лиственничной колоде.
Примчались собаки, и Андрей бросил им куски рыбы. Валет скромно отвернулся, сделав вид, что внимательно разглядывает гряду сопок за домом. Подружка его обнюхала рыбу, выбрала себе кусок с головой и отбежала в сторону. Валет еще постоял.
– Бери, бери, – сказал Андрей. – Твоя осталась. Валет махнул хвостом, лег около куска и начал грызть.
Чайник закипел, Андрей заварил кофе, нашел в столике банку колбасного фарша, горсть окаменевших конфет, позавтракал и снова улегся на тахту, убрав одеяло и простыни. Москва передавала концерт для рыбаков Дальнего Востока. Для меня, выходит, концерт, – подумал Андрей и усмехнулся.
Где–то внутри сидела тупая заноза, и Андрей никак не мог понять, в чем она. Нет, не для него кафе все эти, ресторанная жизнь. Лучше уж в избе, на озере. Вот! Грачин предупреждал, что сбегу. И видите – убежал. В этом и есть заноза. Избу оставил, значит, логически надо оставлять все, что здесь. А Надя чудесная девушка. А раз так, то надо бы встать сейчас, одеться и идти к Мишке. Не компрометировать человека. Улетать надо. Что ж ноет так, как будто подлость сделал?
Он просыпался и засыпал снова. Два небольших окна в комнате вначале светили, потом начали постепенно темнеть и стали черными, в углу у печи темнота свернулась пушистым клубком, словно там лежала росомаха. Андрей встал и зажег торшер, и сразу, словно только этого и ждали, за дверью раздались шаги, смех, и в домик ввалился Мишка, а за ним Надя.
– За битого двух небитых дают, – сказал Мишка и сел на диван. От него хорошо пахло морозом. – Опиши–ка мне этих голубчиков.
– Зачем?
– Для ребят, которые ими займутся. Ты там, на озере, одичал, а у нас тут драки повывелись. Строго у нас. Ребята из дружины их вмиг накопытят.
– К чертям их, – сказал Андрей. – Подонки. Прощаю я их. Я же говорил, что мы всепрощенцы. Которые рыбаки.
– Я бы понял, если бы ты сам решил с ними сквитаться. Но ты ж улетишь, – помолчав, сказал Мишка. – Кстати, билет ты еще не сдал?
