Проснулся ночью от рокота двигателей, стука железа, громких и сиплых криков. По комнате носились вспышки света, словно залетела шаровая молния. Коробейников вскочил, подбежал к окну. В синем дыму, в голубых ртутных вспышках двигались «бэтээры», урчали и разворачивались. Выпрыгивали солдаты с оружием, раздавались команды. «Резервная группа», - мелькнуло в голове Коробейникова. Подкрепление прибыло на заставу, размещались люди и техника. Ему показалось, что в свете прожектора возник полковник Трофимов, раскинул руки, что-то указывал, окруженный со всех сторон расплавленной огненной кромкой.
Утром, еще во тьме, его растолкал дневальный:
- Приказано будить!…
Мгновенно вскочил, как вынырнул из воды, оставляя в глубине невнятные сны. Несколько брызг в глаза у гремящего умывальника. Блокнот и ручка в кармане. Матерчатая шапочка с козырьком.
Было темно, в казарме желтели окна. За черной порослью деревьев, длинная, желтая, над степью протянулась заря. Горы, резкие, черные, волновались на заре, и отчетливо, наполненная желтизной, виднелась седловина.
Пошел туда, где работали двигатели, мелькали тени. Два «бэтээра» были готовы к выходу. Солдаты лезли в люки, другие рассаживались на броне. У всех были каски, автоматы и длинные белые палки, похожие на черенки от лопат.
- Доброе утро. Как спали? - Трофимов возник перед ним, энергичный, резкий, облаченный в полевую военную форму, с панамой на голове. Ничем не напоминал вчерашнего сутулого бухгалтера, утомленного щелканьем счетов. Был подвижен, пластичен, поддерживал на плече автомат. - Садитесь в головной «бэтээр», выступаем.
Коробейников, хватаясь за скобы, чувствуя охлажденный за ночь металл, угнездился на броне, упираясь плечом в пулемет. Рядом плотно, словно прилипли к металлическим уступам и граням, разместились солдаты. Мутно светлели под касками лица, белели в руках палки. Коробейников узнал сержанта, облапившего крышку открытого люка.
- Елки-палки. - Он постучал деревянным черенком о броню. - Барану между глаз, пастуху по кумполу. Оружие Родины!
Легко подскочил и занял место в люке начальник заставы Квитко. Нагнулся и крикнул в глубину транспортера:
- Пойдешь мимо сопки Каменной, обогнешь слева.
Последним вскочил Трофимов, ловко, сильно распихал солдат, освобождая себе место подле антенны. Кратко приказал:
- Вперед!…
Загрохотал, забил двигатель. Следом второй. Транспортер мягко двинул. Солдаты разом качнулись, плотнее налегли на броню. Ветер надавил на грудь. Мелькнули ворота, пропуская длинные, похожие на ящериц машины. Озеро на заре казалось медным листом. Просторная, темная степь с недвижной зарей закачала их в пыльных ухабах и рытвинах.
Коробейников испытывал веселящее чувство новизны, предвкушение уникального опыта. Он был молод, силен. Мощный двигатель толкал его к желтой заре. Его окружали молодые жизни, оружие. Воля опытных командиров соединяла их всех в слитную ватагу, где и ему, Коробейникову, было уготовано особое место. Степь светлела. Заря оставалась желтой, но в ней отслаивалась, всплывала розовая бахрома, словно коктейль из двух несмешивающихся напитков.
- Сопка Каменная. - Трофимов повернулся к Коробейникову, указывая на остроконечную невысокую гору, отдельным конусом стоящую посреди степи. Один ее склон оставался в тени, другой слабо розовел, с неясными выступами и морщинами. Казалось, сопка отделилась от ближних гор, выбежала в степь и одиноко замерла на равнине. - Спорная территория. Китайцы считают своей.
Лицо Трофимова было худым, заостренным. В нем появилась собачья чуткость, настороженность и злость. Он походил на овчарку, поводящую носом. Среди запахов гари, железа, степных потревоженных трав искал чуть слышный, едкий запах врага.
Транспортеры по мучнисто-белой дороге подъехали к широкой, распаханной в степи борозде. Она неровно тянулась в обе стороны, в бесконечность, словно ее проскребли по камням, процарапали по мертвой земле. Неведомый пахарь провел ее плугом, измельчил бороной, но под диким солнцем и суховеем пустыни на этой пашне вовек ничего не взрастет. Это была граница, контрольно-следовая полоса, на которой отпечатывалась стопа нарушителя, копыто степного джейрана, след скользнувшей змеи. За полосой подымались горы, ветвились овраги, повисли камнепады и оползни.
Заря растворялась, бледнела. Над степью становилось просторней, словно раскрывался огромный купол, под которым меркли и таяли тени. Транспортеры катили по дороге вдоль контрольно-следовой полосы, еще в тени от гор, за которыми медленно, бледно накалялся рассвет.
- Джунгарские ворота. - Трофимов показал Коробейникову далекую седловину, где, как в тигеле, белело и плавилось небо. - Шелковый путь из Китая… Шли караваны в Европу…
Возникло странное, похожее на головокружение чувство. Граница, отмеченная взрыхленной полосой, была той линией, за которой присутствовало нечто огромное, таинственное и чужое. Присутствовал Китай, откуда бесшумно катился свет. Линия обводила на земле место, где разместились его народ, он сам, его близкие, могилы его родни. Эта зыбкая линия отделяла от другого мира все, что принадлежало ему. Линию провели не только в казахстанской степи, но и в мироздании в целом, среди звезд и галактик. Граница существовала в бесконечной Вселенной, вычленяя из нее отдельный участок, который оберегался силой оружия, международными уложениями, священными ритуалами, делавшими границу подобием языческого божества, а пространство, выделенное для проживания его народу и государству, религией, которую надлежало всем исповедовать. Как если бы Бог создал контурную карту, расстелил у себя на столе, раскрашивая в зеленый, желтый и красный. Однако этой священной картой пренебрегали дующий в степи утренний ветер, льющийся через горы свет, перелетающий контрольно-следовую полосу высокий медлительный ворон. Это делало священную границу иллюзорной, зыбкой и временной, сотворенной не Богом, а упорными усилиями людей, у которых эти силы то возрастали, то таяли. Народы колыхались в чащах своих территорий, переплескивались через края этих чаш, ломали непрочные стенки.
Он двигался на «бэтээре» вдоль границы, испытывая головокружение, как если бы пытался совместить бесконечно большое, божественное, и временно-малое, человеческое.
- Стоять! - крикнул в люк капитан. «Бэтээры» остановились, отпуская от себя хвосты пыли. И стало слышно высокое, скрипучее карканье черной птицы, вяло летевшей из Китая. - Занять позицию!
Солдаты спрыгивали на землю, разминались, поправляли автоматы и каски, перекладывали из руки в руку деревянные палки.
Сержант Лаптий мощно рубанул палкой воздух. И его жест, с меньшей силой, повторил знакомый Коробейникову солдат Студеникин, в нахлобученной, слишком глубокой каске. Солдаты разделились. Одни, возглавляемые молодым офицериком, у которого в руках был мятый жестяной горн, удалялись вперед по дороге и выстраивались там в редкую цепь. Другие возвращались вспять, перегораживали дорогу заслоном. Третьи оставались на месте, топтались на дороге. Это напоминало игру, какой-то вид лапты, в которую собирались играть солдаты, размахивая палками. Ощущение предстоящей игры усилилось, когда капитан вынул из люка жестяную трубу с рукояткой, будто предназначенную для судейских команд. Это казалось странным, наивным и чуть пугающим под высоким пустым небом, у горных склонов, похожих на ступенчатые, не занятые зрителями трибуны.
- Запроси четвертый пост, какая у них обстановка, - приказал капитану Трофимов. Оставаясь на броне, он всматривался в дорогу, на которой исчезали тени гор и зыбко сквозила цепочка солдат. Начальник заставы вытянул из люка шлемофон. Надел, прижав к кадыку лямку с микрофоном:
- «Четвертый», «Четвертый», я - «Первый»!… Доложи, какая обстановка!…
Его брови хмурились, когда он выслушивал булькающий в шлеме голос невидимого наблюдателя.
- Понял тебя, «Четвертый»!… Продолжай наблюдение… - Снял шлемофон, обращаясь к Трофимову: - Пока что чисто. Двадцать минут назад подъезжала грузовая машина. Сразу же развернулась и ушла.
- Сегодня должны пойти. Вы правильно их вчера пропустили. Они думают, что на вашем участке дыра, сюда и двинут. Мы верно все рассчитали.
Коробейникову в словах полковника виделся скрытый замысел, утонченная хитрость, намек на правила предстоящей игры. Не стал расспрашивать, полагая, что замысел себя обнаружит. Завороженно смотрел, как из-за гор льются беззвучные волны света, наполняя степь торжественной красотой и величием.
Волны шли из Китая. Свет был бессловесным посланием, таинственной молвой, которую Коробейников силился и не мог разгадать. Загадочная страна через темные очертания гор что-то вещала Коробейникову, разговаривала с ним дыханием света. Эти прихотливые, существующие тысячи лет очертания, и одинокая удаленная сопка, озаренная с одной стороны, и розоватая, с нежными тенями степь, над которой кружил тяжеловесный ворон, и слетающие с чьих-то огромных уст пульсирующие волны света - все это был Китай, о котором он так мало знал. Золоченые Будды среди красного убранства храмов. Зимний дворец императора с черепичной крышей, резными драконами, каменными священными львами. Летний дворец императора у лазурных прудов, по которым плывет ладья, оставляя на лазури розовый след. Алебастровая армия воинов, бессчетными рядами стоящих по пояс в земле - доспехи, мечи, мужественные пехотинцы, грациозные всадники, молчаливые генералы в долгополых одеждах. И, конечно, «Пекинская опера» - танцующие лицедеи с мяукающими голосами, в ярко раскрашенных масках, тяжелых шелках, с движениями марионеток.
