Илья Бояшов - Безумец и его сыновья

Владимир боялся признаться себе, что влюбился.

Встречал повзрослевших братьев и материнский холм, но все на нем с каждым их новым приездом становилось все более чужим. Переезжали туда новые и новые переселенцы, повсюду ставили свои глухие заборы и всю землю забирали под свои огороды. Даже возле ставших едва заметными могильных холмиков земля была поделена. За годы учебы братьев деревня превратилась в большое село, было в нем уже несколько улиц, и повсюду — и на самом холме, и вдоль дороги, на которой некогда ожидали женщины своих невернувшихся мужей, стояли теперь дома и домишки, и дымили баньки. А в низине бродили коровы и блеяли овцы. И валялось на обочине ржавое тракторное колесо — все, что осталось в память о Председателе.

Мария с Натальей, заметно постаревшие, дождаться не могли своих сынков и каждый раз ревели белугами, когда те поднимались на родное крыльцо. Чувствовали они, что их сыновья вот-вот уже разлетятся и им придется коротать в одиночестве свою старость. И Лисенок встречал своих вытянувшихся дочек — морщины давно уже набросили на него свою сеть.

Книжник со Строителем возвращались в дряхлую землянку к полубезумной матери, которая занята была одним лишь ожиданием! Не мог сдержать слез Строитель, когда видел ее взгляд, в котором светилась безнадежная надежда.

Обвинял он во всем отца:

— Бросил ее, не сказал ей ни единого доброго слова. Не из-за него ли повредилась она в рассудке?!

И, сжимая кулаки, вспоминал отцовскую лень и беспробудное пьянство и распутство, царящие на холме. И скрипел зубами, когда вспоминал потаскух, с которыми, никого не стесняясь, валялся их отец на овчине.

— Начинаю я ненавидеть батьку! — признавался Книжнику.

Никто, кроме Натальи с Марией, уже не вспоминал об Агриппе. Жила она после Беспаловой смерти, затворившись в землянке одна-одинешенька, и слыла еще одной сумасшедшей. Да и кому было до нее дело? По всему селению сновали теперь чужаки, которые и на школяров-то оглядывались с подозрением. Их жены вскармливали новых младенцев, и заливались злым лаем во всех дворах привязанные охранять добро их вечно голодные псы.

А Безумец так и не научился играть на гармонике, но ему по-прежнему нравилось реветь и визжать ею. Надуваясь, извлекал он самые истошные, самые дикие звуки, от которых шарахались и птицы, и люди. Одни его псы, облезлые, одряхлевшие, готовы были слушать безобразную музыку, вот только на то, чтобы подвывать, как прежде, сил у них больше не хватало.

— Выходит, мы бесенята, раз рождены от самой нечистой силы! — прислушиваясь к реву гармоники, с горькой усмешкой восклицал Строитель. — Не хочу я признать себя бесененком. Пусть батька наш трижды колдун, я за него не в ответе. Да и то — по нынешним книгам сказано — не может быть на земле ни ангелов, ни чертовщины.

Отказник со Степаном Руководителем в одном этом и соглашались и с ним, и друг с другом — никакой чертовщины и быть не могло на земле. Книжник же давно для всех них был тихим юродивым! Что же касается Музыканта — плевать ему было на ангелов и чертей. Приезжая на холм, он тотчас уединялся в сарайчике. Его учитель спился, саксофон достался ему в наследство. И все большую виртуозность показывал самоучка, все более удивительные выводил рулады, время от времени вдохновляясь отцовской водкой.

Вот сыновья незаметно выросли и закончили интернат; стало ясно, все они разойдутся по жизни!

Чемоданчик Руководителя был набит грамотами, и направляли Степана работать в местную власть (оттуда была ему прямая дорога и выше). Так что недолго пришлось ему шагать от интернатского крыльца — государственный дом с красным флагом был напротив.

Упрямый Строитель, набив свой чемодан чертежами и планами, подался в саму столицу, учиться дальше — из всех братьев он был самый способный к учебе.

Книги, которые надарила Книжнику горбунья-библиотекарша, не смогли уместиться в его чемоданчике, пришлось прихватить с собой и котомку.

Отказник же от всего, что школярам выдавалось, презрительно отказался — он ни с какой властью не желал иметь ничего общего — и вышел гол как сокол.

Музыкант, подхватив футляр, переместился к вокзальному ресторанчику — вопрос с его работой был тотчас решен.

На отцовский холм тем летом сыновья добирались уже каждый сам по себе. Степана, единственного, добросили на легковой машине — это был знак особого расположения партийных работников к будущему карьеристу. Он первым прибыл с шиком к беспутному батьке и важно поднялся к избе, не без ревности наблюдая — не видел ли кто из братьев его бесподобный приезд. К огорчению Руководителя, даже Пьяница куда-то именно в тот момент отлучился, и явление произошло незаметно!

Музыкант с собой повсюду таскал футляр — тут же он заперся в сарайчике. О чем он там думал, потягивая водку из жестяной банки и время от времени выводя рулады своим саксофоном, никого не интересовало.

Хоть и поклялся себе Строитель, что на этот раз минует он отцовский холм и попрощается лишь с несчастной матерью, но как только увидел издалека знакомую крышу — не мог удержаться. Тотчас неведомая сила понесла на холм Владимира, а там уже Майка ждала его, не могла дождаться!

Последними заявились Отказник с Книжником.

Безумец был верен себе и жил то лето с пьяной нищенкой. Безобразна была нищенка, по синему ее лицу и по дрожащим дряблым рукам было видно, что она совсем спилась, но их отца, как обычно, это не волновало — миловался с ней на виду у своих взрослых сыновей. И уж так пахло от обоих, что, кроме Пьяницы, никто и приблизиться-то не мог к ним, не зажимая носа.

И не выдержал Строитель, когда пьяная отцовская пассия, беззубая и слюнявая, попыталась обнять его. С отвращением оттолкнул безродную потаскушку. И встал над отцом:

— Щемит ли твое сердце из-за нашей матери? Болит твоя душа?

Тот лишь ухмылялся и тянулся за флягой.

— Уходим! — приказал тогда Строитель робкому Книжнику. — Глаза бы мои не видели его. Сошла с ума наша бедная мать — что будет с нею?

Оба брата спустились с холма и поспешили в селение.

Как обычно, не оказалось Валентины в землянке: принялись они тогда дожидаться ее возвращения и к вечеру дождались. И увидели, как она больна. Едва брела она вдоль чужих серых заборов, чужие ребятишки скопом бежали за ней, дразнили и осыпали насмешками — так всегда дразнят юродивых бессовестные дети! Иногда они даже швыряли в нее комками сухой земли. Она словно не слышала окриков. И Строитель в ярости бросился к ребятишкам, догнал и схватил одного из них, тот жалобно заверещал в его руках. Бешеная отцовская сила проснулась во Владимире, готов он был стереть в пыль обидчика. Другие ребятишки, перепугавшись, стали плакать и звать на помощь.

Подоспел Книжник и умолял брата не трогать мальчишку. И тогда очнулся Владимир, пелена спала с его глаз, он поставил на землю своего пленника.

Повели сыновья к землянке отрешенную мать; Валентина, едва узнав их, оставалась к ним равнодушна. Из-за заборов смотрели на них с сочувствием чужие бабы. Увидев такой свою матушку, впал Строитель в отчаяние. Книжник же всерьез прислушивался к ее бормотанию:

— Видно, ангелу не дойти досюда! — вот до чего догадался. — Видно, настолько велика наша земля, что ангел сюда не заглянет… Может быть, я повстречаю его в другом месте?!

Чуть не с кулаками бросился на брата Строитель:

— И о чем ты только болтаешь?! Мало мне бедной матери. И ты еще готов отправиться с сумой по дорогам.

И крепко задумался Строитель, присев на пороге материнской землянки. Всю ночь он раздумывал. И наконец решился.

— Раз бросил ее в нищете, пусть теперь даст хоть жилье и пищу! Вдосталь у него пищи! Пусть рыжий наш братец присмотрит за ней, пока не будет нас в этих краях…

Связав нехитрые Валентиновы пожитки в один узелок, оставили братья ветхое жилище, в котором родились и провели свое детство. Сыпалась там уже с потолка земля и прогнили стены, и готовы были завалиться дверь и крыша. Повели сыновья свою мать прочь из селения. Больная, измученная, на этот раз она покорно брела между ними.

Издалека слышались на Безумцевом холме вопли и рев гармоники, и огромный дом отца светился на закатном солнце.

Книжник на этот раз не смог успокоить брата — всех погнал с холма разгневанный Строитель. Крепкий, мускулистый не по годам, вызвал он страх у собравшихся забулдыжек. Даже ражие мужики, мгновенно протрезвев, разбежались, словно филистимляне. Строитель на том не успокоился и погнал за ними пьяную нищенку, выбросив из дома все её пожитки. Перепугалась потаскуха и побежала с холма вслед за остальными.

Безумец взирал на всю бурю со своей овчины совершенно спокойно. И даже когда выгнали его пассию, пальцем не пошевелил. Зевал, окруженный собаками.

А его решительный сын, очистив холм, завел в избу свою отрешенную матушку и, положив на топчан, укрыл одеялом, и набил ей подушку сеном. Принесли сыновья всякой еды, но ни к рыбе, ни к каше, приготовленной перепуганным решительностью брата Пьяницей, Валентина так и не притронулась. Книжник тем временем догадался приладить у ее изголовья икону, предусмотрительно взятую им из землянки, и положил рядом с нею единственную книгу своего детства. Ничего не сказала на это мать, и даже рассеянный Книжник понял, насколько она плоха.