— Можно войти, Жанина?
— Конечно, конечно.
Жанина опомнилась и пригласила Клодину пройти в гостиную. Та сняла плащ, шляпу и поместила свой огромный зад на край дивана с бархатной обивкой.
— Представь себе, Жанина, я нашла старый дневник, начатый еще когда твоя мать была жива, и прочла, что у тебя сегодня день рождения. Я подумала, что должна принести тебе подарок.
— Подарок?
Клодина протянула ей свой пакет. Жанина его взяла.
— Спасибо.
Жанина была так смущена, что встала, положила пакет посреди стола, на клеенку, и под каким-то предлогом ушла на кухню, чтобы прийти в себя.
— Я сейчас приготовлю нам кофе. Я быстро.
— Не утруждай себя.
— Так он уже сварен, я только разогрею. Располагайся.
Она разогрела кофе и вытащила из холодильника шоколадный торт, который сама себе приготовила.
Она его выложила на блюдо от лиможского сервиза и поставила перед Клодиной.
Клодина для виду поломалась, а потом жадно накинулась на торт.
Они принялись болтать, как ни в чем не бывало. Они болтали как две кузины, словно не было ни истории с наследством Фрашон, ни инцидента с болотистым участком земли.
От неожиданности Жанина забыла раскрыть свой подарок сразу же и не решалась сделать это сейчас. Время от времени она на него посматривала и ощущала всю неловкость сложившейся ситуации, но Клодина, похоже, не чувствовала себя обиженной.
Не переставая обсуждать злоключения вдовы Вассерман и перенос рыночного дня, Жанина размышляла. Ей казалась странной ее собственная мысль о том, что в пакете Клодина могла спрятать бомбу замедленного действия.
Она была на это способна. Она славилась тем, что убивала из ружья кроликов, а еще — как говорили люди — она сама изготавливала патроны. А значит, у нее был порох...
Если это была бомба замедленного действия, то она могла взорваться с минуты на минуту: Жанина решила задержать Клодину как можно дольше, чтобы та сама себя выдала.
Клодина с удовольствием осталась.
Около половины восьмого она согласилась съесть тарелку супа, кусок холодного мяса с остатками вермишели и кусок сыра. Затем они вместе доели торт и выпили чаю. Клодин никуда не спешила.
И только в одиннадцать часов Жанина решилась ее отпустить, после того, как были исчерпаны все доступные темы, и сон уже смежал веки.
Значит, взрыв бомбы был запрограммирован не на вечер.
Жанина поблагодарила в последний раз, помогла Клодине натянуть плащ, закрыла за ней дверь на два оборота и осталась наедине с пакетом. Может, бомба взорвется, когда она разрежет ленту? А может, внутри спрятана колба с серной кислотой, которая брызнет ей в лицо, как только она разорвет оберточную бумагу?
Нет уж, в такую грубую ловушку она не попадется!
Она придумала хитрое устройство: ножницы на дистанционном управлении: она продела ленту между лезвиями, приклеила скотчем верхнее кольцо, но не намертво, к нижнему кольцу привязала бечевку, протянула ее через пружину люстры, протянула моток до спальни и, укрывшись за капитальной стеной, потянула.
Ножницы разрезали ленту, но бомба не взорвалась.
Жанина перевела дух.
После разрезанной ленты оставалась еще обертка. Она развернула бумагу с помощью каминных щипцов, не преминув при этом отвернуться и прикрыть глаза, чтобы избежать страшных ожогов от серной кислоты.
Серная кислота не брызнула.
Жанина успокоилась. Пакет выглядел совершенно безобидным. Может, Клодина была не такая уж и коварная? Может, она решила ей не мстить?
Она приблизилась.
Под оберточной бумагой оказалась обычная картонная коробка. Кончиками щипцов она ее раскрыла. Щипцы уткнулись во что-то пластмассовое со звуком, в котором не было ничего опасного.
Она отложила щипцы и, набравшись решимости, схватила коробку, ногтем отодрала клейкую ленту, вытащила язычок из паза и открыла крышку.
Она раскрыла коробку и извлекла подарок.
Он был завернут в плотную красную ткань, цифры на счетчике увеличивались благодаря лупе, маленькое пластмассовое колесико позволяло регулировать стрелку. На нем стояло клеймо очень хорошей фирмы, славящейся прочностью своих изделий.
Толстуха Клодина подарила ей напольные весы.
«Что за идея! — подумала Жанина, улыбнувшись. — Она, наверное, выиграла их в лотерее!».
Жанина, никогда не задумывавшаяся, худая она или толстая, никогда не встававшая ни на какие весы, даже у аптекаря, вертела в руках подарок.
«И до чего же странные идеи у этой Клодины, — повторяла она, посмеиваясь. — Одно слово — толстуха!»
Жанина поставила весы на пол и ступила на них правой ногой: так ею был сделан первый шаг на пути в ад.
Не успев выйти из вокзала, Тереза уже знала наверняка, что он снова это сделал; это было понятно хотя бы по тому, как любезно улыбался начальник вокзала и как любезно приподнял свою фуражку его помощник.
Она вышла на маленькую площадь с чемоданом в одной руке и сумкой в другой, не считая сумочки висевшей у нее на плече.
Значит, он воспользовался тем, что она отсутствовала несколько дней, и снова это сделал. Он явно не страдал избытком мужества; он не сделал бы этого, если бы она была здесь, в присутствии детей.
Хозяин скобяной лавки, поправлявший металлические шторы перед витриной, ей также улыбнулся, но так, как улыбаются больному, когда знают, что он безнадежен. Она на секунду поставила чемодан, чтобы расстегнуть свой черный пиджак. Становилось жарко. Она дорого платила за свою свободу.
Когда ее отец еще был жив, он подолгу рассказывал ей о тех временах, когда учитель и учительница вызывали уважение всей деревни, когда никто не осмелился бы выносить даже самое невинное суждение о людях, которые обладали знанием и занимались обучением детей. Времена изменились. Он в очередной раз сделал это в тот самый день, когда она похоронила свою мать, и тем самым нанес ей двойное оскорбление.
Она остановилась, чтобы перехватить чемодан другой рукой. Мимо нее прошли двое ребят.
— Здравствуйте, мадмуазель Тереза.
— Здравствуйте.
Они, засмеявшись, пошли дальше.
Ручка чемодана резала пальцы. Как будто они могли в этом что-нибудь понимать, эти дети.
Она была и вправду не замужем, но это не мешает вести такую же жизнь, как и другие, иметь свои желания, стремления, надобности, надежды, почему нет... Она чувствовала себя в полном праве заниматься любовью с каким-нибудь мужчиной и даже не с одним, в чем кстати себе и не отказывала.
Она дунула на вуальку от шляпы, которая щекотала ей нос.
Если бы она только знала, кто именно... Если бы она смогла поговорить с ним с глазу на глаз... Женщины, торопившиеся в магазины на площади, ей улыбались и кланялись. Может, они еще и реверансы будут ей делать?
Она была уверена, что это делал мужчина, просто потому, что это было правдой.
Она смеется. Да, она смеется...
А еще она была уверена в том, что ни один из тех, кто побывал в ее постели, не осмелился бы это рассказать своей жене.
А в общем-то, ее расследование осложнялось тем, что на это был способен каждый из них. без исключения.
Она снова остановилась, чтобы взять чемодан в другую руку. Все одаривали ее улыбками, но никто не предложил помочь. Они были и так слишком рады: зачем еще идти вместе с ней до ее дома, до ее стены. Через год ее отсюда переведут...
Они, наверное, сделали это прошлой ночью, и с утра вся деревня уже успела пройти мимо раза два.
Надо было запихнуть эту дурацкую шляпку в чемодан еще до прибытия на вокзал! Пот капал с локонов на лоб. Казалось, будто она прячется за своей вуалькой, хотя это было совсем не в ее духе...
Она свернула на свою улицу: стукнулась левой ногой о чемодан. Теперь, когда она вернулась, они все засуетятся, все прибегут к ней за любовью и лаской, и — как знать — первым, кто бросится к ней в объятья, окажется он, виновный. Наверняка она когда-нибудь узнает кто он; возможно, когда будет отсюда уезжать.
Стоило ей покинуть деревню более, чем на сутки, как все начиналось снова. Разумеется, он предусмотрительно изменял свой почерк.
На какой-то миг ей захотелось вновь поставить чемодан, сесть на него и передохнуть, но она все же предпочла не останавливаться и даже ускорила шаг, чтобы дойти как можно быстрее.
На последнем дыхании она дотянула до перекрестка и зашла во двор школы. Надпись на белом оштукатуренном фасаде тут же бросилась ей в глаза: она даже почувствовала что-то вроде облегчения. Она угадала правильно.
ТЕРЕЗА СМЕЕТСЯ, КОГДА ЕБЕТСЯ
Она поставила свой багаж перед дверью и открыла ворота гаража. На полке стояла приготовленная банка с белой краской и торчащей кистью, рядом — растворитель.
