Ознакомительная версия.
— Полежите одну минуточку, Василий Алексеевич, — попросила она.
— Мне холодно, — проскрипел Емховский. — Нельзя ли побыстрее?
В процедурной было совсем не холодно, просто дед вредничал.
— Уже, уже! — успокаивающе сказала Лена. — Все готово.
Из пятилитровой пластиковой канистры с надписью «Дистиллированная вода» Лена добавила прямо в клизму воды, встряхнула и оповестила.
— Начинаем!
Главное — как следует смазать наконечник вазелином. Тогда он войдет легко и все пойдет как по маслу. Не жалейте вазелина и станете академиком клизменных наук. У Алки, конечно, бардак. Вазелина чуть-чуть осталось, полотенца грязноватые и шестипроцентного раствора перекиси водорода, в котором положено выдерживать резиновые изделия с целью стерилизации, нигде не видно. Зато дистиллированной воды целых две канистры. Ах, Алка, Алка-мочалка, одни женихи у нее на уме!
— Горячо, — пожаловался дед.
Лена потрогала рукой резиновый мешок и сказала:
— Водичка тепленькая, не горячая, это вам так кажется.
— Ничего не кажется, на самом деле горячо, и в заднем проходе побаливает.
— Это с непривычки, — не подумав, брякнула Лена.
— Вы на что намекаете?! — возмутился дед, багровея затылком. — Что значит «с непривычки»? Знаю я, у кого такие привычки бывают!
— Я имела в виду, что вам редко делали клизмы, Василий Алексеевич. Но если вам неприятно, то давайте прекратим. Только тогда и колоноскопию придется отложить.
— Давайте прекратим и отложим, — согласился дед. — Очень уж неприятно. Я вообще-то терпеливый, но если мне сейчас туда еще и шланг совать начнут, то я этого не выдержу.
Уходил дед Емховский враскоряку. «Чего это он так, с простой клизмы-то?», удивилась Лена, но вникать не стала. Это врачебный вопрос, вот пусть Яна Аркадьевна голову и ломает. А Лене надо к старшей за перекисью бежать, неудобно же незамоченную клизму оставлять Алле, хоть она и безалаберная пофигистка. Замочить и начинать уколы с капельницами. Если Алла сказала «до десяти», значит, явится к двенадцати.
Услышав про перекись, старшая сестра вытаращила свои и без того бывшие малость навыкате глаза (никакой щитовидки, просто порода такая, глазенапистая) и ехидно поинтересовалась:
— Вы ее что, пьете? Вчера только выдала Латухиной канистру. Посмотри в процедурном.
Лена посмотрела, но перекиси не нашла. Когда она возвращалась к старшей сестре, то столкнулась в коридоре с врачом Мусиной, которую «сдернули» с пятиминутки явно по какому-то срочному делу.
— Емховскому что-то клизма не пошла, Яна Аркадьевна, — на ходу доложила Лена. — Недоделали.
— Вот иду к нему! — раздраженно ответила Яна Аркадьевна.
Уже в первый день пребывания в отделении Емховский добился того, что о нем говорили (и думали) с раздражением. Такой уж он был человек, вечно недовольный, вечно ворчащий, вечно качающий права. Одно слово — прокурор, хоть и отставной. Именно отставной, а не на пенсии, потому что был Емховский прокурором военным. В Склиф он попал как большинство пациентов — на «Скорой» и все ворчал, что надо бы было везти его в главный военный клинический госпиталь имени Бурденко, а привезли в институт имени Склифософского. Переводиться, однако, не спешил, да и кто его возьмет, недообследованного?
— Нигде нет перекиси, Татьяна Яковлевна! — доложила Лена.
— А ты хорошо посмотрела? — старшая медсестра всех подчиненных считала дурами, был у нее такой грех.
— Не слепая пока, — с достоинством ответила Лена.
— Куда она могла деться?! — Татьяна Яковлевна решительно встал из-за стола. — Пойдем вместе посмотрим!
— Вот поэтому я против ваших самовольных подмен! — зудела она в коридоре. — Меняетесь, а я отдувайся…
— Вот же, б…! — выругалась она, едва войдя в клизменную. — Сказала же ей вчера — напиши вместо «вода» «перекись»! На канистре резьба сорвалась, пришлось в первую попавшуюся перелить.
— Там перекись? — еле слышно выдохнула Лена, указывая рукой на канистру, содержимым которой разбавляла отвар ромашки.
— Шестипроцентный раствор! — подтвердила старшая сестра. — Видишь, буква «д» почти стертая? Это я начала стирать, но меня Семен Самуилович отвлек… Ну Латухина, ну коза-дереза! А ты не стой столбом, давай замачивай свою резину…
— Я сейчас, — пообещала Лена и, холодея от ужаса, рванула бегом в ординаторскую.
Через полчаса Емховского перевели на девятый этаж в отделение неотложной хирургической гастроэнтерологии с диагнозом химического ожога слизистой кишечника.
— Вот выпишусь — и всех вас засужу! — пообещал на прощанье Емховский.
Как-то сразу верилось, что обещание это не из пустопорожних. До судебного разбирательства, которое, если вдуматься, могло угрожать только медсестре, перепутавшей жидкости, отделению досталось от институтской администрации. Заведующий получил выговор за недостаточный контроль, старшая сестра стала обычной сестрой и тут же уволилась, потому что тяжело и неприятно работать с теми, кто еще вчера был у тебя в подчинении, Лену уволили по инициативе администрации с соответствующей записью в трудовой книжке. Алле удалось избежать наказания. Придя в тот злополучный день на работу и узнав печальную новость, она тут же, сославшись на плохое самочувствие, отправилась в районную поликлинику, где открыла больничный лист и оказалась как бы вообще ни при чем. Ну как пиявочных дел мастер Дуремар из фильма «Приключения Буратино», который пел: «А я тут не при чем, а я тут ни при чем, совсем я ни при чем…».
После случившегося Алла и Лена дружить перестали. Дружба — тонкая материя, не любящая и часто не переносящая потрясений.
Этот случай вызвал бурную дискуссию в отделе кадров. Раиса Андреевна с Татьяной Владимировной считали главной виновницей медсестру, поставившую клизму с перекисью, а Женя обвиняла в случившемся старшую сестру, которая не поменяла надпись на канистре и не проконтролировала, сделала ли это медсестра процедурного кабинета Латухина.
— На непосредственного исполнителя можно всех собак разом повесить! — горячилась она. — Но ведь нет же такой практики, чтобы перед заправкой клизмы пробовать на вкус содержимое канистры! Или есть?
— Такой практики нет, но непосредственный исполнитель всегда виноватее всех виноватых, — вмешалась в спор вошедшая Инесса Карповна.
У нее было поразительное умение схватывать на лету суть разговора. Только войдет и сразу же включается в разговор, да так «впопад», словно слышала все с самого начала.
— Исполнитель всегда крайний, а крайний отвечает за все, — в несчетный раз повторила Раиса Андреевна.
«Как хорошо, что я не пошла учиться в медицинский», — порадовалась про себя Женя. В медицинский ее никогда, признаться, не тянуло, но порадоваться-то лишний раз не мешает.
Проблемы индейцев шерифа не волнуют
Процедура объявления выговора сотруднику состоит из двух этапов («двух тактов», сказали бы музыканты). Сначала готовится и подписывается приказ, а затем с ним знакомят провинившегося сотрудника. Под расписку, чтобы не было потом удивления: «Разве кто-то мне об этом говорил?». Можно даже получить на память копию приказа (как вариант — выписку из него), заверенную печатью учреждения. Хочешь — на стенку вешай, хочешь — в личный архив подшивай.
Существует еще и третий этап — снятие выговора, но, во-первых, до него еще дожить надо (целый год как-никак), а во-вторых, снятие происходит автоматически. Настанет день благословенный, и бухгалтерия снова начнет начислять премию, которой не было уже год. Ура! Сдвигайте столы, несите кто чем богат, радость требует обмывки!
По установившейся традиции (а может, это даже было прописано в одной из многочисленных инструкций, которых не перечесть) с выговорами сотрудников знакомила не Инесса Карповна, а ее подчиненные. Оно и верно, ведь не царское это дело — горшки обжигать, у начальницы отдела кадров найдутся дела и поважнее. А тут Инесса Карповна, едва придя на работу, предупредила:
— Марианну Петровну из гинекологии сами не оформляйте — попросите зайти ко мне.
Одна фраза, а как много в ней смысла, явного и скрытого. Не меньше, чем в пушкинском: «Вот наконец достигли врат Мадрита!» Сотрудницы оценили и «Марианну Петровну» вместо обычного упоминания по фамилии, и «попросите зайти» вместо «отправьте», и сам тон, которым все было сказано. Складывалось впечатление, что Инесса Карповна чувствовала себя неловко, хотя какая могла быть неловкость? Строгий выговор доктору Мостовецкой дали заслуженно, за то, что в рабочее время она отправилась на Станцию скорой помощи (конкретно — в отдел организации и контроля медицинской помощи) и устроила там скандал. Ходить далеко не пришлось, потому что Станция скорой и неотложной помощи города Москвы находится, можно сказать, на территории Склифа, рядом с административным корпусом. Там же располагается и первая подстанция, «центральная из центральных».
Ознакомительная версия.
