Я оглянулась в поисках мыла. На дне банки из-под джема нашла пять слипшихся обмылков. Прошло десять минут, а в ванне было всего несколько дюймов воды; но ждать я не могла. Я сняла грязную одежду и залезла в ванну.
Дома у меня уютная ванная, вся светло-зеленая, цвета авокадо, ее прекрасно оттеняют коричневые и бежевые полотенца. Недавно Дерек ловко смастерил полочку над раковиной. Он лобзиком выпилил всем удобные подставки для зубных щеток... У каждой прорези имя владельца: МАМА, ПАПА, ДЖОН, МЭРИ. Я заметила Дереку, что меня зовут не «мама», но он имя «Ковентри» терпеть не может и не желает его произносить. Он зовет меня «мама» с тех пор, как семнадцать лет назад родился Джон. Однажды Дерек сказал: «На работе из-за твоего имени надо мной все потешаются».
Но я-то знаю, что не имя мое вызывает среди его сослуживцев бурное веселье, а сам Дерек. Знаменитейший по занудству его монолог называется «Как идеально сварить яйцо». Рассказ, который при всем желании занимает не более четырех минут, в устах Дерека превратился в эпопею, а ныне стал легендой и мифом. Все, кто тогда оказался на фабрике поблизости от него, до сих пор вспоминают тот день, когда Дерек прочел свою лекцию о варке яйца. Она оставила в их умах такой же след, как сцена убийства Дж. Р. в очередной серии телефильма «Даллас». Кто-то из его сослуживцев, уходя после Дерековой лекции домой, вроде бы сказал: «Если этот чертов Дерек завтра снова откроет варежку, я разобью скорлупу на его башке, насыплю в углубление соли — и так далее».
Надо отдать Дереку справедливость, работа у него такая, что популярности не прибавляет. Он инспектор-ревизор на обувной фабрике «Хопкрофт шуз лимитед». Он обязан следить, как идут дела в различных цехах, и, прицепившись к мастеру, добиваться ускоренного выполнения определенного заказа. Относится он к работе очень серьезно, может не спать от беспокойства, если двадцать пар сапожек «казачок» все еще болтаются в отделочном в ожидании пряжек, в то время как они еще два дня назад должны были поступить в кооперативный магазин.
Мы, бывало, неизменно ходили на ежегодные Обед и Бал, которые давала фирма «Хопкрофт», но нас никогда не сажали за большие шумные столы, где люди явно веселились вовсю. Вместо этого нас устраивали за столиком на четверых с каким-нибудь дряхлым пенсионером и его женой. В прошлом году Дерек проговорил без остановки весь обед, на котором подавали индейку. Он избрал своей темой беременность у черепах. Престарелая чета внимала, не постигая ни слова, как, впрочем, и я.
На работе его прозвали Зануда Дерек. Я знаю это потому, что, когда после обеда наступило время танцев и сотрудники Дерека захмелели от выпивки и от обстановки, раздались крики: «Прочь с дороги: Зануда Дерек идет». Перед нами расступились так, будто должно было проследовать стадо овец. В таких случаях мне становилось жаль Дерека и хотелось его защитить. Я почти что заново влюбилась в него и во время танца поцеловала его в шею. Когда в конце вечера выпустили воздушные шары, я нырнула в толпу, схватила самый большой, какой только удалось достать, и преподнесла его Дереку. Как мать, ублажающая ребенка, с которым никто не хочет играть.
После ежегодного Обеда и Бала мы всегда занимались любовью. Дерек без конца при этом болтал, спрашивал меня про разных мужчин, которые тоже там были. Он все представлял себе, как м-р Сибсон, управляющий (весом в двадцать три стоуна[18]) и я совокупляемся прямо на бальном полу, а его сотрудники отплясывают вокруг.
Я вышла замуж за Дерека, потому что была в него влюблена. Мне было восемнадцать.
17. КОСТЮМ ОТ НОРМАНА ХАРТНЕЛЛА[19] ПЛЮС ПАРУСИНОВЫЕ ТАПОЧКИ
Летиция Уиллоуби Д'Арби резко толкнула дверь ванной комнаты и полетела через корзину и книги на пол. Под ее рукой заскрипела проплесневелая фланелька для лица; она с трудом поднялась на ноги. Я сидела в ванне и красила волосы в темно-каштановый цвет: тюбик с краской входил в комплект «Сделай сам», который я купила днем в скобяной лавке. Хлопья краски летели с головы на мое тело и в воду, алые, как кровь. Летиция открыла рот и заверещала:
— Ради бога, Джерард, иди немедленно сюда! Новая прислуга зарезалась!
После чего она рванулась к артерии у меня на шее и со всей силы надавила на нее своими крупными широкими пальцами.
Не сразу сумела я объяснить чете Уиллоуби Д'Арби, что я стремилась изменить свою внешность, а вовсе не уйти в мир иной. В суматохе я передержала краску на волосах, и теперь они по цвету напоминают огненно-рыжую японскую глазурь. Чета У. Д. одобрила эту резкую перемену в моей внешности.
— Вам надо носить зеленое, — заявила Летиция и отдала мне нефритовые серьги, которые она купила в Индонезии. Они четыре дюйма длиной. Она предложила проткнуть мне уши с помощью штопальной иглы и пробки, но я эту любезность отклонила.
Я уже выбросила свой костюм для чистки труб и теперь хожу в мохеровом костюме от Нормана Хартнелла; в последний раз Летиция надела его в 1959 году, когда у нее был десятый размер. Костюм изысканно мягкий, с благородным синим отливом, хотя, конечно, нельзя сказать, что он особенно выигрышно смотрится с парусиновыми тапочками.
В ту ночь я часами лежала без сна и думала о детях. Когда я наконец заснула, мне приснилось, что я в тюрьме. В одной камере с Руфью Эллис[20]. Нам было очень весело, и мы выщипывали друг другу брови. Потом, перед самым рассветом, нас вывели из камеры и повесили, и мы умерли. Во сне смерть предстала в виде того же района Темные Тропинки, уходящего в беспредельность. Мы с Руфью отправились искать торговый центр. Но...
Я проснулась в шесть утра и почуяла запах паленого мяса. Я быстро надела костюм от Хартнелла, парусиновые тапочки и отправилась на разведку. За дверью, на верхней площадке запах был сильнее, к нему примешивалась какая-то едкая вонь, от которой у меня запершило в горле. Взглянув вниз, я увидела струйки дыма, выползавшие из-под двери Кира.
— КИР! КИР! ПРОСНИСЬ! ТЫ ГОРИШЬ!
Я барабанила по двери до боли в суставах. Из своих комнат вышли Летиция и Джерард, закуривая сигареты. Я крикнула: «Дым!» — и указала на щель под дверью. Профессор произнес:
— Возможно, бедный мальчик курит больше обычного.
— Это не сигаретный дым, болван. Ломайте на хрен эту дверь.
В конце концов Летиция сама высадила дверь плечом, муж промахнулся и отлетел от косяка, как мяч. Кир сидел на полу, скрестив ноги, и жарил в камине голубя. За решеткой пылала крошечная кучка углей. Кир схватил с решетки длинную вилку, на которой поджаривают хлеб, и ткнул в голубиную шею, проверяя готовность. Он мрачно посмотрел на нас снизу вверх.
— Надеюсь, вы не собираетесь присоединиться ко мне, — сказал он, — на четверых тут никак не хватит.
— Не волнуйся, старина, — сказал Уиллоуби Д'Арби, — голубей я никогда не любил, предпочитаю вальдшнепов.
— Родной мой, — сказала Летиция, ероша всклокоченные волосы сына, — как же все-таки приятно видеть, что ты ешь. Принести тебе желе из красной смородины?
Кир выплюнул перо и захныкал:
— Я ем не потому, что хочу есть. Я это делаю на благо общества. Если б не я, Лондон бы уже кишел... Эти твари, знаете ли, прямо набиты всякими паразитами.
— Да, разумеется, но ты проследи, чтобы они как следует пропеклись, хорошо, милый? — сказала Летиция в некотором смятении разглядывая похожие на кнопки глаза голубя. Кир вновь переключился на стряпню, и после долгой паузы профессор сказал с несколько преувеличенной сердечностью:
— Что ж, малыш, предоставим тебе спокойно позавтракать.
Когда мы, выходя, столпились у двери, Кир произнес:
— Это у меня не завтрак, это гражданский акт.
Единственными предметами взрослой жизни в комнате Кира были сигареты, зажигалка и пепельница. Даже на вилке для поджаривания хлеба красовалось изображение Винни-Пуха. Не комната, а музей. Не хватало лишь плетеной веревочки поперек двери и таблички на стене:
ТИПИЧНАЯ СПАЛЬНЯ ПЯТИЛЕТНЕГО МАЛЬЧИКА ОБРАЗЦА 1969 г.
— Много ли в голубе питательных веществ, дорогой? — спросила Летиция, выйдя из комнаты Кира.
— Протеин, разумеется, есть, — ответил профессор Уиллоуби Д'Арби. — Я поговорю с Арчи Дунканом, он диетолог.
Вот и все. Они отправились вместе принять ванну.
Мне припомнился фильм ужасов, который я однажды видела. Группа туристов на две недели сняла готический замок. В первый же вечер во время обеда разразилась сильнейшая гроза. На обеденный стол рухнула люстра. На лестнице свалилась статуя. Потухли все свечи, а потом необъяснимым образом зажглись сами собой. Тем не менее туристы весело разошлись по своим спальням с привидениями и безмятежно проспали ночь под звуки органа и вопли, доносившиеся из подвала.
У четы Уиллоуби Д'Арби и у туристов из фильма было много общего: и те, и другие являли собой крайний случай философского отношения к жизни. Если бы Кир родился в районе Темные Тропинки, он был бы под надежной охраной общественности. Кто-нибудь из всеведущих соседей обязательно сообщил бы куда надо, что он душит на подоконнике голубей.
