Когда началось хоровое чтение поминальных сур, Иса отошел в сторону. Несколько раз обменялся понимающим взглядом с друзьями. «Ничего не поделаешь, такова участь каждого из нас — и бедного, и богатого. Да, да, каждого!»
Наступил вечер. Самир, Аббас, Ибрагим, Хасан и Иса сидели в одной из комнат. Беседа сначала не клеилась — друзья старались не заводить разговоров о политике в присутствии Хасана. Но затем вспомнились события последних лет — падение королевского режима, ликвидация феодальных порядков, эвакуация английских войск[10]. О выводе войск — этой извечной мечте всех египтян — говорили особенно долго. Иса почти не принимал участия в разговоре, пытаясь слушать чтение Корана, доносившееся из зала. Но скоро он поймал себя на том, что думает совсем о другом — о конце английской оккупации. С каким волнением слушал он в те дни сообщения об этом событии! Наконец-то, наконец сбылось его самое сокровенное желание. Но в то же время его не покидало чувство глубокой досады, вызванное тем, что великая победа одержана без участия его партии и его самого. Не в силах более сдерживаться, он воскликнул:
— Как хотите, а все-таки изгнание англичан было бы невозможно без всей нашей борьбы в прошлом!
На мгновение воцарилось молчание. Что-то попытался возразить Хасан, но его перебил Ибрагим:
— Чего стоит вся эта прошлая борьба? Ведь она была абсолютно безрезультатной. Только последняя революция смогла решить одним ударом все задачи…
Беседа продолжалась еще долго. Наконец все стали расходиться. Собрался уходить и Хасан. Иса пошел проводить его. У самых дверей Хасан вдруг остановился и с дружеской улыбкой сказал:
— Твой переезд в Александрию — пустая затея. Тебе надо изменить свои взгляды.
Иса лишь усмехнулся.
— Скажи мне, — невозмутимо продолжал Хасан, — разве не осуществилось сейчас все то, о чем ты так долго мечтал? Присоединяйся же к нам!
Иса как-то неопределенно покачал головой, а Хасан, пожимая ему на прощание руку, сказал:
— Когда твои взгляды изменятся, разыщешь меня, дай только знак…
Иса поблагодарил. Благожелательность, проявленная Хасаном, произвела на него глубокое впечатление. И все же их по-прежнему разделяла незримая стена. Как всегда, он отдавал должное логике Хасана и даже втайне сознавал, что потерпел поражение в соперничестве с ним. Однако от сознания этого старая неприязнь с новой силой вспыхнула в душе.
Проводив Хасана, он поспешил к Умм-Шалаби. Старая женщина встретила его рыданиями. Когда она успокоилась, Иса спросил:
— Мать долго мучилась?
— Нет. Конец наступил очень быстро. Я все время была при ней.
— Ее кто-нибудь навещал?
— Каждый день у нее бывала одна из ваших сестер.
— А Сусанна-ханум?
— И она приходила.
— А Сальва? — спросил он после некоторого колебания.
— Нет, не приходила. — Она часто заморгала глазами и продолжала: — Сальва вышла замуж за Хасана, вашего брата.
Веки у Исы вздрогнули, потускневший взгляд остановился.
— Сальва и Хасан?
— Да, господин.
— И когда же?
— В прошлом месяце…
Откинувшись на спинку стула, Иса уставился в грязный, давно не беленный потолок, на котором зияла большая трещина.
В этот теплый июньский вечер друзья вновь после долгого перерыва собрались вместе в кофейне. На веранде дул приятный ветерок.
Беседа шла вяло, то и дело прерываясь. Разговоры о политике уже не удовлетворяли их как прежде. Все они были недовольны своим положением, хотя, например, Аббас занимал ответственный пост в правительстве, а Ибрагим пользовался известностью как адвокат и автор книги о революции.
— Что-то я не пойму, — сказал Иса, обращаясь к Ибрагиму и Аббасу, — ты — крупный писатель, а ты — видный чиновник, чего же вам нужно?
Аббас возразил своим трескучим голосом, поблескивая белками вытаращенных глаз:
— Собственно, мое положение, я бы сказал, весьма благополучно, все это так, но в целом обстановка неустойчивая…
— Видите ли, — поддержал его Ибрагим, — в наше время человек не имеет никакой ценности, сколь бы высокий пост он ни занимал…
Затем, повернувшись к Исе, спросил, похлопывая его по плечу:
— А ты почему ничего не расскажешь о себе? Разве у тебя все по-старому?
— Ты же знаешь, — ответил Иса, — умерла мать, и несколько дней тому назад я повесил на двери ее дома объявление — «продается».
— Ну а как ты жил все это время?
— Какое это имеет значение… Главное, что сердцем я весь в прошлом, хотя разум иногда готов согласиться с происшедшими переменами. Как примирить разум и сердце?
Самир с сочувствием сказал:
— Люди порой переживают большие трудности… Найди работу, женись, а там видно будет…
— Конечно, — согласился с ним Иса, — в конце концов я, наверно, найду работу и женюсь. Но это, наверно, произойдет тогда, когда я окончательно примирюсь с поражением и благополучно выберусь из всей этой истории.
Как-то вечером к Исе пришел маклер — высокий мужчина, лет сорока пяти в белой галабии[11].
— Есть покупатели, хотят посмотреть дом.
Вошли две женщины. Одна из них — старуха лет семидесяти, сухопарая и бледнолицая, с тяжелым взглядом серых глаз и спокойными уверенными манерами. Другая — ее дочь, женщина лет сорока, среднего роста, с пышными формами и флегматичными глазами.
Иса водил их но комнатам, отвечая на вопросы.
После осмотра двора он пригласил женщин в гостиную и предложил традиционную чашечку кофе. Здесь же был и маклер. Его узенькие глазки так и бегали.
— О, участок очень большой, — тараторил он, — здесь можно построить здание, которое будет выходить и на площадь и на улицу. Место на редкость удачное. Простор. Весь этот квартал застраивается новыми домами. Да вы сами видели: пять домов выросли почти одновременно. И цена подходящая…
— Но ведь дом-то очень старый и непригоден для жилья, — тоном знатока сказала та, что помоложе, явно стараясь привлечь к себе внимание хозяина.
— Конечно, — отозвался Иса, — но дело не в этом доме, а в участке. Участок же здесь замечательный и продается по сходной цене. Да вы, госпожа, и сами видели.
— В будущем, — вмешался маклер, — цена участка намного поднимется. Не забывайте, как перспективен этот квартал, сколько здесь живет людей, какой транспорт, какое расположение.
Дочь старухи поинтересовалась размерами участка. Ее гортанный голос звучал немного взволнованно. Иса уже успел составить о ней первое впечатление. «Да, ничего не скажешь, хороша!» — подумал он и ответил:
— Тысяча квадратных метров. Наверное, вы уже знаете о требуемой сумме?
— Десять тысяч фунтов?! — воскликнула старуха. — Кто же согласится выплатить этакую сумму?
— Желающие найдутся, — улыбнулся Иса.
— Подобного случая больше не будет, — сказал маклер, — аллах свидетель…
Иса долго торговался со старухой, не соглашаясь ни на какие уступки.
Время от времени он поглядывал на молодую женщину. И решил, что она не замужем. Подумал: «Должно быть, богата. К тому же довольно мила. Конечно, это не совсем мой идеал…» В какой-то момент ему вдруг показалось, что старуха следит за ним, угадывая ход его мыслей.
Наконец обе женщины ушли, так ни о чем и не договорившись.
Прошло несколько дней, а покупатели не появлялись. Иса уже стал беспокоиться, как неожиданно пришел маклер и сообщил приятную весть: старая госпожа согласилась выплатить требуемую сумму. От маклера он узнал, что старуху зовут Инаят-ханум и что она — богатая вдова крупного чиновника. Ее единственная дочь — Кадрия была замужем, но детей не имеет и уже пять лет, как развелась со своим прежним мужем.
Не откладывая, Иса сразу же отправился навестить Инаят-ханум в ее собственном доме. За дружеской беседой обо всем договорились. Заметив портрет покойного главы семьи, Иса, стараясь быть как можно более любезным, сказал:
— О, я знал вашего мужа. В свое время он принимал меня на работу. Его благородство и патриотизм всегда вызывали глубокое уважение.
Замечание Исы произвело на обеих женщин благоприятное впечатление. Инаят-ханум попросила его посидеть еще немного. Слуга принес чай и сладости. Старуха заявила, что ей приятно встретить человека, так хорошо знавшего ее покойного мужа, и что она рада принять его у себя. Кадрия молча сидела в кресле, посматривая на Ису оценивающим взглядом.
— Да… — начала Инаят-ханум, — сам Саад Заглул высоко ценил моего мужа. В двадцать четвертом году — я хорошо это помню — он лично перевел его в министерство внутренних дел… А сколько ему пришлось пережить во время последнего переворота, вам просто трудно представить…
Немного помолчав, она продолжала:
