Ознакомительная версия.
Вскоре Барри задремал. Он прислонился головой к окошку прямо у меня за спиной и с присвистом дышал сквозь густые усы. От него исходил смешанный запах мыла, пота и простокваши.
Когда Джейн связалась с Барри, я многих о нем расспрашивал. Я знал одну дамочку, которая когда-то с ним якшалась. Она сказала, что от него всегда странно пахло, и я был рад это слышать. Еще она сказала, что у него огромный банан, что до этого он делает дыхательные упражнения, а после идет на кухню и настругивает целую миску свекольного салата.
Я поглядел в зеркальце. Барри положил здоровую ногу на спинку кресла Мари. Штанина у него задралась, обнажив голень толщиной с олений окорок, так густо заросшую черным волосом, что на нем можно было подвесить зубочистку.
Я уже стал жалеть о том, что откликнулся на просьбу Джейн. В мыслях у меня был разброд. Вы не можете сидеть в одной машине с новым любовником вашей жены и не вспоминать о ней всяких мелочей, не трогать того, что лучше было бы не ворошить. Как ее живот прижимается к вашей пояснице холодным утром. Ее, намыленную под душем, — какое это скользкое чудо. Одну давнюю ночь, когда вы кувыркались в таком самозабвении, что сломали два четвертьдюймовых шурупа, на которых держалась кровать.
Но начните прокручивать все эти старые пленки, и очень скоро на экран вылезет Барри из Мендосино — его голые пегие ляжки в вашей постели, свечи и ароматическая курильница на тумбочке рядом. Вы видите, как он подцепляет своим большим пальцем с желтым ногтем кружевную резинку ее трусиков и стягивает их медленно, может быть, с каким-нибудь замечанием про цветок лотоса. Вам не хочется представлять вашу покорную бывшую спутницу жизни, ее разверстое подрагивание в предвкушении и Барри, вздыбившегося между ее раскинутых коленей и вывесившего язык, как маорийский божок, в отвратительной судороге. Вам не хочется погружаться в размышления о Порхающих Бабочках, или Нефритовом Стебле, или Вратах Небесной Обители, потому что вы слишком хорошо помните, как однажды — а вернее, далеко не один раз — вы приходили домой за полночь, изрядно нагрузившись алкоголем, и наваливались на спящую жену, бормоча: «Ну давай, мамочка, перепихнемся».
Меня слегка замутило. Я стряхнул с себя дрожь, протянул руку и потрепал Мари по макушке. Она начинала засыпать.
Мари вывернулась из-под руки.
— Не трогай меня, когда я сплю, — сказала она.
Мы уже выбрались на тощее шоссе местного значения, которое бежало вниз через долину. На западе был длинный уклон, и внизу, где горы сходили на нет, раскинулась скатерть фермерских полей, свежая и ярко-зеленая, как бильярдный стол.
Некоторое время все ехали не разговаривая. Мари играла со своими пальчиками и что-то бубнила под нос. Солнце снаружи быстро садилось, наливая тенью прогалины между холмами. Другие водители стали зажигать фары, и я тоже включил их, а заодно и печку. Мари поднесла ладошку к вентиляционному отверстию, чтобы почувствовать, как оттуда дует тепленьким.
По поводу тепла у нас с Джейн шла постоянная война. Дома она никогда не могла согреться. Даже когда на дворе была середина июля, она требовала закрыть окна и включить обогрев. Я не позволял ставить терморегулятор выше двадцати градусов, и тогда Джейн зажигала конфорки на плите и угрюмо стояла над ними, как пещерная женщина, охраняющая угольки. Часто первое, что я видел, вернувшись с работы, была Джейн у плиты — волосы спутаны, край старой футболки висит в опасной близости от пламени. Я орал на нее, но это не помогало. Дважды она подпаливала себе ночную рубашку, и нам приходилось сдирать ее и затаптывать огонь.
Винил сзади захрустел, и я услышал, как Барри принял сидячее положение и зевнул.
— Скажите, Барри, Джейн до сих пор пытается сжечь себя на кухне?
— Не замечал, — ответил он.
Я рассказал ему про те два случая.
— Это меня не удивляет. С кровообращением у нее беда.
— А как насчет салфеток — она все еще разбрасывает по постели комки сопливых салфеток, когда у нее насморк? Бывает, ляжешь, а они как захрустят! Меня прямо выворачивало. Она до сих пор так делает?
Барри испустил сухой смешок.
— Без комментариев.
— Чего-чего?
— Прошу прощенья, — сказал Барри. — Честно говоря, мне как-то неловко. Несправедливо обвинять ее за глаза, когда она не может себя защитить.
— Да я только чтобы разговор поддержать, — сказал я и замолчал.
Я так и не спросил у него о том, о чем мне действительно хотелось спросить: снится ли Джейн по-прежнему тот сон, который мучил ее на протяжении всей нашей семейной жизни. Еще с тех пор как она была девочкой, ее преследовал этот двуслойный кошмар. Ей снилось, что рядом с ее кроватью кто-то стоит. Потом она как будто просыпалась, но только затем, чтобы увидеть, что около кровати и впрямь стоит человек. И в этот момент ее охватывала жуткая паника. Иногда она спрыгивала с постели и бросалась бежать. Это было травмоопасно: она натыкалась на стены, а однажды прорвалась сквозь раздвижной сетчатый экран. Иногда она запутывалась в простынях и, стреноженная, с размаху падала ничком, а к утру у нее набухал синяк под глазом.
Меня эти ее кошмары пугали отчаянно. Джейн клялась, что они ничего не значат, что это вовсе не воспоминание о том, как кто-то изнасиловал ее, когда она была ребенком. Я хотел спросить у Барри, не поднимала ли она эту тему в процессе их совместных психоанализов, но у меня было опасение, что он обратит вопрос против меня и скажет, что в ее кошмарах виноват я.
Небо уже темнело, когда Мари наклонилась сидя и сделала странную вещь. Она опустила голову и ткнулась губами в набалдашник рычага коробки передач. Потом забрала набалдашник целиком в рот — для этого ей пришлось разинуть его до предела. Ниточка слюны скользнула вниз, поблескивая в зеленоватом свечении приборной доски. Я ждал, когда Мари выпрямится, но она не выпрямлялась. Похоже, заснула в таком положении. Я похлопал ее по спине.
— Эй, дочка, хватит, — сказал я.
В зеркальце заднего вида опять появилась голова Барри — лицо было темным на фоне света фар идущей за нами машины.
— Все в порядке, Эд, — сказал он. — Мы с Джейн разрешаем ей так сидеть во время долгих поездок. Вибрация ее успокаивает. Она говорит, что приятно чувствовать эту штуку зубами.
— Но это небезопасно, — возразил я. — Слышишь, дочь, перестань. — Я потянул Мари за плечо, но она не отпустила рычаг и даже не пошевелилась. Бывают такие дети — хоть положи их в бочонок и скати по лестнице, они все равно не проснутся. — Эй, Мари, солнышко!
Барри поерзал, будто хотел что-то сказать, но все-таки не сказал, но потом все-таки сказал.
— Извините, ради бога, Эд, но мне кажется, лучше было бы оставить ее как есть. Джейн ничего не имеет против. Это не вредно, правда.
Я посмотрел на Мари, скрючившуюся на рычаге, который дрожал у нее во рту. Она тихонько, сдавленно мычала. У меня мурашки поползли по коже. Я просунул руку ей под подбородок и оторвал от рычага. При этом ее зубы случайно прищемили губу, и в уголке рта выступила капелька крови. Сев прямо, Мари несколько раз моргнула, тронула ранку пальцем и заплакала.
— Вот видите, Эд, о чем я и говорил, если бы вы не…
— Барри, — сказал я, — это замечательно, что у вас есть свое мнение, но я был бы вам очень обязан, если бы вы оставили его при себе.
— Послушайте, Эд, только не надо на меня злиться, ладно? — ответил он.
Мари судорожно набирала в грудь воздуху, который — я знал — должен был выйти обратно с шумом.
— Я не злюсь, Барри. Просто избавьте меня от ваших долбаных нравоучений.
Мари включила долгий, низкий вой, за которым чувствовался значительный легочный потенциал. Через полминуты этот звук сменился хныканьем.
Барри выждал еще чуть-чуть, потом сказал:
— Она не поранилась?
— Нет, черт возьми, не поранилась. — Я потрепал Мари по спине. — Ну как, крохотуля, с тобой все нормально?
Она фыркнула, всхлипнула и помотала головой.
— Да брось, все же в порядке, детунчик. Все просто отлично. Барри, с ней все отлично. Подумаешь, прикусила губку, тоже трагедия.
— У нее кровь?
— Барри, я вас прошу, помолчите немножко! Неужто так трудно? — Я повернулся к Мари и вытер с ее щеки слезу. — Ну, лапуля, как бы нам тебя подсушить? Кушать хочешь? Может, молочный коктейль? Или конфетку?
— Нет, — ответила она, сделав это слово примерно шестнадцатисложным.
— Подумай как следует, черт побери, — сказал я. Мне сильно хотелось что-нибудь разбить. Я включил радио погромче и стукнул ладонью по середине рулевого колеса, но легонько, чтобы не загудел гудок.
Вслед за нами с гор сползал туман. В низких лучах фар мелькали смутные основания придорожных столбов. Перевалив через холм, мы вспугнули опоссума, который что-то грыз на шоссе. Он крутнулся вокруг своей оси, и его глаза блеснули плоским желтым блеском.
Ознакомительная версия.
